ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. «СЛУЧАЙНЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА»
Последнее посещение ридановской лаборатории на несколько дней выбило Николая из колеи. То и дело он отвлекался от работы и сидел задумавшись или ходил медленно взад и вперёд по своей комнате, засунув руки в карманы. Мысли его устремлялись в лабораторию и вертелись там около столика, накрытого глухим цилиндрическим колпаком. Все-таки Ридан хорошо сделал, что не поднял этого колпака. Может быть, тогда совсем нельзя было бы отделаться от этого впечатления. А что, если голова продолжает думать?.. Что, если она сохранила способность двигать мускулами лица?..
Неизвестно, как далеко завели бы Николая эти размышления, если бы в один из таких моментов к нему не влетел Федор с новой сенсацией.
— Читал «Вечерние известия»? — спросил он.
— Нет. А что там?
— Нечто такое, что интересует нас с тобой, Анну и Наташу больше, чем кого-либо во всей Москве! Слушай... Вот... Обзор иностранной информации...
ПОСЛЕДНИЕ ИЗВЕСТИЯ
ВЗРЫВ В МЮНХЕНЕ
Агентство «Сфинкс» получило наконец возможность опубликовать некоторые подробности таинственного взрыва, происшедшего в июне в окрестностях Мюнхена. Взрыв произошёл в пустынной местности, на территории бывшего полигона, и отличался исключительной силой. Жертвами его оказались восемь человек. Автомашины, на которых, очевидно, они прибыли, были полностью разрушены, и отдельные части их найдены на расстоянии до трёхсот метров от места происшествия. Обнаружены также части какой-то машины неизвестного назначения. Тела погибших были настолько изуродованы и обожжены, что опознать некоторых из них не представилось возможным.
Корреспондент агентства связывает это происшествие с исчезновением ряда представителей научно-технического мира, среди которых упоминается имя известного физика Гросса, работавшего в последние годы над проблемой передачи электроэнергии без проводов.
Он поднял голову от газеты и посмотрел на Николая. Тот встал.
— Ну, что скажешь?
— Интересно... — протянул Николай. Однако этот корреспондент не очень много знает об истинном смысле происшествия. Очевидно, дело было здорово засекречено и расследование ещё не закончено.
— «Сфинкс» не знал, куда обратиться за настоящей информацией. Мы могли бы им сообщить и больше, и раньше, — пошутил Федор. Но сразу же лицо его стало серьёзным. — Слушай, Коля... Я сейчас и начитался разной литературы о международной разведке и, пожалуй, только теперь по-настоящему оценил все это дело. Ведь то обстоятельство, что мы знаем и ещё больше можем узнать о машине Гросса, представляет для кое-кого исключительный интерес. Инициаторы мюнхенской катастрофы не остановятся перед любыми новыми жертвами, лишь бы добиться своего. Они, конечно, начеку. Сложнейшая машина разведки какого-то государства, враждебного Германии, несомненно, приведена в действие. Шпионы этого государства, несомненно, следят за всеми, кто имел хоть какое-нибудь отношение к делу...
— Ты хочешь оказать, что жизнь нашего немца в опасности? Не сомневаюсь.
— Нет, постой. Это ясно. Меня интересует другое. Объясни-ка мне ещё раз самую технику вашей связи. Как вы находите друг друга в эфире? Ведь ты как-то говорил мне, что он из осторожности не сообщает своих позывных.
— Да у него их и нет: он нелегальщик, — ответил Николай. — Сначала он пользовался какими-то, очевидно вымышленными, позывными, а потом, когда мы познакомились и началась эта конспирация с шифром, он перестал сообщать позывные, и я узнаю его по характеру работы на ключе.
— Но ведь он вызывает именно тебя? — добивался Федор.
— Нет, он из предосторожности и этого не делает. Он даёт только общий вызов «це-ку» — всем.
— Ну хорошо. Вот ты услышал его, узнал, настроил приёмник на его волну. Но он как узнает тебя?
— А меня немудрено узнать, я не нелегальщик и после «це-ку» даю свои позывные.
— Так. Значит, если следить за нелегальщиком, то можно установить позывные того любителя, с которым он разговаривал?
— Конечно.
— А по позывным можно узнать, кто этот любитель?
— Дли этого нужно только купить в любом нашем газетном киоске справочник коротковолновика-любителя.
— Вот видишь, — нахмурился Федор. — Может быть, за тобой тоже уже следят.
Николай внимательно посмотрел на своего друга.
— Кажется, ты прав, Федя... Надо держать ухо востро. Судя по тому, что там следствие ведётся в секретном порядке и до сих пор не закончено, дело, очевидно, сложное и связано с иностранной разведкой. Значит, мы правильно объяснили сообщение немца. Теперь будем ждать новых сообщений.
*
Зима выдалась крепкая, сердитая и неспокойная. Короткую осень, ласковую и тёплую, с её роскошным жёлто-красным убранством, прогнал внезапным налётом мутный ураганный ветер с северо-запада. И — пошло. Колючая крупа запрыгала по сухому асфальту, прячась от вихрей в углы и закоулки тротуаров. Потом затихло, упал снег. По широким улицам столицы медленно поползли, как гигантские моллюски машины, полосами сдирающие снежную кожуру. Снова падал снег, снова пожирали его машины. Иногда в разрывах несущихся облаков появлялось ослепительное солнце, бледное от холода, и опять исчезало надолго за темным пологом, будто укрываясь от снежной морозной земли.
Как облака над столицей, стремительно мчались события в жизни наших героев. Ещё осенью, после необычайного зрелища и разговора с профессором в его лаборатории, Николай Тунгусов окончательно решил связать свою работу с ридановской. Пусть он не понимал до конца всей сложной концепции, которая руководила деятельностью Ридана, он чувствовал, зато, что тут его собственные технические идеи наполняются особым смыслом, начинают пульсировать живой человеческой жизнью и влекут к каким-то новым победам. Николай верил в реальность этих побед. Да и можно ли было не верить, когда он собственными глазами видел, как Ридан в своей лаборатории осуществлял такие вещи, о которых только в сказках люди осмеливались мечтать!
