СОДЕРЖАНИЕ ПРЕДЫДУЩИХ ГЛАВ (см. «Техника—молодежи», № 1, 2 и 3 за 1939 г.)
Молодой советский инженер-радист и изобретатель Николай Арсентьевич Тунгусов после долгой разлуки встречается со своим другом детства Фёдором Решетковым. Тунгусов открывает другу свою тайну: он нашёл способ генерации электромагнитных волн такой высокой частоты, какая до сих пор была недоступна технике. Какими свойствами будут обладать микроволны, неизвестно. Он показывает Федору уже почти готовый генератор... Беседа прерывается, ибо наступает время, когда Тунгусов должен сесть за передатчик. Он связывается с немецким радиолюбителем, который передаёт ему таинственные сигналы. По некоторым намёкам Тунгусов понимает, что это — ключ к шифру какого-то важного сообщения, которое собирается сделать немец. Но что означают эти буквы?
...Профессор Ридан, известный советский физиолог и хирург, не удовлетворён успехами современной медицины. Он ищет новый путь к овладению организмом. Уже несколько лет, оставив практику хирурга, в своём институте в одном из тихих переулков Замоскворечья Ридан с необычайной настойчивостью изучает электрические процессы в мозгу животных. Вот где таится власть над организмом! С каждым днём профессор все более убеждается в том, что электричество составляет основу деятельности мозга и всей нервной системы и что нервы — это своеобразные провода, по которым текут переменные токи очень высокой частоты. Остроумным опытом Ридан доказывает, что каждой функции организма соответствует своя частота электротока, своя волна...
Действие переносится в фашистскую Германию, в Мюнхен. Известный физик, доктор Гросс, в результате десятилетней совместной работы со своим другом, инженером Мюленбергом, решил проблему передачи электроэнергии на расстояние без проводов. Гросс счастлив, упоен победой, он видит в ней залог огромного взлёта культуры, процветания человечества. Мюленберг мрачен. Теперь, когда проблема решена, он видит, что они совершают преступление против прогрессивного человечества, ибо аппарат Гросса несомненно будет использован фашизмом как новое сильнейшее орудие уничтожения, как источник «лучей смерти». Наивный старик, Гросс, далёкий от политики, не разделяет этих опасений. Он все ещё верит, что в Германии существуют закон, порядок, справедливость...
Изобретением заинтересовывается мюнхенское муниципальное управление. После испытания аппарата Гросса приглашают в управление для заключения договора. Он уходит и... не возвращается.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ЧЕТВЕРТАЯ ГРУППА АККУМУЛЯТОРОВ
Было без десяти четыре, когда Мюленберг вошёл в локаль, где он условился встретиться с Гроссом.
У окна оказался свободный столик. Это удобно: отсюда он увидит Гросса раньше, чем тот войдёт в зал.
Гросс любит точность. Что это за свойство? Очевидно, это своего рода спорт, и как таковой он требует наличия определенного комплекса черт: твёрдой воли, настойчивого внимания, способности измерять события временем, может быть, честности... Все это есть у Гросса. Если он сказал «ровно в четыре» — значит, он уж постарается быть действительно ровно в четыре.
Остаётся несколько минут.
Мюленберг заказывает две кружки пива —- бархатного, получше... Вот оно. Толстое стекло покрывается лёгким туманом росы. Чуть коричневатая пена вздымается над кружкой, как шапка гриба...
В баре в этот час сравнительно тихо, и первый удар часов явственно доносится до Мюленберга. Мимо окна движутся прохожие, только в одну сторону — слева направо. И только мужчины. Других для Мюленберга сейчас не существует, потому что среди других не может быть Гросса. Второй удар. Третий.
Мюленберг не отрывается от окна. Если Гросс прошёл незамеченным, его голос сейчас раздаётся за спиной...
Четвёртый удар.
Пена в кружках оседает. Шапки грибов становятся плоскими, потом вогнутыми...
Все-таки глупо так сидеть. Мюленберг, не отрываясь, выпивает половину кружки и в это время начинает чувствовать сердце... Потом он допивает остальное и идёт к телефону.
— Фрау Лиз? Доктор ещё не вернулся?
Нет, не вернулся. Сердце прыгает где-то у самого горла. Мюленберг старается охладить его второй кружкой пива. Пятнадцать минут нарастающего волнения превращаются в уверенность: свершилось...
Он прижимает руку к сердцу: трубка ионизатора тут, в кармане. Нужно немедленно спрятать её или уничтожить... Да, конечно, уничтожить. Как это сделать? Бросить в Изар!..
— Кельнер, получите...
Он садится в автобус и через десять минут выходит у моста. Пешеходы тянутся по его тротуарам непрерывной лентой. Некоторые стоят у перил, любуясь прозрачными струями реки.
Черт возьми, это не так просто... Если бросить трубку, она поплывёт и её могут сейчас же выловить. Надо её сначала раскрыть. Но тогда она станет вертикально и может не потонуть... Нет, тут ничего нельзя сделать.
Мюленберг снова садится в автобус и едет на Вольфратсгаузенское шоссе: там, по дороге к полигону, он видел подходящие места... Вот, например. Он проходит назад от остановки, сворачивает направо и спускается к реке. Никого нет. Кругом кустарник. Здесь он вынимает трубку, раскрывает её. Потом плотно набивает её мокрым песком, закрывает и бросает подальше в Изар... Небольшой всплеск, заглушенный водоворотом, и идея Гросса уходят на дно.
 |
| Мюленберг вынимает трубку, раскрывает ее. Потом плотно набивает ее мокрым песком, закрывает и бросает подальше в Изар... |
Руки Мюленберга дрожат. Это тоже преступление. Это похоже на убийство... Что же делать! Ценой одного преступления уничтожается другое. Иного выхода нет.
Задыхаясь, он снова поднимается на шоссе и, добравшись до остановки, тяжело вваливается в автобус.
Да, Гросс, очевидно, «отказался»... А уж если так, то едва ли его заставят согласиться. И это значит, что Гроссу конец... Что делать?..
