ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ЗАГАДОЧНЫЙ ШОК
В эту ночь Анна долго не могла заснуть; беседа с отцом взволновала её, подняла вихрь новых, необычных мыслей. То, что она узнала, нарушало её привычные, казавшиеся прочно установленными представления.
Болезнь, микробы, старость, особенно эти собаки, стареющие и молодеющие по воле Ридана... Что же дальше? Как согласовать это с законами природы?
Проснувшись на другой день, Анна прежде всего пожалела о том, что нет Наташи, которая после экзаменов на несколько дней уехала к себе в деревню. Анна привыкла делиться с ней новыми мыслями и впечатлениями и находила в ней далеко не пассивного слушателя, но внимательного и интересного собеседника с несколько примитивным, но своеобразным складом мысли. Десять лет жизни в ридановской семье делали своё дело. Наташа быстро росла, становилась культурным человеком, и роль «домработницы» нисколько не мешала ей быть для Ридана второй дочерью, а для Анны — младшей сестрой и ближайшим другом.
В данном случае Наташа, конечно, никак не могла бы помочь Анне разобраться в вихре налетевших на неё новых вопросов. Но Анне просто хотелось разделить с Наташей этот трепет познания новых, ещё неизвестных миру тайн.
К тому же беседа с отцом ещё не была окончена, и, очевидно, самое интересное Ридан приберегал к концу...
Вечером разговор возобновился.
— Ну как, моя аудитория? — спросил Ридан, обнимая Анну. — Можно продолжать доклад? Или есть какие-нибудь вопросы?
— Вопросов больше, чем нужно, профессор. Не знаю, что и спрашивать... Твои собаки меня сбили с толку. Искусственно вызванная старость... Что это значит, какой вывод?
— Очень простой: старость есть по существу такая же «болезнь», как, скажем, малярия или сепсис. Разница только в форме процесса и времени его течения. Старость — сумма многих слагаемых. Она подготовляется не только постоянством законов, но и неизбежностью исключений. Если металлы в определённых и простых условиях «стареют» приблизительно одинаково, то живая материя, сложный организм, да ещё такой, как организм человека, стареет по-другому. Само качество старения здесь иное. Возьмём пример. Человек никогда не умирает просто «от старости». Непосредственная причина смерти всегда «болезнь», то есть нарушение нормальных функций организма. Это или склероз, или истощение, вызванное, например, поражением пищеварительного аппарата, или расстройство работы желёз внутренней секреции... Вот эта-то «болезнь», от которой непосредственно человек погибает в старости, и есть результат, подготовленный историей данной частной жизни, большого числа процессов, явно или скрыто протекавших в организме и оставлявших следы. Внешне это были: изменения кожи и окраски волос, лысение, замедленность рефлексов и так далее. Это — внешние симптомы болезни, как сыпь при скарлатине.
— С чего же начинается этот скрытый процесс?
— С чего угодно. Каждая царапина, каждый укол, укус насекомого могут пройти бесследно, но могут и оказаться причиной необычного раздражения, которое начнёт перестройку в нервной системе. Все зависит от характера, качества и степени раздражения.
— Хорошо... Очевидно, все-таки эта перестройка неизбежна. Но неужели, действуя на нервы, можно вылечиться от старения так же, как от малярии или сепсиса? Что же получается: болезней нет, старение устранено. Человек бессмертен?! — почти с возмущением бросила Анна.
— Да-с! — отрезал Ридан, почуяв нотки протеста, и тотчас увидел перед собой целую аудиторию «скептиков». — Бессмертен! А почему, скажите пожалуйста, вам это кажется таким невероятным? Может быть, вы имеете какие-нибудь аргументы в пользу того, что человек смертен?
Анна опешила. Аргументы? Опять он восстаёт против очевидного!
— Но ведь человек умирает. Все животные умирают... История не знает исключений...
— «Человек умирает» — это ещё не значит, что он смертен. «Человек умирает» — это факт. Это явление природы. Но не закон природы! Найти закон можно только в том случае, когда мы поймём причины и механизм явления. Солнце всходит и заходит. Это факт. И история тут как будто тоже «не знает исключений». Человечество в течение веков строило свою жизнь, сообразуясь с этим «законом» движения Солнца, и никогда не ошибалось. Однако появился Коперник, и оказалось, что Солнце относительно Земли неподвижно, хотя оно и продолжает себе дефилировать ежедневно над Землёй. Вот тебе и закон! То же самое и со смертью. Человек умирает, факт остаётся фактом. Но это ещё не значит, что человек умирает потому, что он по своей природе смертен. И вместо того чтобы утверждать это, не угодно ли выяснить, почему он умирает.
В самом деле, думать, что животное умирает именно потому, что оно смертно, это мистика! Это «божья воля» — значит, чепуха. Должны быть какие-то реальные причины старения и смерти. И как только мы начнём их искать, изучать организм с этой точки зрения, так сейчас же убедимся, что нет ничего более чуждого живому организму, чем смерть, ибо весь его аппарат, все органы, все процессы, совершающиеся в нем, ведут к жизни, к её укреплению, развитию и продлению, к борьбе со смертью. Иначе и не может быть: такова природа, таковы свойства той формы материи, которую мы называем живым веществом; в нем самом нет и не может быть ничего ведущего к смерти.