Перспектива длительного сохранения живой ткани, так близко открывшаяся перед Риданом, совершенно захватила Тунгусова. Вначале Николаю казалось даже, что она затмила собой мысль о генераторе мозговых лучей, осуществления которого так напряженно ждал учёный. Но нет, очень скоро выяснилось, что одно с другим связано, что обе перспективы каким-то образом дополняют одна другую. Как именно, Ридан не говорил, и Тунгусов понимал, что было бы нетактично настаивать на объяснении его конечных целей.
Все складывалось исключительно удачно. Решить задачу консервирования Тунгусов сам не мог: тут требовались сложные гистологические исследования, ему недоступные. Ну, конечно, Ридан взял на себя исследовательскую работу, он готов был переключить на неё весь свой институт.
И вот началась новая деятельность. Они составили проект, нарком одобрил его. Проект был «грандиозный», как говорил Ридан. Он начинался со строительства: к ридановскому особняку пристраивается двухэтажный флигель за счёт части сада. В нем располагаются мастерские Тунгусова и новые лаборатории. Тунгусов подбирает штат, и тут следовал список, по которому можно было догадаться, что «ГЧ» тоже незримо присутствовал в плане. Ридан увеличивает количество своих сотрудников-гистологов вдвое и снабжает новые лаборатории полным оборудованием. Крольчатник расширяется.
Проект этот составляли, конечно, втроём, с Мамашей. А когда началось осуществление его, то «бразды правления» автоматически перешли к Мамаше, ибо ему нужно было только знать, что делать, а как делать — это он понимал лучше других. Мамаша носился по городу, как ветер, он находил людей каким-то удивительным «верхним чутьём», как хорошая охотничья собака находит дичь.
Так появились строители — инженеры и рабочие; загрохотали в саду машины. Они вгрызались в замёрзший грунт, заливали котлованы серой бетонной массой, дробили щебень, поднимали леса стрелками дерриков. Потом огромная дощатая коробка скрыла собой место будущего флигеля, и уже никто из ридановцев, кроме Мамаши, не видел, что происходит в ней. А через месяц, когда повернуло «солнце — на лето, зима — на мороз» и начались жестокие конвульсии медленно отступающей зимы, коробка вдруг с грохотом отбиваемых досок распалась, как скорлупа разбитого ореха, и под ней оказалось новенькое светлое здание с застекленными рамами и отделанным фасадом.
Тем временем Ридан и Тунгусов лихорадочно подготавливали каждый свою работу. Широкий коридор института был как бы градусником, по которому можно было видеть степень этой подготовки: он все больше заполнялся ящиками со станками, инструментами, приборами, посудой и т. д. Большие черные буквы «Р» и «Т», поставленные, по распоряжению Мамаши, на лицевой стороне ящиков, отличали имущество Ридана и Тунгусова.
Николай составил точный план работы. Два генератора ультракоротких волн — один из них, старый, уже почти готов — будут действовать непрерывно, снабжая исследовательские лаборатории Ридана таким количеством облучённых проб свежей органической ткани, какое лаборатории сумеют пропустить. Это будут сотни проб в день, и гистологам придётся здорово поработать.
Облучение ткани начнётся с волны в восемь метров на одном генераторе и волны в одну десятую миллиметра на другом. Где-то между ними прячется искомая «консервирующая» волна. Но тут тысячи волн; чтобы исследовать каждую из них, понадобились бы годы. Поэтому «осада» этого диапазона начнётся с двух сторон, сначала довольно большими скачками, чтобы нащупать в нем наиболее действенный участок. Это будет первый тур поисков. Потам пойдёт кропотливое исследование найденного участка по той же системе — с двух концов, но уже более мелкими «шагами». Наконец, третий тур, когда каждый миллиметр длины волны будет испробован, даст окончательное решение вопроса. Работа предстояла чрезвычайно сложная, ибо, кроме волн, нужно было одновременно подыскивать и наиболее выгодные условия продолжительности облучения и его мощности.
Об этом Николай беседовал однажды с Риданом.
— А если нужная нам волна окажется на бесконечно малую долю длиннее или короче той, которую мы можем фиксировать вашим верньером, тогда что? — спросил профессор. — Как вы тогда повторите эту частоту? Ведь каждый поворот ручки верньера, как бы мал он ни был, даёт новую волну, не так ли?
— Так, конечно. Но я не думаю, чтобы тут имели существенное значение такие уж ничтожные изменения волны.
— Не думаете? А когда вы пытались повторить знаменитый опыт ваших пищевиков, вы знали, на какой волне они работали?
— Знал.
— И все-таки повторить не смогли?!
— Но ведь тут, кроме волны, есть ещё неизвестное — продолжительность облучения, экспозиция...
— То же самое и экспозиция! Вы думаете, сотые доли секунды не влияют на результат? — добивался Ридан.
— В известной степени да.
— В известной степени!.. Нет, Николай Арсентьевич, я думаю, в решающей степени. Мне кажется, вы недооцениваете роль ничтожно малых величин, особенно когда вы имеете дело с биологией.
Разговор этот имел важные последствия. Николай слушал и думал. Как всегда, новая верная идея входила в его ум легко, занимая место старого, казалось крепко укоренившегося представления. Это было замечательное свойство, позволявшее Николаю без особого напряжения двигаться вперёд, отбрасывая устаревшие или просто ошибочные представления там, где другие с трудом оставляли насиженные позиции.
И вот опять, как и в каждой почти беседе, Ридан открывал ему какую-то часть ещё непознанного мира. И Николай удивлялся: как же он сам не удосужился подумать об этом? Ведь значение весьма малых величин очевидно! Разве он не знал ничего о ферментах, о гомеопатии? Ридан прав: доля волны, сотые секунды могли иметь решающее значение. На мгновение Тунгусов почувствовал внутренний холодок: если так, задача может остаться нерешённой... Бесконечно малые доли — это, значит, бесконечно большое количество комбинаций из трех элементов: волны, экспозиции и мощности. Да, результат пищевиков — чистая случайность. У них ни один из этих элементов не был постоянным. Генератор был простенький, волна «гуляла», настройка, конечно, менялась. На какой-то миг случайно совпали условия облучения. Может быть, всю жизнь придётся искать это совпадение и...