Однако надо проверить, так ли все это...
Фрау Лиз встречает Мюленберга с широко раскрытыми глазами и бледным, растерянным лицом.
— Что-нибудь случилось, фрау Лиз?
Она не может ничего сказать от волнения, но жесты её говорят — случилось нечто ужасное; входите, входите, господин Мюленберг... Наконец дар слова возвращается к ней. Они приходили сюда, трое, потребовали открыть лабораторию, что-то искали, спрашивали, где господин Мюленберг...
Б лаборатории всюду следы обыска. Мюленберг бросается к несгораемому ящику... Он вскрыт. Папки Гросса нет. Теперь нет ничего: нет Гросса, нет его записей, нет машины... Все в их руках! И как дьявольски ловко это сделано...
Очередь за ним, Мюленбергом. Это совершенно ясно. Спасения нет. Странно, что его не взяли при возвращении в лабораторию. Очевидно, какая-то случайность...
Звонок внизу заставляет его вздрогнуть.
Фрау Лиз появляется и молча застывает на пороге лаборатории в вопросительной позе.
— Выгляните из окна, — тихо говорит Мюленберг. — Если спросят меня, скажите, что ещё не пришёл.
Едва выглянув, она быстро откидывается назад и бежит к двери.
— Это Ганс!
Ганс!.. Мюленберга охватывает чувство, какое испытывает усталый, вконец продрогший путник, добравшись до своего уютного, тёплого жилища. Ганс! Как хорошо! Он чувствует доверие, даже нежность к этому вдумчивому юноше. Теперь можно будет хоть обсудить положение. Ганс — единственный участник всей этой истории, который может не пострадать. Он ведь только электротехник!
Мюленберг рассказывает все быстро, стараясь ничего не пропустить. Дорога каждая минута: в любой момент за ним могут прийти.
Ганс ошеломлён событиями.
— Значит, — волнуясь говорит он, — «машина смерти» в их руках?..
— Трудно сказать, Ганс. Я уже несколько раз просматривал записи Гросса с точки зрения возможности восстановить по ним конструкцию ионизатора. Думаю, что это под силу только очень изобретательному и знающему инженеру. Но несомненно, что именно таких людей они и бросят на это дело...
Время идёт. Они молчат, тщетно стараясь найти хоть какой-нибудь ответ на вопрос, что делать.
— Так или иначе, — рассуждает Мюленберг, — из нас постараются выжать все, что можно. Я буду вести себя сообразно обстоятельствам, тут трудно что-нибудь наметить заранее. Очевидно, мне придётся последовать примеру Гросса и «отказаться»... с теми же последствиями. Вас, конечно, привлекут к работе. Положение будет сложное, Ганс, но вы, вероятно, будете на свободе. Это выгодно. У вас, я ведь знаю, есть друзья... Соображайте сами. Они могут помочь, но имейте в виду, что за предателями дело не станет. Во всяком случае помните основное: наш долг — сделать все возможное, чтобы вырвать из их рук идею Гросса и... уничтожить её. Иначе, Ганс, немалые бедствия грозят миру и, прежде всего, нашим друзьям — там, на востоке...
Несколько секунд они понимающе смотрят друг на друга.
*
Все вышло так, как предполагал Мюленберг. Вечером его вызвали в управление. Вейнтрауб был сух и мрачен. Чувствовалось, что он считает «обработку» инженера делом простым.
— Садитесь, господин Мюленберг, — пригласил он. — Вы, верно, догадываетесь о цели нашего свидания?
— Надо полагать, что вы считаете необходимым сообщить мне о судьбе моего друга доктора Гросса, а также объяснить, что означает этот дикий налёт на лабораторию.
Вейнтрауб снисходительно улыбнулся, опустив глаза. Он не ожидал наступления.
— Я сам хотел бы услышать от вас, чем объясняется поведение доктора Гросса. Он отказался подписать договор. Он показал себя упорным врагом нации...
— Я спрашиваю о его судьбе...
— Враги нации у нас не гуляют на свободе, господин Мюленберг, вы это должны знать.
— Так... А почему он отказался подписать договор?
— Вероятно потому же, почему вы решили изъять самую существенную часть ионизатора.
— Которую вы и думали найти в лаборатории, когда там не было хозяев? — подхватил Мюленберг.
Гримаса раздражения прошла по лицу Вейнтрауба.
— Прекратим эту бессмысленную игру, господин Мюленберг. Будем говорить откровенно. Право, вы сейчас не в таком хорошем положении, чтобы стоило нападать на нас.
— Не сомневаюсь, — вставил Мюленберг.
— Ну вот. И положение это ещё более ухудшится, если вы будете стоять на позиции Гросса. С другой стороны, ваше положение может резко измениться в лучшую сторону...
Мюленберг молчал, подавив возмущение.
— Условия, которые мы предлагали Гроссу, остаются в силе. Нам нужно восстановить его машину, нам нужно усовершенствовать её, как предполагал Гросс. Вы могли бы руководить этой работой в наших электротехнических лабораториях...
— Военных?
— Конечно...
— Благодарю за откровенность. Отвечу тем же. Скажите, господин Вейнтрауб, вы имеете какое-нибудь представление о таких вещах, как честь, долг? Открытие Гросса принадлежит Гроссу. Я был его другом и помощником в течение десяти лет. Гросс доверял мне. Теперь он отказался передать вам своё открытие. Вы хотите заплатить мне большую сумму, чтобы я выдал вам его тайну?.. На языке честных людей это называется предательством и подлостью!..
— Все это так, господин Мюленберг... Но вы не можете не понимать, что в данном случае мы имеем дело с явлением большого политического значения. Владея открытием Гросса, Германия получает в руки могущественное оружие. Неужели вы не видите, что в данном случае ваши аргументы о личной морали становятся объективно ничтожными и вредными для целой нации, для передовой, наиболее одарённой нации, к которой вы же принадлежите!..
Мюленберг возмущённо поднялся.