Животные могут быть бессмертны. Но они умирают. Почему? Да именно потому, что жизнь в своём развитии столкнулась с необходимостью полного обновления, и она использовала смерть индивидуума для бессмертия вида. Смерть появилась как результат борьбы организма за жизнь, за те условия, которые ему необходимы для жизни. Она всегда насильственна или вынуждена, как бы ни казались «естественными» её формы. Как видишь, совсем не нужно вдаваться в мистику и приписывать живому организму какое-то таинственное «свойство смертности», чтобы понять, почему он умирает.
Так же нелепы и все рассуждения о «естественных» сроках жизни. Их нет, все сроки жизни одинаково неестественны. Они определились автоматически, слепо, — как все, что происходит в природе, в результате той же всеобщей борьбы за жизнь. Ведь не забывай, Анка, что если бы в процессе эволюции животного мира на какой-либо стадии развития какая-то форма животных стала вечной, то произошла бы катастрофа: на земном шаре не хватило бы для неё ни пространства, ни воздуха, ни питания. Она вымерла бы, уничтожив предварительно все живое, и на этом кончилось бы развитие животного мира. Но этого не может случиться, так как другие животные тоже борются за жизнь, и как только какая-либо «вечная» форма, бесконечно размножаясь, начнёт их притеснять, они ополчатся на неё и, конечно, уничтожат тот избыток её, который угрожает их собственному существованию. Так в природе устанавливается известный баланс жизни. Сроки жизни. Определившиеся в процессе борьбы для каждого вида животного и растения, вытекают из соотношения борющихся сил и влияния тех условий внешней среды, в которых эта борьба происходит. Конечно, сроки эти непостоянны, как и все в природе.
На данном этапе эволюции животного мира, на нашем этапе, срок жизни человека определяется в среднем в семьдесят лет, максимальный — в сто тридцать, сто сорок лет. Многие учёные полагают, что в результате соблюдения правильного режима, улучшения бытовых условий и применения достижений науки человеку удастся использовать до конца весь свой «естественный» предел жизни — в сто пятьдесят или даже в двести лет.
Конечно, в этих расчётах нет ни капли науки. Они основаны на естественном желании дольше жить и немного на статистике, а она, как известно, только констатирует факты, регистрирует явления, но никогда не может устанавливать законов для этих явлений. Вспомни знаменитые законы Менделя, основанные на статистическом подсчёте признаков у потомства гороха. Ведь эти «гороховые» законы наследственности в течение почти столетия — вот до наших дней — убеждали людей в том, что природа растения, «богом установленная», незыблема, что изменить её невозможно. А мы теперь переделываем её, как хотим!
Совершенно таково же и представление о незыблемости сроков жизни, о конечности жизни.
Представь себе небольшое озеро, в котором среди прочего, очень многочисленного населения живут мирные караси. Наступает весна, и каждая карасиха мечет около двухсот тысяч икринок. Ну, всем известны подсчёты любителей-статистиков о том, что было бы, если бы из каждой икринка вывелась и выросла рыбка. Уже к осени по карасям можно было бы «ходить пешком», и все они погибли бы, так сказать, в собственном соку. Борьба за существование автоматически ограничивает умножение потомства. Хищные насекомые, рыбы и другие водяные животные сначала пожирают большую часть икры. Вылупившимися из остальной икры карасятами питаются окуни, щурята, плотва. Взрослых карасей пожирают щуки и паразиты — водяные клещи. Лет через пять-шесть из двухсоттысячного потомства карасихи остаются несколько экземпляров крупных стариков — ветеранов, обычно покрытых рубцами от старых ударов щучьих зубов. Они становятся добычей рыбака, выдры, паразитов или «болезни»... И знаешь, Анка, я уверен, что караси-учёные, так же, как и мы, убеждены, что карась вообще смертен, что средняя продолжительность его жизни равна двум-трём годам, максимум шести и что когда щуки перестанут кусаться, наступит рай водяной, и караси будут жить непременно восемь лет, весь свой «нормальный» век!
Анка расхохоталась.
— Действительно, аналогия ядовитая.
— Ну вот... — продолжал Ридан. — Теперь ты видишь, что такое смерть вообще. Объективно — это очень «мудрый», а с точки, зрения всякого животного — жестокий и «несправедливый», всегда вызывающий протест закон регулирования общего баланса жизни в природе и основа для непрерывного развития животного мира. Так получается, что смерть необходима, чтобы существовала жизнь.
— Значит, смерть все-таки неизбежна, так же, как и причины, вызывающие старение, — разочарованно заметила Анна. — Но тогда я не понимаю, какой толк от того, что человек «по своей природе» бессмертен. Все равно, какие-то условия внешней среды его убивают рано или поздно...