— Ничего, Николай Арсентьевич, не падайте духом, — улыбался Ридан. — Мы будем действовать методом исключения. Лишь бы ваш аппарат был точен.
— Да, теперь я вижу, что мои верньеры не годятся. Придётся конструировать новые. Тут нужны какие-то микроверньеры. Это довольно сложная задача. А у меня на очереди второй генератор. Когда я все это сделаю?..
— Знаете что, — придумал вдруг Ридан, — поручим верньеры Виклингу. Кстати, и проверим его способности, а то он все «изучает» новые методы генерации микроволн в каких-то таинственных лабораториях, а толку пока что не видно. Дело это тёмное и может продолжаться очень долго. А если он быстро и хорошо справится с верньерами, возьмём его к вам в помощь.
Николай согласился неохотно. Он любил все делать сам, особенно когда приходилось придумывать что-то новое, изобретать. Но на этот раз всякая новая работа грозила сорвать план. Он уже обещал Ридану, что облучение проб начнётся тотчас же после того, как будут отделаны лаборатории и размещено оборудование. Кроме того, опыт коллективной работы над сушилкой научил его кое-чему. Приходилось соглашаться.
Виклинг частенько появлялся в доме Риданов. Он приходил запросто по вечерам, к чаю, сидел всегда недолго, но всякий раз приносил с собой какую-нибудь интересную историю, занятную игру, с исключительной ловкостью показывал фокусы, приятным баритоном напевал песенки разных народов, аккомпанируя себе на рояле, — словом, в совершенстве владел искусством занимать собеседников. Профессор любил поговорить с ним о судьбах Европы. Виклинг обнаруживал при этом исключительную осведомлённость в политических вопросах.
Анна долго не могла привыкнуть к нему, несмотря на всю занимательность их встреч и какую-то своеобразную простоту этого человека. Зима, однако, сблизила их. Оба увлекались спортом. Часто по вечерам они уходили на москворецкий каток и мчались рядом, набирая скорость, вдоль ярко освещённых набережных.
 |
Часто по вечерам они уходили на москворецкий
каток и мчались рядом, набирая скорость, вдоль ярко освещённых набережных. |
В дни отдыха они совершали лыжные экскурсии за город. Иногда их сопровождали Наташа и Федор. Николая не удавалось увлечь, несмотря на настойчивые уговоры. Принципиально он не возражал, а практически... у него никогда не было времени.
Первая встреча Тунгусова с Виклингом, в самом начале зимы, была случайна и кратковременна, тем не менее она произвела на Николая неизгладимое впечатление. Николай направлялся к Ридану по делу. Он взбежал по каменным ступеням подъезда и уже протянул руку, чтобы позвонить, как тяжёлая дверь парадного входа растворилась и на пороге показалась Анна в своей белой спортивной шубке. Высокий человек, тоже в специальном спортивном костюме, вышел за ней. Николай почувствовал некоторое смущение в голосе Анны, когда она знакомила их. Будто какой-то тоскливый стон прозвучал внутри Николая. Медленно поднимался он к Ридану, стараясь осознать смутное чувство, вспыхнувшее в нем.
Так и осталось это неприязненное чувство крепко связанным с обликом Альфреда Виклинга. Теперь они встречались уже много раз, много и хорошо беседовали; неприязнь стушевалась, но не исчезала вовсе и вспыхивала с новой силой всякий раз, когда Николай видел Анну и Виклинга вместе.
Новое предложение Виклинг принял просто и с нескрываемой радостью.
— Микроверньер — это хорошо! Это конкретно и выполнимо. Я его сконструирую быстро. Что же касается генератора микроволн, то я полагаю, что эта интересная задача ещё не может быть решена при современном состоянии техники. Я проверил уже несколько методов. Они практически неосуществимы.
— Ну и прекрасно, — сказал Ридан, переглянувшись с Николаем. — Бросайте генератор. Сейчас важнее верньер.
— Только имейте в виду, — вставил Николай. — что он должен быть исключительно точен, ни доли миллиметра холостого хода.
Виклинг исчез. Он появился только через две недели утром и принёс готовый экземпляр верньера. К этому времени Николай уже устанавливал второй генератор в своей лаборатории, примыкающей непосредственно к территории Ридана.
Николай был удивлён. Он не ожидал, что Виклинг справится так быстро. К тому же он ожидал только конструкцию, в крайнем случае макет, но никак не готовый прибор.
Тотчас же начали устанавливать верньер на старый тунгусовский генератор. Виклинг надел комбинезон, внимательно осмотрел генератор, разметил его панель и с ловкостью незаурядного техника, не теряя времени, приступил к делу.
К полудню большая часть работы уже была сделана. Виклинг ушёл, но после обеда неожиданно вернулся снова в мастерскую.
— Думаете окончить сегодня? — удивился Николай.
— Обязательно кончу, — ответил тот переодеваясь, — потому что я выяснил, что завтра не буду располагать временем. А вы, как видно, очень торопитесь. Хотите посмотреть? — добавил он, бросая на стол свежий номер вечерней газеты. — Есть интересные сообщения. Американский наутилус «Бэта» поднят со дна электромагнитными кранами.
Он отошёл к сверлильному станку, запустил мотор и уже сквозь гул крикнул издали:
— Совершенно новая техника! Похоже, что проблема подъёма затонувших подводных судов наконец разрешена полностью!
Николай быстро развернул газету. С некоторых пор он стал с особым интересом следить за иностранной информацией. О... Два слова заголовка как будто прыгнули сами ему в глаза из угла газеты: «... мюнхенского взрыва». Он прильнул к газетному листу и не отрываясь прочёл:
РЕЗУЛЬТАТЫ РАССЛЕДОВАНИЯ МЮНХЕНСКОГО ВЗРЫВА
Только теперь стали известны некоторые результаты расследования причин июньского взрыва в окрестностях Мюнхена. Выяснено, что погибший физик Гросс, создавший аппарат для передачи энергии без проводов, вёл переговоры с представителями мюнхенского муниципалитета об эксплуатации своего изобретения. Об этом знали жена учёного и работавший у него электромонтёр. Между тем расследование в самом муниципальном управлении не обнаружило никаких следов связи с изобретателем. По письму, найденному в лаборатории Гросса, было установлено, что Гросс приглашался для переговоров к некоему Вейнтраубу, служащему управления. Однако этот человек не имел никакого отношения к отделу изобретений и не был уполномочен вести переговоры. Труп его удалось опознать среди погибших при взрыве. Трое из числа погибших также оказались служащими управления.