— Нет... Эта софистика годна только для молодцов, которых вы обучаете в ваших штурмовых отрядах. Вы мечтаете о господстве германской нации над всем миром, господин Вейнтрауб, а я исхожу из интересов человечества. Как видите, у нас разные масштабы... Если вы думаете, что в мире стало лучше от того, что наши «гейнкели» истребили несколько десятков тысяч испанцев, то это плохо вас рекомендует... Могу представить, какой пожар зажгли бы вы в Европе, если бы вам удалось действительно завладеть машиной Гросса!..
— Это нам удастся... — медленно произнёс Вейнтрауб. — Сомневаясь в этом, вы обманываете себя. Расчёты Гросса у нас. Восстановление ионизатора — вопрос времени. Мы приглашаем вас только для того, чтобы ускорять дело. А если понадобится, мы заставим вас помочь, не забывайте этого.
— Та-ак...— неопределённо протянул Мюленберг. — Я полагаю, разговор окончен?
— Ещё вопрос... Скажите правду: деталь ионизатора, которую вы тогда взяли с собой, у вас?
— Нет, господин Вейнтрауб, она уничтожена.
— Я был уверен в этом... — Он позвонил. — Можете идти, вас проводят к машине. Советую хорошенько подумать о моем предложении, у вас будет теперь достаточно досуга. На днях мы ещё поговорим.
Мюленберг молча повернулся и вышел.
Вооружённый штурмовик следовал за ним по пустынным коридорам учреждения.
*
Прошло три недели мучительного одиночества.
Это не было обычное для подобных случаев заключение. Мюленберг видел, что условия, в которых его держат, не походят на зверский режим, установленный для людей, показавших себя противниками фашизма. Его не морили голодом, не заставляли выполнять бессмысленную и непосильную работу, в нормальные сроки убирали камеру, меняли белье... Зато это была пытка одиночеством, молчанием и бездельем. Вейнтрауб был прав — Мюленбергу оставалось только думать: ни книг, ни бумаги ему не давали.
И он думал. Сначала это было нормально. Он обсуждал главным образом положение Гросса. Судя по разговору с Вейнтраубом, они не возлагали на Гросса никаких надежд. Да, Гросс — героическая личность. Они, очевидно, сразу почувствовали его фанатическую непреклонность. Вероятно, его жизнь в опасности...
Можно было бы выкупить Гросса ценой предательства по отношению к нему же самому: выдать тайну и получить Гросса... и собственную свободу...
В распалённом воображении Мюленберга вставали картины истребительной войны. Целые армии людей падают замертво под взмахом невидимого луча. Пылают мирные города, взлетают на воздух склады снарядов и пороховые погреба... Отряды разнузданных штурмовиков врываются в квартиры мирных жителей...
Нет, нет... Гросс проклял бы его, выйдя на свободу такой ценой...
Мюленберг сидел на койке, опершись спиной о стену, расставив руки по сторонам, и думал, думал... Воображение рисовало картины заточения Гросса, чудовищные пытки, которым он подвергался. Потом возникало его собственное будущее, предстоящий разговор с Вейнтраубом...
Разговор этот длился целыми часами. Мюленберг весь уходил в мысль. Окружающая его действительность переставала существовать. С каждым днём мозг работал все лихорадочнее, мысли неслись, нагромождались одна на другую, не давая ни секунды забвения.
Все труднее становилось засыпать. Мучительная бессонница бросалась на больное сердце, заставляя его прыгать подстреленной птицей и трепетать в пугающих припадках.
И вот дверь камеры открылась. Это было днём, после обеда. На пороге стоял штурмовик.
— Прошу следовать за мной, — сказал он.
 |
| И вот дверь каперы открылась. На пороге стоял штурмовик. |
Они спустились по лестнице, вышли во двор к закрытому арестантскому автомобилю.
Путешествие длилось долго, около часа. Мюленберг понял только, что его везут за город. В темной, плотно закупоренной машине было жарко, душно, инженер задыхался и покрывался потом.
Наконец автомобиль остановился. Постояв немного, он прошёл ещё несколько десятков метров и снова стал. Дверцу широко открыли.
Почти в тот же момент Мюленберг увидел плотную, обтянутую фигуру Вейнтрауба на фоне машины Гросса, стоящей на том же месте, где Мюленберг видел её в последний раз.
Это был полигон.
Мюленберг, шатаясь, вышел из машины. У него кружилась голова. Впечатления нахлынули с невероятной силой. Он снова видел светло-голубое баварское небо, облака, яркое солнце, едва склоняющееся к закату, и широкий, безбрежный горизонт... Лёгкий ветерок с запада и воздух, напоенный ароматом трав, опьяняли его. Он опустился на подножку автомобиля и закрыл глаза. Слишком резок был переход от одиночной камеры и душной, темной конуры, в которой его привезли...
— Что с вами, господин Мюленберг? — несколько встревоженно спросил Вейнтрауб, быстро подходя к нему.
Инженер медленно открыл глаза и так же медленно болезненно улыбнулся. Он заметил тревожное внимание Вейнтрауба. Это был неплохой признак. Очевидно, он им ещё нужен...
— Я не привык к такой роскоши, — сострил он, указывая движением головы на доставивший его экипаж. — Ничего... все проходит. — Он тяжело поднялся.
Вейнтрауб молча развёл руками, как бы снимая с себя ответственность за несговорчивость инженера.
Машина Гросса теперь занимала все внимание Мюленберга. Вот она, создание гениальной мысли, предмет борьбы, причина бедствий... Ненавистная машина, уничтожить которую уже невозможно! Зачем это новое свидание с ней?..
— Наши роли переменились сегодня, — игриво сказал Вейнтрауб. — Вы будете зрителем, а я продемонстрирую вам наши достижения.
Что? Неужели они восстановили ионизатор? Мюленберг быстро взял себя в руки. Не надо волноваться, не надо проявлять слабости. Спокойно ждать, спокойно наблюдать...
Группа военных окружала машину. Мюленберг понял, что это были специалисты из военной электротехнической лаборатории. Они сдержанно поклонились, когда Вейнтрауб издали представил им Мюленберга.