Сопоставление различных данных позволило установить, что в муниципальном управлении, прикрываясь его маркой, действовала шпионская группа, следы которой идут из-за границы. Очевидно, одной из задач этой группы было — вырвать из рук Германии изобретение доктора Гросса, имеющее, как полагают специалисты, серьёзное военное значение.
Судя по тому, что все материалы Гросса, относящиеся к его изобретению и хранившиеся в его лаборатории, исчезли, можно думать, что задача диверсантов удалась, хотя по меньшей мере четверо из них пали жертвами собственной диверсии. По-видимому, адская машина, как это часто бывает, взорвалась раньше времени.
Николай дважды жадно пробежал глазами эту заметку. Может быть, он начал бы её читать и в третий раз, если бы углом глаза не схватил какого-то движения около себя. Он быстро обернулся. Перед ним стоял Виклинг; глаза его были устремлены туда же, куда только что смотрел Николай.
— Вы заинтересовались мюнхенским взрывом? — спокойно спросил Виклинг, переводя взгляд с газеты и, по-видимому, не замечая волнения Николая. — Ну, это старая история! И я думаю, что Германия придаёт этому взрыву большее значение, чем он заслуживает. А относительно «Бэты» прочли?
— Нет ещё, — ответил Николай, с трудом успокаиваясь.
— Вот это, — Виклинг указал на заметку, — очень остроумная штука. Вы прочтите обязательно, Николай Арсентьевич, потом поговорим.
И он снова отошёл к своему станку.
Заметка о подъёме «Бэты» оказалась действительно занятной и тем самым помогла Николаю успокоиться. Он решил ничего не говорить об этом случае друзьям.
К вечеру Виклинг закончил работ. Верньер, снабжённый ясной, удобной шкалой, действовал великолепно.
Николай успокоился окончательно. Профессор ликовал: через два-три дня можно начинать!
— Только... вот что, Николай Арсентьевич, — сказал Ридан несколько смущённо, когда Виклинг ушёл, — я хочу с вами осмотреть ещё часть новых помещений.
Он потащил Тунгусова за собой и распахнул новую дверь из столовой. Николай широко открыл глаза от удивления. В этой части пристройки он никогда ещё не был. Теперь он оказался в небольшом, хорошо обставленном кабинете. Кроме письменного стола, на котором была аккуратно размещены все необходимые принадлежности, Николай увидел справа у окна чертёжный стол, тоже полностью оборудованный. Очевидно, тут поселился уже какой-то инженер...
— Ничего не понимаю, — сказал Николай, — Кто же здесь живёт?
— Постойте, постойте, дорогой мой, — Ридан потащил его дальше. — Это — комната раз. Теперь сюда. Тут — комната два.
Они вошли в спальню. Потом в столовую. Небольшая прихожая, откуда вела лестница вниз, к подъезду новой части дома, отделяла квартиру от разных подсобных помещений. Около кухни оказалась ещё одна жилая комната.
Людей в квартире не было.
— В чем же дело, Константин Александрович, где хозяева?
Профессор загадочно улыбался.
— Хозяев нет. Тут... никто не живёт.
— Как никто? А все вещи кому принадлежат? Чертёжное оборудование, постель, мебель, посуда?.. Чья это квартира?.. А-а-а! Понял...
Николай отвернулся.
— А что? — спросил Ридан.
— Анна Константиновна... выходит замуж?
Ридан внимательно посмотрел на инженера и улыбнулся.
— Ничего подобного пока не случилось, Николай Арсентьевич. Квартира эта принадлежит... инженеру Тунгусову.
— Мне?!
— Вам. Расположением комнат ведали мы с Анной, внутренним убранствам — она, организационной частью — она, Федор Иванович, Мамаша. — Профессор говорил с подчёркнутой чёткостью, как бы отдавая рапорт. — Вопрос согласован с наркомом. Средства отпущены в качестве премиальных за создание сушилки. Окончательное переселение назначено на сегодня. Оба наших грузовика ждут ваших распоряжений.
Николай отшатнулся.
— Позвольте... Сегодня я работаю на передатчике... И вообще, для чего все это? У меня же есть квартира... И потом... есть ещё обстоятельства... Нет, нет!.. Это невозможно!
Легкие шаги послышались в соседней комнате.
— Все обстоятельства учтены, Николай Арсентьевич, — зазвенел голос Анны.
Она вошла, улыбаясь, распространяя вокруг себя аромат зимней свежести. Бисерные нити тающего инея украшали каштановую прядь волос, выбившуюся из-под берета.
Не выпуская руки Николая, она стремительно увлекла его к отдельной комнатке, уютно обставленной мягкой мебелью. У небольшого столика раскинулось удобное кресло; кровать была покрыта тёплым пуховым одеялом.
— Все обстоятельства учтены, — повторила Анна. — Я думаю, тётя Паша будет чувствовать себя здесь хорошо.
Николай посмотрел на неё, потом на Ридана. Забота о «кормилице» глубоко тронула его. Да, это и было то обстоятельство, которого Николай боялся больше всего всякий раз, когда заходила речь о его переселении. Он чувствовал, что тёте Паше было бы тяжело расстаться с ним. Далёкий от бытовых дел, он не был в состоянии найти выход, придуманный теперь друзьями, и потому всякую мысль о переселении из сырой подвальной комнаты всегда считал недопустимой.
— Атака организована солидно, — шутил между тем Ридан. — Рекомендую вам сдаваться без сопротивления.
Слабо улыбаясь, все ещё потрясённый вниманием, Николай схватил своими широкими ладонями руки Анны и Ридана и крепко сжал их.
— Не знаю, как смогу отблагодарить вас... Придётся сдаться.
Приняв решение, Николай действовал без промедления. Он начал с того, что залез на крышу, установил мачту и протянул коротковолновую антенну. Потом сделал ввод в окно своего кабинета, подготовил радиостол. На другой день были перевезены вещи — несколько ящиков из-под лабораторной посуды, наполненные книгами и электротехническим «барахлом», как называл Николай все те материалы, инструменты и измерительные приборы, которые много лет уже собирались им, накоплялись и позволяли, не выходя из комнаты, смастерить почти любой радиоаппарат.
 |
| Николай действовал без промедления. Он залез на крышу, установил мачту и протянул коротковолновую антенну. |
Все остальное было покинуто. Не без сожаления расстался Николай со своей старенькой книжной полкой, с простой железной кроватью, на которой в беспокойные ночи напряженных исканий зарождались и оформлялись многие замечательные идеи.
Тётя Паша приехала с последним рейсом грузовичка. Она подождала у машины, пока внесли вещи, потом поднялась, провожаемая Анной, наверх. Тут её встретил Ридан и целый час не отходил от новой «хозяйки», с нескрываемым интересом наблюдая за ней. Он водил её по комнатам обеих квартир, показывал всякие достопримечательности, и едва ли не заветным желанием его было открыть дверь в «свинцовую» лабораторию, когда они проходили через коридор института.
Однако новая кухня заинтересовала тётю Пашу больше всего. Тут действительно было что посмотреть хозяйке. Ридан позаботился о том, чтобы здесь все было оборудовано новейшими усовершенствованиями кухонной техники. И теперь он упивался плодами своего замысла, с интересом ребёнка следя за выражением лица тёти Паши. Она, по его просьбе, ставила сковороду на ребристый кружок холодной плиты, и через несколько секунд сковорода почти раскалялась. Ридан поднимал сковороду, и под ней никакого огня не оказывалось. Он ставил кастрюлю, и вода закипала в ней через две минуты. Потом он объяснял, как посуда, становясь на кружок плиты, сама включает ток, как нагревается этим током тонкая спираль под ребристым кружком.
Чистенькие изящные машинки, прикреплённые к стене над длинным столом, приходили в движение от поворота выключателя. С потрясающей скоростью они перемалывали мясо, приготовляли фарш, обмывали, очищали и резали овощи, взбивали яичные белки и желтки, наконец мыли и высушивали посуду — словом, делали все то, что обычно делают в кухне человеческие руки. Тонкие подвижные шланги, свисавшие над столом и плитой, позволяли легко наполнять сосуды водой любой температуры, не сдвигая их с места. Отбросы кухонного производства и всякий мусор поглощал блестящий откидной приёмник на стене.
На лице тёти Паши, обычно неподвижном и спокойном, по мере появления новых кухонных чудес Ридана все шире расплывалась какая-то особенная, растерянная улыбка. Профессор жаждал слов. Но слова не шли с языка Прасковьи Гавриловны.
*
Облучение первых проб мяса началось весной.
Николай досадовал: слишком много времени ушло на подготовительную работу. Но он хорошо знал, и Ридан всячески поддерживал его в этом, что успех решения всякой научной проблемы целиком зависит от тщательности подготовки.
Тончайшая техника, созданная Николаем и Виклингом, неотступно сопровождала работу, начиная от прибора, который автоматически нарезал абсолютно одинаковые по весу кусочки мяса, и кончая экспонометром, определявшим любые дозы времени облучения. Весь процесс был предельно автоматизирован, человеческие руки не прикасались к пробам. Даже самый анализ этих проб, после того как они были выдержаны в термостатах, производился почти без помощи рук. Люди только управляли, проверяли и записывали.
И все-таки работы было много. Николай гнал пробы сначала десятками, потом сотнями, до тысячи проб в день. Ленты конвейеров, похожие на пулемётные ленты, поставленные вертикально, не останавливаясь, скользили двумя большими замкнутыми кольцами вокруг генераторов. Пробирки вставлялись в эти ленты на ходу, входили в поле высокой частоты и затем на ходу же выталкивались из своих гнёзд и поступали в термостаты. Одно кольцо вращалось быстро и непрерывно, другое шло медленно, толчками.
 |
| Ленты конвейеров, похожие на пулемётные ленты, поставленные вертикально, скользили двумя большими замкнутыми кольцами вокруг генераторов. |
Ровно сорок восемь часов каждая пробирка с облучённым кусочком мяса выдерживалась в термостате при температуре в 30 градусов выше нуля. Затем она поступала в лабораторию Ридана.
В большой комнате тридцать шесть лаборантов сидели молча один около другого, определяя степень распада ткани и следя за развитием микробов, успевших поселиться в кусочках мяса.
Все это тщательно записывалось. Когда кончался день, Ридан и Тунгусов в кабинете рассматривали и обсуждали записи. Материала для размышлений было сколько угодно.
Мясо все же упорно разлагалось после облучения. Строго соблюдая заранее намеченную систему исследования, Николай менял волны, менял продолжительность облучения, но мясо продолжало разлагаться, и гнилостные бактерия, размножаясь в нем в несметных количествах, чувствовали себя великолепно.
Казалось бы, ясно — действенный диапазон волн ещё не найден, и нужно двигаться дальше. Но было одно обстоятельство, которое наводило на размышлении: степень распада мяса не была постоянной, она все время колебалась, то увеличиваясь, то уменьшаясь в пределах сотых долей процента, причём эти колебания сопровождали почти каждое изменение условий облучения. Сначала исследователи не обращали внимания на эти ничтожные отклонения, относя их за счёт «случайных обстоятельств» и ожидая более заметных результатов облучения. Однако осторожный, опытный исследователь, Ридан скоро восстал против такой позиции.
— Какие такие «случайные обстоятельства»?! — с обычной экспрессией напустился он однажды на Тунгусова, тоном и жестами подчёркивая ложность неудачной формулировки. — Чепуха! При нашей точности работы не должно быть никаких «случайностей».