Все было готово. Очевидно, ждали только приезда Мюленберга, чтобы начать пробу.
И вот она началась.
Вейнтрауб поднялся на мостик и запустил мотор. Мюленберг отошёл в сторону и стал, опираясь на радиатор одного из автомобилей. Отсюда он видел и манипуляции Вейнтрауба над щитом управления и огромный сектор полигона, свободный от людей. Внимательно осмотрев это пространство, инженер с удовольствием констатировал, что приёмные агрегаты расположены не дальше, чем в полутора километрах от машины. Значит, задача не вполне решена ещё. Это все-таки было некоторым утешением.
Один из военных быстро подошёл к Мюленбергу и, очевидно по поручению Вейнтрауба, передал ему великолепный цейсовский бинокль.
— Итак, начинаем, — сказал Вейнтрауб. — Сегодня мы испытываем машину по её прямому назначению, — добавил он, мрачно улыбаясь.
— Номер первый — модель деревянного сооружения...
Он прильнул к видоискателю, манипулируя одновременно двумя штурвалами. Мюленберг поднял бинокль. Внизу небольшой деревянной постройки показался огонь. Быстро распространяясь по передней стенке параллельно земле, линия огня как бы подрезала здание и широкой полосой поползла вверх. В несколько секунд все сооружение было охвачено пламенем...
В группе инженеров раздались возгласы восторга. Вейнтрауб победно улыбался, внимательно поглядывая в сторону Мюленберга. Тот стоял с безразличным видом и, не оборачиваясь, смотрел вперёд.
— Номер второй — макет склада взрывчатых веществ... Рядом с первым, направо...
Все направили туда свои бинокли.
Через мгновение над небольшим низким макетом блеснул огонь, черный купол дыма взметнулся вверх и раздался взрыв.
Инженеры зааплодировали. Вейнтрауб выключил мотор и, соскочив с мостика, подошёл к Мюленбергу.
— Ну, что скажете?
Тот молча сделал жест, показывающий, что ничего неожиданного для него не произошло.
— Как видите, мы восстановили ионизатор в течение двадцати дней...
— Что ж, поздравляю... Хотя это далеко не то, что вам нужно. Тут, пожалуй, даже меньше километра.
Вейнтрауб нисколько смешался. Мюленберг почувствовал, что он сильно волнуется.
— Да, это не то... Но теперь вы сами видите, что задача не выходит за пределы наших возможностей. Логика технической мысли неизбежно приведёт к решению, тем более что мы уже стали на правильный путь. Это — вопрос времени, так же, как и восстановление ионизатора. Но мы не хотим ждать... Вот почему я снова предлагаю вам свободу... на тех же условиях. Надеюсь, что вы обдумали положение и мне не придётся пользоваться другими аргументами, чтобы убедить вас...
Угроза ужалила Мюленберга. Он гневно дёрнул ремешок бинокля и, глядя в упор на Вейнтрауба, твёрдо сказал:
— Нет!.. Вот мой ответ вам.
Злобные огоньки вспыхнули в прищуренных глазах Вейнтрауба.
— Нет?
— Нет!
— Хорошо, посмотрим... — прошипел Вейнтрауб и, быстро отойдя, взлетел на мостик машины.
— Продолжаем испытание, господа... Давайте сигнал, Габриель.
Одни из военных выхватил из кобуры револьвер и три раза подряд выстрелил в воздух. В правой части сектора над небольшим забором-шитом вскинулся красный флажок. Через минуту из скрытой за шитом траншеи штурмовики выгнали небольшой табунок овец и тощую корову. Вслед за ними вышел какой-то пожилой человек и растерянно остановился между стадом и шитом.
Штурмовики ушли обратно в траншею, красный флажок исчез. Вейнтрауб взялся за штурвалы и прильнул к окуляру видоискателя.
— Начинаю слева, — сказал он.
Мюленберг видел в бинокль маленькое стадо, медленно двигавшееся к западу.
Внезапно две овцы, передние, судорожно закинув головы кверху, метнулись назад, расталкивая остальных, и вытянулись неподвижно на земле. Оставшиеся панически бросились в стороны, затем устремились вперёд... Невидимый луч настигал их одну за другой. Корова остановилась. Человек вышел вперёд и склонился над трупом ближайшей овцы. В тот же момент, дико ударив передними ногами о землю, корова как-то боком вздыбилась вверх и рухнула. Человек отскочил, выпрямился и стал осматриваться по сторонам. Казалось, он понял все и искал глазами источник смерти.
Мюленберг, не отрываясь, следил за ним. Вся фигура этого оборванного человека, его движения вызывали в мозгу инженера какие-то смутные ассоциации...
 |
| ...Вся фигура этого оборванного человека, его движения вызывали в мозгу инженера какие-то смутные ассоциации. |
Наконец тот повернулся прямо к машине, присмотрелся и, неловко, по-стариковски выбрасывая ноги, побежал...
«Гросс!» молнией пронеслось в мозгу Мюленберга. Сердце его замерло. Не опуская бинокля, он быстро повернул голову к машине. Вейнтрауб, весь изогнувшись, впившись в окуляр, вертел рукой штурвал...
 |
| Вейнтрауб весь изогнулся и, впившись в окуляр, вертел рукой штурвал... |
— Что вы делаете! — крикнул Мюленберг, бросаясь к нему.
Его схватили. В последний миг, уже теряя сознание, он скользнул взглядом по полигону и увидел картину, которая запечатлелась в мозгу, как силуэт на фотографической пластинке.
Это была маленькая фигурка Гросса с широко раскинутыми руками, падающая навзничь...
*
Мюленберг очнулся не сразу. Во всем его существе ещё продолжалась инерция отчаянного движения к машине, к Вейнтраубу, движения, которым он хотел остановить, сломать эту чудовищную комбинацию человека и машины, чтобы спасти Гросса...
Все кончено... Оставалась только одна слабая надежда: это бред, этого не может быть! Схватить гениального человека, силой отнять у него прекрасную идею, изуродовать её, превратить в страшную гримасу и потом ею же издевательски убить его. Какой зверь способен на такую жестокость?
Нет, это не бред. Надежды нет. Так и должно было быть, он всегда утверждал.
Мюленберг лежал, крепко сжав веки. Он чувствовал, как неверные, почти замершие движения сердца понемногу приобретают свой ритм. Он слышал голоса над собой, чувствовал лёгкие дуновения ветерка и понял, что лежит на земле, там же, на полигоне. Обнажённая грудь, мокрая рубаха... Все-таки о нем позаботились...
Сейчас он встанет. Его судьба будет зависеть от того, с каким решением он встанет. Ведь это был последний аргумент Вейнтрауба, дальнейший разговор будет коротким. Они могут просто отвести его туда, в поле, и поставить перед машиной.
Нет, надо жить!..
Решение пришло внезапно и неожиданно легко.
Он открыл глаза. Ему помогли сесть. Вежливые вопросы о самочувствии остались без ответа. Мюленберг молчал, разглядывая окружающее. Стало холодно; он медленно застегнул рубаху, пиджак, поднял воротник, надел услужливо поданную шляпу...
Потом встал.
Автомобиль Вейнтрауба, круто развернувшись, остановился около него. Шофёр открыл дверцу. Тяжело опустившись на мягкое сиденье, Мюленберг почувствовал блаженство: впервые за последние три недели он сидел так удобно... Как это много, оказывается...
Убийца очутился рядом. Его спутники отошли в сторону. Шофёр тоже ушёл. Последний разговор наступил.
— Очень жаль, что мне приходится прибегать к таким крайним аргументам, — начал Вейнтрауб ледяным тоном.
Мюленберг не повернулся к нему.
— Не надо никаких объяснений, все ясно... — сказал он и, уронив голову, тихо добавил: — Я согласен... принять ваше предложение...
Вейнтрауб едва сдержал жест торжества.
— Вот это — другое дело, — тающим голосом протянул он. — Поверьте, вы не раскаетесь...
Мюленберг не слушал его.
— Я согласен, — перебил он, — но на некоторых условиях.
— Давайте обсудим. Если это не будут условия, заведомо неприемлемые...
— До окончания работы я бы не хотел встречаться ни с вами, ни с вашими помощниками. Надеюсь, вы меня понимаете... Машина будет переделываться в лаборатории Гросса. Можете ставить вокруг нас какую-угодно шпионскую охрану. Записи Гросса вы, конечно, возвратите мне. Людей я подберу сам. Все нужные материалы и аппаратура будут доставляться мне немедленно по телефонному требованию. Заказы на отдельные детали будут выполняться вами также немедленно. Вот и все. Полагаю, что при таких условиях машина на десятикилометровую дальность действия будет готова максимум через две недели.
Вейнтрауб думал. Очевидно, он искал, нет ли в этих условиях какого-нибудь подвоха. Мюленберг понял это.
— Мои условия направлены к тому, чтобы как можно скорее, без помех окончить работу и навсегда распрощаться с вами, с Мюнхеном... Надеюсь, вы дадите мне эту возможность?..
— Да, конечно... Я понимаю вас. Вы знаете, что скорость — в наших интересах. Что ж, я согласен, все условия будут выполнены. Когда вы думаете начать?
— Завтра, если вы не задержите перевозку машины обратно в нашу лабораторию.
— Прекрасно! Это будет сделано завтра же утром... Ну, вы свободны. Я позабочусь сам о формальностях, — он кивнул по направлению к арестантской карете. — А вы можете располагать моей машиной. Да, вот телефон... Звоните, как только понадобится что-нибудь.
Он отошёл, не прощаясь. Шофёр вернулся, машина тронулась. Через несколько минут Мюленберг снова увидел изумрудные струи Изара...
*
Наступили дни горячей, напряженной работы.
Внешне все выглядело по-прежнему: в второй комнате, занимая её почти целиком стояла та же машина Гросса, правда, вся развороченная, с обнажёнными шасси, снятыми деталями, торчащими болтами и лапками откреплённых проводов. Из чрева её то и дело выступала спина Ганса; голова его неизменно была скрыта где-то внутри.
Ионизатор, снятый целиком, стоял отдельно, в углу: он был уже не нужен. Новый монтировал сам Мюленберг в своей комнате. В этом, собственно, и состояла главная работа. Принцип Гросса, основанный на последовательной поляризации воздуха в смежных электромагнитных полях разной частоты, при новых задачах приводил к иному размещению направленных полей, а следовательно, и к иной конструкции ионизатора. Задача была сложная, все расчёты и их выполнение в деталях требовали исключительной точности и предусмотрительности. Вновь и вновь Мюленберг бережно перелистывал драгоценные записи Гросса. Тут были все расчёты, были даже карандашные наброски концентрических электромагнитов — основа новой идеи. Не хватало только пояснений. Можно ли догадаться, в чем тут соль, не зная идеи, Мюленберг не мог решить.
Однажды к нему подошёл Ганс. Долго и внимательно осматривал он эти листки со всех сторон, наконец сказал:
— Плохо... Все записи остались у них.
— Как? — не понял Мюленберг.
— Смотрите, почти на всех листках можно найти следы зажимов. Они сняли с них фотокопии.
Мюленберг задумался. Ну, конечно, разве могло быть иначе? Разве им позволили бы работать и жить так спокойно, если бы Вейнтрауб не располагал уже всем, что он мог взять силой. Машина, конечно, скопирована, вероятно даже уже построен второй экземпляр её. Точные копии записей Гросса тоже у них. Они абсолютно ничего не теряют, оставляя пока в покое Мюленберга и Ганса.
— Ничего, Ганс... Мы сделаем все, что в наших силах... Может быть, мы ещё сумеем предотвратить несчастье... Надо скорее кончать. Чем раньше мы закончим, тем меньше будет людей, причастных к этой работе, и тем легче будет помешать осуществлению идеи Гросса.