Николай уже знал, что означают подобные выпады профессора. Он сразу схватил мысль: ничтожные колебания в степени разложения мяса, распада его белка, были не случайны, в них-то и надо искать закономерность.
— Хорошо. Проверим, — ответил он. — Завтра дам всю серию проб только в двух повторяющихся вариациях.
На следующий день каждый из его генераторов излучал только две волны: час — одну, час — другую, потом снова первую и снова вторую. «Случайные обстоятельства» могли быть связаны с некоторым разнообразием в структуре мяса, с изменением настройки. Теперь пробы были различные, генераторы меняли настройку каждый час, но волна и экспозиция оставались прежними.
Пробирки отправились в термостат.
А вечером Николай взял у Ридана книгу записей и надолго засел в своём кабинете. Он понял, что профессор прав. Значит, надо иначе действовать. Навыки инженера подсказали ему путь.
Он распахнул окно в сад. Зелёная листва только что распустившейся липы, освещённая верхней лампой из кабинета, тихо и таинственно шелестела под самым окном. «Какая замечательная нынче весна!» подумал Николай. Ещё никогда он не ощущал такой острой жажды жизни, никогда с таким трепетным интересом не ждал каждого завтра.
Да, это была новая фаза в его жизни. Связь с профессором Риданом значила больше, чем простое сотрудничество. Она перерастала в дружбу, пожалуй... Нет, больше: они сливались в одно целое. Два человека соединили головы в одну. Николай решал задачу, более сложную, чем он мог решить сам.
Лёгкий ветерок тронул листву за окном. Широкая крона липы скрывалась за полосой света и казалась беспредельно простирающейся вдаль. «Море», подумал Николай и тут же с сожалением вспомнил, что он никогда не видел моря. Слабые запахи пробуждающейся земли подымались снизу. И какое-то новое, зудящее беспокойство вдруг возникло в этой весне или — кто знает? — может быть, в самом сердце задумавшегося у окна человека...
*
Через два дня, закончив очередной цикл облучения, Николай поспешил в лабораторию к Ридану. Тот встретил его, торжествующе потрясая своей огромной книгой записей.
— Анализы проверочной серии закончены. Смотрите! — Он провёл пальцем по рядам итоговых цифр, обозначавших степень распада. — Вот результаты первой волны, самой короткой. Видите, все цифры одинаковы до сотых долей процента!.. А вот вторая волна: распад иной, но тоже во всех повторениях одинаковый несмотря на то, что генератор каждый раз настраивался наново и пробы мяса менялись. Ясно, никакие не «случайные обстоятельства», а прямое влияние волны и экспозиции. Правда, закономерности пока не видно, но она, очевидно, должна быть, и её надо найти.
Николай молча выслушал и поднял свои круглые светлые глаза на профессора.
— Я уже понял, в чем дело, Константин Александрович. Вы глубоко правы. Придётся несколько изменять план: будем в течение нескольких дней работать одной и той же волной при разных экспозициях, а потом каждую экспозицию исследуем при разных волнах.
Ридан нахмурил лоб.
— Позвольте, но ведь этак нам придётся, пожалуй, несколько лет искать закономерность. Да и зачем? Ведь если степень распада повышается или падает при удлинении волны...
— Вот в том-то и дело, — перебил Николай, — что она не только падает или повышается, но то падает, то повышается. Кривая распада при уменьшении волны и при постоянной экспозиции будет волнообразна. Я не сомневаюсь, что все явления, связанные с волновыми процессами, изменяются волнообразно. Мы же идём по этой невидимой кривой своими «шагами» и, естественно, натыкаемся то на повышение, то на понижение степени распада. Все зависит от «шага», которым мы проходим сейчас по нашему диапазону волн. Легко представить себе случай, когда наш «шаг» будет неуклонно попадать на все большие взлёты этой волнообразной кривой. В общем, такая кривая может и понижаться, то есть давать все убывающий процент распада, а мы будем получать прямо противоположные результаты и придём к ложному выводу... Вот почему нам придётся пожертвовать некоторым временем, — я думаю, на это потребуется максимум месяц, — чтобы найти закономерность. Тогда поиски нужных нам условий облучения, при которых распад прекратится вовсе займут очень немного времени.
— Что ж, очевидно вы правы, — согласился Ридан. — Тут вам и книги в руки. Признаться, я не очень хорошо разбираюсь в ваших волновых процессах... — Он добродушно рассмеялся. — И знаете, с тех пор как мы работаем вместе, меня это обстоятельство совсем перестало тревожить!..
Ещё месяц промчался в напряженно работе. Николай, по-прежнему забывая себя, увлечённо преследовал свою цель. По-прежнему не хватало суток. Закончив облучение пробирок, он бросался в свою мастерскую, где уже создавался новый большой генератор для консервирования целых мясных туш. Он начал эту работу ещё не решив задачу в лабораторном масштабе, но он знал теперь, что решит её и знал уже общие контуры решения, которые позволяли начать «консерватор».
Наступал вечер. Он брал у Ридана его книгу анализов и запирался в своём кабинете. Цифры распада живого вещества превращались в точки на большом листе клетчатой бумаги. Начинались поиски кривой, которая соединила бы эти точки. Она упорно не хотела обнаруживаться. Она кривлялась уродливыми, неправдоподобными взмахами, проскальзывала мимо точек исчезала вовсе, прерываясь, оставляя пустые участки. Но каждый день приносил новый лист, новые точки и новые кусочки кривой, они складывались, заполняли прорывы.
Занятия эти прерывал час, когда долг коротковолновика-любителя звал Николая к передатчику. Новый круг интересов вступал в действие. Может быть, это был отдых. Откинувшись на спинку кресла, близко придвинутого к столу, закрыв глаза, Николай входил в эфир... Весь превратившись в слух и внимание, он носился над миром, метался из страны в страну пронизывая призывным кличем своего «цэ-ку» прибой эфира и циклоны электрических бурь...
Тут разыскивал он знакомые голоса, идущие из комфортабельных кабинетов городов, из палаток путешественников и радиорубок затерянных в океанах кораблей.
— 73!
— 73 es DX!.. — приветствовали они от друга, спеша к новым встречам.