— Я все-таки не совсем понимаю, господин Мюленберг, как вы представляете себе последнюю сцену, почему они окажутся все вместе — без вас...
— Не знаю, Ганс... Это надо будет сообразить тогда же, на месте. В крайнем случае... Впрочем, давайте как можно меньше думать, а в особенности говорить об этом.
Они снова углубились в работу.
Это был мрачный, нерадостный, но упорный труд, подогреваемый острым чувством необходимости и ненависти.
Иногда, сидя над чертежами и расчётами, Мюленберг закрывал глаза руками и думал о странной своей судьбе. Он был мягкий, спокойный и тихий человек, чуждый политических страстей. Разве он похож на борца, героя, на человека, способного жертвовать собой во имя идеи?
Какой идеи? Никакой идеи не было. Был силуэт падающей фигурки с развевающимися волосами. А дальше, за ним — ещё тысячи таких же падающих фигурок... И было беспредельное отвращение к убийцам, гадливое чувство чистого, опрятного человека, увидевшего клопиное гнездо...
Мягкий и спокойный Мюленберг ощущал в себе нечто новое. Просыпалась жгучая ненависть, гневные токи сотрясали сознание; пальцы, роняя циркуль, конвульсивно сжимались в кулак.
Этим двигалась работа; это мешало отдыхать.
Раньше Гросс и Мюленберг с огромным трудом добывали средства для создания своей машины, и когда это им удавалось, они работали легко, с увлечением.
Теперь заботы о средствах не было. Телефон Вейнтрауба действовал магически; каждое требование Мюленберга выполнялось моментально с необыкновенной точностью. А работа стала ненавистной.
Мюленберг торопился, его враги тоже торопились; их интересы как будто совпадали. И в то же время Мюленберг действовал вопреки интересам врагов. Все — сплошной парадокс!..
Чувство ответственности росло с каждым днём. Мюленберг и Ганс прекрасно понимали, что чем ближе дело подходило к концу, тем более возрастала опасность, что враги придут и отберут у них готовую машину. Правда, Вейнтрауб вёл себя чрезвычайно корректно. За все время он позвонил только два раза, справляясь, не нуждается ли инженер в чем-нибудь, достаточно ли быстро и точно выполняются его требования. Он как бы проверял своих людей.
Мюленберг знал цену этой предупредительности!
Он воспользовался этими двумя разговорами, чтобы подробнейшим образом информировать Вейнтрауба о ходе работы. Пусть он будет спокоен: ещё четыре-пять дней и все будет готово. Они даже могут уже сейчас наметить порядок демонстрации и передачи машины. Мюленберг должен сначала сам убедиться в правильности решения задачи. Прекрасно, это будет там же, на полигоне. Если все окажется в порядке, он тотчас же сообщает об этом Вейнтраубу, и тот приезжает туда со всеми людьми, которые должны быть в курсе дела.
Было бы хорошо, если бы обязательства Мюленберга кончились там же, на месте, в тот же день. Он даст все необходимые пояснения, передаст расчётные материалы, записи Гросса... Вейнтрауб понимает, конечно, что вся эта история для него пытка...
Ласковым голосом Вейнтрауб пожурил инженера за «излишнюю впечатлительность», но согласился с его планом.
Через три дня Ганс подошёл к Мюленбергу и сказал с некоторым оттенком печали:
— У меня все готово...
Мюленберг быстро взглянул в окно, чтобы скрыть охватившее его внезапно волнение. Это был конец. Полчаса назад он сам окончил последнюю деталь ионизатора.
— Так... Хорошо, Ганс, у меня тоже все готово. Как с электромагнитами и аккумуляторами?
— Электромагниты в надёжных руках. Аккумуляторы заряжаются сегодня ночью.
— А четвертая батарея?
— Она... уже заряжена.
— Сколько вошло?
— Тридцать пять килограммов. Я думаю, это слишком много, господин Мюленберг.
— Ничего, Ганс, ничего... Чем больше, тем вернее будет эффект...
— Это я понимаю. Но... как же вы-то сами...
У Мюленберга вдруг защекотало в носу, грустные глаза его стали влажными. Он привлёк к себе Ганса и крепко прижал его к своему большому телу.
— Спасибо, Ганс... Вы — единственный человек, который тревожится о моей судьбе... Но не думайте об этом, у вас и так достаточно забот сейчас. Я справлюсь сам.
Да, у Ганса было немало забот в эти дни. Надо было спрятать самую ответственную часть нового ионизатора — электромагниты — где-нибудь вне лаборатории. С помощью своих друзей он организовал небольшую мастерскую-станцию для зарядки аккумуляторов на окраине Мюнхена, как раз на пути к полигону. С величайшими предосторожностями, зная, что лаборатория находится под бдительным надзором тайных агентов Вейнтрауба, он переправил туда электромагниты и аккумуляторные ящики. Там же готовилось и самое главное: ящик для четвертой батареи, по внешности ничем не отличавшийся от остальных трех, но с совсем иным содержанием...
Связи, о которых Мюленберг ничего не знал, помогли Гансу достать все, что нужно...
План был такой: в самый последний момент, когда будут везти машину на полигон, они заедут за аккумуляторами и электромагнитами. Тут уже будет мало шансов, что у них отберут вполне готовую машину до испытания. А тогда... тогда все будет так, как хотел Мюленберг.
С каждым днём жизнь становилась невыносимее. Мюленберг не виделся больше ни с кем из своих знакомых, боясь расспросов, и почти не выходил из лаборатории. «Куда девался Гросс?» Ну, забрали, почему — неизвестно. «Но почему освободили его, Мюленберга?» Что он мог ответить на это?
Фрау Лиз понимающе молчала и была мрачно холодна.
Каждый день, — и это было, пожалуй, самое мучительное, — звонила по телефону фрау Гросс. Нет ли каких-нибудь новостей о муже? Она знала, что Гросс арестован... Мюленберг полагает, что его выпустят, как только он, Мюленберг, окончит работу, которую не успел закончить доктор. Все выяснится в ближайшие дня... Во всяком случае нет оснований для особенного волнения...
Ложь обступала со всех сторон, вся жизнь Мюленберга стала ложью, отвратительной и невыносимой... Даже от Ганса, к которому он чувствовал искреннюю привязанность, он вынужден был скрывать некоторые свои намерения, чтобы не волновать его.
Скорее бы кончить все!
И вот он позвонил Вейнтраубу: все готово, завтра можно ехать на полигон.
Рано утром появились рабочие, машину разобрали, по частям вынесли вниз, уложили на грузовик. План, намеченный с Вейнтраубом, выполнялся точно: никто из инженеров «управления» не присутствовал. Шофёр легковой машины передал Мюленбергу и Гансу бинокли и пропуска для свободного прохода на полигон.
По дороге они заехали на зарядную станцию и захватили готовые аккумуляторы, часть которых пришлось погрузить в легковую машину, так как на грузовике не хватило для них места.
Вот и полигон. Вот место, где стояла раньше машина.
Там пал Гросс...
Странно, сегодня Мюленберг чувствует себя совсем здоровым, даже молодым. Никакого сердца! Он быстро движется, за всем успевает проследить, даже помогает рабочим поднять тяжёлый ящик аккумуляторной группы и вдвинуть его в машину на своё место... Вот что значит — нервы!..
Наконец появляются люди Вейнтрауба — с одним из его инженеров во главе. Они уже закончили установку объектов в поле и для предварительного испытания, и для демонстрации. Верно ли это сделано? Инженер показывает Мюленбергу расположение объектов на полигоне. Расстояние — пять и десять километров. Все предварительные объекты — слева, на местах с белыми флажками. Это — просто лампы, включённые в приёмные антенны. А справа — объекты для демонстрации начальству. Там три дощатые панели перед траншеями, там будут живые объекты...
— Какие именно? — настороженно спрашивает Мюленберг.
— Скот, — улыбаясь, отвечает тот. Только скот. Коровы, лошади и овцы...
Электромагниты уже извлечены Гансом из аккумуляторного ящика и поставлены на место. Машина готова. Теперь она ещё больше похожа на пушку с двумя короткими и толстыми дулами, направленными вперёд. Можно приступать к испытанию.
Инженер снова подходит к Мюленбергу.
— Люди не нужны больше? Если желаете, мы можем удалиться.
Мюленберг чувствует в этой предупредительности особое распоряжение Вейнтрауба.
— Нет, зачем же, — отвечает он, подумав, — вы можете остаться. А рабочие, конечно, не нужны, отправьте всех...
Затем он подходит с Гансом к машине, пускает мотор и наводит трубу на самый дальний флажок. Десять километров! Вот флажок на мачте появляется в поле зрения. Нити окуляра накладываются на него, указывая своим пересечением направление луча.
Включив ионизатор, а затем ток, Мюленберг видит, как на шесте вспыхивают яркие разноцветные лампочки.
Ганс тоже видит это в бинокль.
— Горит! — восклицает он и сразу становится мрачным.
— Как и следовало ожидать, — спокойно, с некоторой гордостью добавляет Мюленберг, выключив «воздушный кабель». — Жаль, что мы не можем проверить, как будет действовать наша четвертая группа...
— Отказа не может быть, — убеждённо говорит Ганс.
— Ну, тогда позовём гостей. — Мюленберг быстро идёт в контору полигона к телефону и вызывает Вейнтрауба.
— Машина проверена, — говорит он. — Результаты превосходят всякие ожидания...
Вейнтрауб чрезвычайно доволен. Он ждал с нетерпением этого звонка... Они выезжают и через полчаса, не позднее, будут на полигоне... Начальник тоже приедет с ними...
— Ну, Ганс, как будто все в порядке, — говорит Мюленберг возвращаясь. — Я думаю, все нужные нам люди будут здесь. Давайте поговорим. Наступает последний акт нашей драмы... Как бы ни кончился он, нам едва ли придётся ещё говорить с вами когда-нибудь... Будьте готовы ко всему. Возможно, что теперь возьмутся за вас, но помните хорошенько основное: вы не знаете, в чем заключается идея Г росса; вы были только электромонтёром, исполнителем; вам поручали монтаж простейших деталей, не посвящая в суть дела... Сядем вот тут, на траве. Какая чудесная погода стоит эти дни!..
Ганс молча жуёт сорванную травинку, обхватив руками колени, и мрачно смотрит куда-то в пространство. Молчать тяжело, но и говорить не о чем. Все-таки он знает больше, чем думает инженер, но разве можно ещё огорчать этого замечательного человека?..
— Теперь слушайте, Ганс. Во время демонстрации нам, вероятно, не удастся разговаривать. Давайте условимся: вы быстро уйдёте с полигона, как только я сделаю такой жест... (Он потёр лоб рукой и почесал голову.) Будьте очень внимательны, Ганс, не пропустите это движение...
— Можете быть спокойны, господин Мюленберг, едва ли я пропущу сегодня хоть одно ваше движение.
Вдали, у ворот, слышится стук. Оба поворачиваются.
— Приехали... Ну, теперь прощайте, Ганс...
Они встают, берутся за руки и несколько мгновений смотрят друг другу в глаза, потом расходятся.
Два больших лимузина останавливаются около автомобиля Мюленберга. Из них выходят шесть человек. Среди них Мюленберг узнает тех военных инженеров, что были прошлый раз. Вейнтрауб знакомит его с Риксгеймом.
Приехавшие с интересом осматривают новую машину.
— О, тут много нового, — замечает Вейнтрауб, разглядывая пульт управления. — Что ж, начнём? — обращается он к Риксгейму.
— Давайте, давайте..,
— Я думаю, сначала посмотрим, как машина действует, а объяснения потом?
Мюленберг всходит на мостик. Все остальные располагаются около машины, вооружаются биноклями. Инженер, прибывший раньше, объясняет расположение объектов в поле.
В третий раз на этом полигоне повторяется та же сцена. Гудит мотор, люди напряженно впиваются в бинокли... Незримый тонкий луч, простираясь из блестящего дула машины, зажигает вдали электрические лампочки, несёт смерть...