А иногда нежный, слегка вибрирующий призыв останавливал на миг стремительный полет Николая и, опьянённый свободой, игриво бросал ему:
— 88!
— 88 yl! — улыбаясь, уверенно выстукивал Николай.
И после каждой встречи он снова возвращался к волне, на которой обычно появлялся его немецкий друг. Но только раз Николаю удалось поймать знакомые сигналы вызова.
— Пока ничего. Ждите, — сказал немец и прекратил передачу.
Николай был доволен: по крайней мере он узнал, что немец жив и может выходить в эфир.
Может быть, это был отдых. Но путешествия по эфиру часто кончались только к рассвету, а в восемь утра Николай всегда был уже в лаборатории. Огромное увлечение работой держало его на ногах, но силы падали, вечное напряжение мысли накопляло странное, незнакомое ему ощущение слабости. С колоссальным трудом он заставлял себя утром подняться с постели, а когда случалось пораньше лечь спать, он долго не мог сомкнуть глаз тщетно стараясь остановить вихрь мыслей продолжавших беспорядочно тормошить утомлённое сознание.
Однажды вечером, когда, по строгому декрету Ридана, все обитатели верхнего этажа собрались к столу, Анна, внимательно взглянув на Николая, заметила:
— Вы стали плохо выглядеть, Николай
Арсентьевич... Вы нездоровы?
— Нет, как будто ничего… Плохо спал сегодня. Бессонница.
— А если «как будто», то, товарищ профессор, предлагаю вам обратить серьёзное внимание на вашего коллегу. Мне известно, что он ещё никогда в жизни не пользовался настоящим длительным отдыхом. Да и кратковременным тоже. Правильно, тётя Паша?
— Все правильно, Анна Константиновна, — подтвердила та.
— Между тем, насколько мне также известно, — продолжала Анна, — уже больше года Николай Арсентьевич работает исключительно напряженно. Образ жизни инженера Тунгусова служил предметом осуждения на заводском собрании в присутствии наркома, как вы, вероятно, помните. Потом стало хуже. Вчера он лёг в три. Неудивительно, что началась бессонница. Если так будет продолжаться, то Николай Арсентьевич свалится и...
Это «и» с выразительным многоточием было адресовано прямо Ридану. Анна замолкла.
Николай с улыбкой ждал, что будет дальше.
Профессор внимательно поглядел на Николая и задумался. Слова Анны испугали его. В самом деле, ведь если с Тунгусовым что-нибудь случится, все пойдёт прахом... Ему стало страшно от этой мысли. Он сам работал с таким же увлечением, как Николай, так же нетерпеливо ждал наступления каждого следующего дня, но это не был безудержный азарт молодого, какой владел Николаем. Его увлечение пылало в рамках давно и крепко укоренившегося распорядка дня, отдыха и работы. Он привык к этому и не замечал переутомления своего молодого друга. К тому же, Николай никогда не болел, никогда ни на что не жаловался, его крепкий организм, казалось, вообще не был способен поддаваться каким бы то ни было недугам.
Как-то, ещё зимой, Анна и Виклинг, вернувшись после хоккея, возобновили попытку привлечь Николая к спорту.
— Мне спорт совсем не нужен, — полушутя отбивался Николай. — Я здоров, как бык.
— Хорошо, — снова наступал Виклинг. — Положим, спорт как источник здоровья вам не нужен. Но разве плохо обладать свежестью, физической силой, чувствовать свои мускулы?.. Неужели вы даже не делаете гимнастики по утрам?
— Нет, не делаю.
Виклинг пристально посмотрел на похудевшую фигуру Николая, на его бледное лицо.
— Нет, нет, вы не правы, — заговорил вдруг с жаром Ридам. — Дело в том, Николай Арсентьевич, что движение, работа мышц нужны организму так же, как пища, как кислород. Без движения человек не может существовать: он погибнет. Работа мышц даёт энергию тысячам других, внутренних функций, необходимых для жизни, для того, что называется здоровьем. Это особенно ярко проявляется у животных. Вспомните, как мечутся из угла в угол волк, лиса да почти все звери, заключённые в клетку, вспомните белку в колесе. Каждому животному нужно совершать определенное количество движений, чтобы поддерживать организм в порядке. Недостаток движения, как и недостаток пищи, приводит к медленно наступающим нервным нарушениям в работе всего организма. Мускулы у человека в порядке, но работают они мало. И вот оказывается, что кишечник начинает пошаливать, человек становится раздражительным, появляются головные боли, начинается бессонница. Это уж плохо. Баланс нарушен, восстановить его не так просто. Вот почему человеку, лишённому необходимого количества движений, нужен спорт, нужна гимнастика. Иначе он рано или поздно станет инвалидом. Так что советую вам подумать об этом, Николай Арсентьевич!
Когда Анна обратила внимание отца на состояние здоровья Николая, профессор всполошился не на шутку. В тот же вечер он учинил Николаю строжайший медицинский осмотр.
В операционной были приведены в действие сложные ридановские аппараты. Они обвили своими гибкими щупальцами обнажённое тело, мягко прильнули к груди, к спине. Впервые в жизни Николай услышал биение собственного сердца и шум лёгких. Во много раз усиленные приборами, эти таинственные, неповторимые звуки наполняли всю комнату, казались чужими и страшными. Ридан стоял неподвижно и слушал. Он понимал этот язык человеческого тела. Каждый отзвук, каждый шорох и тон говорили ему, как работает самый сложный в природе аппарат.
 |
В операционной были приведены в действие
сложные аппараты. Они обвили своими гибкими щупальцами обнажённое тело Николая,
мягко прильнули к груди, к спине. |
Потом какие-то оптические трубки уставились в глаза Николая. Яркими, острыми лучами они расширяли его зрачки, заглядывали внутрь глазного яблока, скользили по сетчатке... Ридан ощупывал, сжимал тело Николая, находил какие-то нервные узлы, щекотал его, ударял, царапал...
Профессор то восхищался, то озабоченно покачивал головой. Диагноз был в общем неутешителен.