Только теперь все это происходит на расстоянии десяти километров. Мюленберг чувствует одновременно и отвращение, и восторг, когда наведённый им луч одним только прикосновением сражает лошадь на таком далёком расстоянии. Какую ужасную силу дала человеку гениальная мысль Гросса!
Однако этого довольно. Убивать животных, хотя бы и таким удивительным способом, не доставляет Мюленбергу никакого удовольствия. Пусть, если уж так нужно, это делают специалисты...
Он отрывается от окуляра и оглядывает зрителей... Оказывается, они аплодируют.
— Хотите попробовать, господин Вейнтрауб? С меня довольно. Я никогда не был ни солдатом, ни мясником...
Не обращая внимания на колючее сравнение, тот нетерпеливо вскакивает на мостик. Начинается избиение скота. С гримасой напряжения, плохо скрывающей плотоядную улыбку какого-то специфического наслаждения убийством, Вейнтрауб работает над пультом, включая и выключая ток из «воздушного кабеля».
«Объектов» больше нет. Когда затихают выражения восторга и комплименты Мюленбергу, Вейнтрауб предлагает перейти к объяснению нового принципа машины.
Мюленберг медленно поднимает руку, трёт лоб, потом снимает шляпу и задумчиво почёсывает голову.
— Пожалуйста, я готов... — Оглянувшись, он видит, как Ганс нерешительно отходит назад. — Можете идти, Ганс, вы мне больше не понадобитесь! — громко говорит он. Потом добавляет тихо Вейнтраубу: — Надеюсь, тут нет людей, которым не следовало бы присутствовать при объяснении? Я думаю, что не в ваших интересах особенно популяризировать метод Гросса.
— Вы осторожны, — отвечает тот. — Но все эти люди в курсе дела. Это те, которые вместе со мной работали над первой машиной и будут работать над второй.
«Ценное признание, — думает Мюленберг. — Очевидно, здесь все, кто может быть опасен...»
— Ну, прекрасно, — говорит он, — тогда начнём. Подойдите ближе, господа. Я начну с самого главного — ионизатора.
Он откидывает тыльную часть «пушки» и вынимает концентрические электромагниты.
Семь человек, тесно расположившись с двух сторон машины, около мостика, на котором сидит Мюленберг, стараются как можно ближе рассмотреть эту замечательную деталь.
Ах, какое страшное волнение... Сердце начинает клокотать, как лава в жерле вулкана. А что, если оно не выдержит в самый последний момент?» Нет, не надо тянуть...
Он быстро оглядывается кругом. Ганса уже нет вблизи... Вон там погиб Гросс... Большая рука инженера ложится на пульт справа, пальцы нащупывают рычажок выключателя «четвертой группы аккумуляторов»...
— Все это сделал Гросс, которого вы убили...
Глаза всех, опущенные к электромагнитам, удивлённо поднимаются.
— Теперь — возмездие... Скорей! — кричит он самому себе...
*
Быстрым, решительным шагом Ганс направляется к воротам полигона. Надо пройти метров двести.
Вот проходная контора. Он оглядывается. Нет, застрять здесь нельзя. После его не выпустят. Вот пропуск. Надо успеть.
Он выходит за ограду, переходит дорогу и по тропинке, сокращающей путь к шоссе, углубляется в лес.
Потом быстро сворачивает вправо. Он почти бежит по краю леса, иногда пригибаясь и смотря то на часовых у забора, то на вершины деревьев...
Вот подходящее дерево. Он взбирается на него, стараясь не ломать сучьев, все выше, выше. Понемногу полигон раскидывается меж ветвей широкой панорамой. Ещё небольшое движение вверх. Он видит машину Гросса, людей, обступивших её, черную фигуру Мюленберга, возвышающуюся над пультом...
Теперь — не отрывать глаз... Уйдёт Мюленберг или нет?
В тот же момент оглушительный взрыв потрясает воздух.
 |
| Ганс взобрался на дерево. В тот же момент оглушительный взрыв потряс воздух. |
Ганс видит этот фейерверк во всех подробностях: видит острые радиусы огня, брызнувшего снизу, клуб дыма, выворачивающийся наизнанку, и размашистые параболы темных кусков людей и машины...
Весь сжавшись, Ганс ждёт несколько секунд. Дым уходит...
Ничего нет... Тёмное пятно зияет в том месте, где стояла машина. Неподвижные тела людей валяются в разных направлениях; какое из них принадлежит Мюленбергу, трудно определить...
Конец...
Ганс почти сваливается с дерева и бежит прямо, лесом, на юг, к шоссе. Он смотрит на часы. Пора! Можно опоздать...
На ходу вскакивает в автобус.
Конец или не конец?
Записи Г росса — у них. Первый ионизатор — тоже. Мюленберг, этот большой, славный человек, — герой... Он сделал все, что было в его силах. Это было правильно сделано. Но... достаточно ли этого? Посмотрим, посмотрим.
Они будут следить и действовать — Ганс и его друзья...
Пересадка. Второй автобус. Теперь он бежит по грязному переулку окраины.
Остаётся восемь минут. Хватит...
Передатчик стоит на маленьком столике в углу комнаты. Вилки впиваются в гнезда штепселя, ток нагревает лампы, рука ложится на ключ.
Ганс откидывается на спинку стула и закрывает глаза, уносясь в эфир вместе с сигналами, срывающимися с антенны.
— u 3AG... u 3AG... u 3AG...
Через пять минут он переключает антенну на приёмник.
— Слушаю... слушаю... слушаю... — звучат в наушниках знакомые точки и тире. — ...Перехожу на приём...
— u 3AG... u 3AG... даю схему моей антенны: LMRWWAT... LMRWWAT...
Рука Ганса плавно колеблется над ключом.
«Прощайте, товарищ Мюленберг, — думает он, сжимая веки, — прощайте... Мы будем бороться до конца...»
Комментариев нет:
Отправить комментарий