— Ну и конституция! Я ещё не встречал такого могучего организма, такой прочности конструкции. Но нервы крайне истощены. Переработали головой, Николай Арсентьевич, баланс нарушен. Голова требует отдыха, а тело — движения.
Николай загадочно улыбался.
— Может быть, заняться спортом? — иронически спросил он.
— Можно и спортом, но работу надо оставить, хотя бы на время. Иначе вам придётся прекратить её независимо от вашей воли.
Несколько минут длилось молчание. Ридан искал компромисса, понимая, что сейчас немыслимо заставить инженера бросить работу, и внутренне соглашался с ним.
— Вот что, — нашёл он наконец, — вам надо разгрузиться. Давайте поставим Виклинга на облучение. В конце концов не так уж необходимо именно вам торчать целыми днями у генераторов. Он справится, конечно...
— Нет, нет... — Николай как будто испугался. — Сейчас это невозможно... Никак невозможно... У меня другое предложение: дайте мне ещё три дня. Ничего не случится, я чувствую себя достаточно хорошо. А за это время у меня окончательно выяснится методика дальнейшего исследования...
Профессор согласился.
Николай был доволен собой: он удачно вывернулся из опасного положения. А главное, он не проговорился! Отдых... Ха!.. Интересно, как бы Ридан решился настаивать на передышке, если бы знал, как обстоит дело...
Николай ринулся в свой кабинет, плотно запер за собой дверь и склонился над большой чертёжной доской. Нетерпение владело им безраздельно. Ещё вчера он нашёл этот таинственный «шаг воли». Сложные волнообразные кривые уже подчинялись закону: три математические формулы определяли их спады и взлёты на пятнистом от бесконечных стираний резинкой поле миллиметровки. Теперь оставалось проверить в последний раз.
Пользуясь найденными формулами, он прочертил ещё несколько взмахов этих кривых, обозначающих колебания степени распада ткани в зависимости от изменений волны, экспозиции и мощности. Так! Довольно! На этой вертикали расположены условия, при которых облучал мясо два дня назад. По чертежу степень распада тут должна быть 68,53 процента. Сегодня анализы готовы, вот результаты. Он раскрыл книгу ридановских записей и сразу привычным взглядом скользнул по последней графе, быстро закрыв от самого себя пальцами низ страницы... 68,50... 68,57... 69,55... Верно... Верно... Потом раскрыл конец записи. Там косым ридановским почерком была выведена средняя из всей серии:
68,53 процента.
Сердце Николая усиленно билось. Он закурил, зажмурил глаза, откинулся на кресле. Все это были акты насилия над собой, может быть продиктованные слабостью, каким-то враждебным началом, незаметно и хитро поселившимся в нем... Хотелось другого: вскочить, двигаться, говорить. Черт возьми, ведь, собственно говоря, решена сложнейшая проблема, найден закон! Да, эти формулы кривых определяют закон... сохранения ткани. Профессор утверждает, что ткань, предохранённая от разложения, — это живая ткань. Значит, закон сохранения жизни? Есть закон сохранения энергии, сохранения материи... Закона сохранения жизни не было... до сих пор...
Усилием воли Николай приглушил вихрь мыслей. Ладно, это не его дело, инженера. Его задача скромнее: нужно консервировать мясо... И никакого «закона» пока ещё нет, простая закономерность: при таких-то условиях облучения мясо через двое суток разлагается до такой-то степени. Вот и все... А при каких условиях степень разложения будет равна нулю, то есть мясо вовсе не разложится?
Николай погрузился в вычисления. Это была сложная математическая работа, в которой приходилось оперировать отвлечёнными величинами, не выражающими ни координат кривых, ни степени распада. Они обозначали отношения между ними, степень отклонения некоей результирующей кривой. То, что раньше предполагалось искать практической работой на генераторах, теперь Николай определял математикой. Он искал диапазон, в котором должны заключаться нужные условия.
Через час вычисления были закончены. Николай укрепил на доске свежий лист клетчатки и стал чертить...
За дверью, в столовой, ещё слышалось движение, изредка раздавались голоса. Это Анна и Наташа, как всегда в это время года, готовились к экзаменам. Николай поймал себя на том, что он, как школьник, старается работать тихо, чтобы не выдать своего бодрствования. Он усмехнулся, громко чиркнул спичкой, закуривая, потом встал, небрежно сдвинул кресло, открыл окно.
Изумрудные молодые побеги липы тянулись вверх. Теперь это было уже не море, а лес, дремучий и сказочный, осыпанный мерцающими блёстками весенней росы.
В дверь осторожно постучали, и Николай открыл.
— Опять! — укоризненно произнесла Анна,
— Опять... — бессмысленно повторил Николай, думая о том, что теперь он уже не в состоянии молчать о своей победе. — Бросьте, Анна Константиновна, заботиться обо мне. Идите сюда... Наташа, тоже. — Он тихо прикрыл за ними дверь. — Ну, товарищи, победа! Я сейчас решил нашу задачу. Смотрите... Вот это — кривая распада в зависимости от изменения волны. Вот — от экспозиции. Третья — от мощности. Тут, смотрите, все три кривые пересекаются в одной точке, которая лежит как раз на оси абсцисс, то есть на линии нулевого распада. Это — узел тех условий облучения, при которых мясо не будет разлагаться. Завтра я настраиваю генератор по этим данным, а ещё через два дня профессор получит пробирки из термостата с совершенно свежим мясом... Представляете, что будет, когда лаборанты перестанут находить распад? Никаких процентов! Ноль!
— А сейчас у вас сколько?
— Шестьдесят восемь с половиной процентов.
— Ну, так, значит, отец не подозревает об этом сюрпризе?
— Нет, конечно!
Они составили план действий. Профессор ничего не должен знать. Сюрприз будет совершенно неожиданным.
С этого дня события стали нарастать, нагромождаться одно на другое с необычайной быстротой. Каждый день приносил что-нибудь новое. Тихий с виду ридановский особняк, всегда кипевший внутри напряженной жизнью, теперь был похож на котёл, готовый взорваться от клокочущих в нем событий.
(Продолжение следует)
Комментариев нет:
Отправить комментарий