— Постой, постой, Анка, — улыбнулся Ридан. — Дело обстоит совсем не так безнадёжно. Человек может действительно воспользоваться своим бессмертием... Вот слушай дальше.
В результате действия этого «закона смерти» амёба в течение миллионов лет прошла все стадии развития и превратилась в человека. В основе развития форм животного мира лежит непрерывное совершенствование нервной системы. Нервная клеточка самого примитивного животного превращается в сложнейший аппарат разума у человека. При помощи этого аппарата человек начинает понемногу выходить из-под власти природы, начинает познавать её законы и произвольно управлять ею. Он овладевает сначала так называемой «мёртвой природой», затем берет в свои руки органический мир — растения и животных. Можно ли сомневаться в том, что наступит момент, когда и законы, управляющие дальнейшим процессом эволюции, — в том числе и «закон смерти», — окажутся в руках человека?!
— И тогда, — вставила Анна, — человек станет бессмертным, земной шар превратится в тот самый пруд, в котором размножились караси, человеческий род прекратится и окажется пределом развития органического мира?
— Так кончилось бы, дорогая моя, только в том случае, если бы бессмертием вдруг овладели караси. Не забывай, что бессмертие может быть результатом только очень высокого уровня развития человека и его разума. А тогда и все условия существования, вся, так сказать, материальная база жизни будет иная. В какие формы выльется и уместится тогда жизнь, об этом сейчас можно только фантазировать. Кто знает... может быть случится так, что человечество окажется даже перед лицом своеобразного кризиса в воспроизведении потомства, ибо ему надо будет заселять сначала земную атмосферу, потом межпланетное пространство, завоёвывать новые миры... Вселенная беспредельна, Анка. Движение разума вперёд тоже не знает пределов. Не надо терять этой перспективы и превращаться в карасей; только тогда можно смело, бодро и нетерпеливо шагать вперёд, а не барахтаться на месте в вечном страхе перед неизбежной смертью... Однако... Черт возьми! — воскликнул Ридан, взглянув на часы. — Опять мы с тобой заговорились!
 |
| — Человечеству надо будет заселять земную атмосферу, потом межпланетное пространство... |
— Нет, нет, погоди... У меня ещё много вопросов. Нужны выводы! Ты вот говоришь, что победа над смертью — дело будущего, очевидно очень отдалённого. А в то же время та уже собираешься «лечить» от старости. Разве уничтожить старение не значит уже достигнуть бессмертия?
— Видишь ли... я для понятности несколько упростил вопрос. На самом деле он, конечно, сложнее. В организме, как ты знаешь, подавляющее большинство клеток через каждые шесть-девять лет заменяются новыми. Современная физиология считает, что только клетки центральной нервной системы никогда не заменяются новыми, но зато они обладают исключительной «прочностью» и способностью восстанавливать свою затраченную энергию. Таким образом, организм можно сравнить с очень точной и сложной машиной, у которой все детали сменяемые. Как только какая-нибудь из них сработалась, её можно заменить новой.
Казалось бы, принципиально такая машина должна работать вечно. Однако это не так. Смотри, что происходит. Вот машина начала работать. В тот же момент началось и срабатывание её частей, одних — больше, других — меньше. Через некоторое время более изношенные части расхлябываются, движутся неточно, начинают нарушать работу других частей или разрушать их. Процесс этот вначале незаметен и не сказывается на общей работе машины. Но к тому моменту, когда какая-нибудь из деталей уже требует замены, весь механизм стал несколько иным, и новая деталь, вставленная вместо старой, уже не находит для себя тех благоприятных условий, какие она нашла бы в совершенно новой машине, а потому она сама становится источником дальнейшего расстройства работы механизма. Процесс этот распространяется и со временем охватывает всю машину, несмотря на замену испорченных частей новыми. Количество деталей, требующих замены, все увеличивается, и наконец наступает такой момент, когда нужно сменить все детали одновременно, то есть сделать другую машину. Вот тебе и «вечность»! Однако принцип сменяемости деталей значительно увеличивает срок жизни машин. Новые сплавы, исключительно твёрдые, нержавеющие, лёгкие металлы, замена их, где нужно, новыми материалами, вроде пластических масс, применение новых видов и способов смазки, новых методов конструирования — все это ведёт к тому, что современная машина может быть сделана «практически», как говорят инженеры, вечной. Такая машина будет долго и отлично работать, будет всегда одинаково крепка, хорошо слажена, всегда одинаково «молода». Но действительно ли «вечна», такая машина? Опять-таки — нет! Потому что существуют такие явления, как «утомляемость», «старение» металлов. Конечно, мы найдём в будущем и «неутомляемые» и «нестареющие» сплавы. Но и они не сделают машину вечной, ибо существует её «моральное» старение: сама конструкция машины приходит в противоречие с требованиями неуклонно развивающегося производства.
Когда я говорю, что человек бессмертен, я, конечно, имею в виду не какое-то абсолютное бессмертие, а именно «практическое» бессмертие с точки зрения реально мыслимых нами масштабов времени.
Да, мы собираемся «лечить» от старости путём периодического восстановления равновесия нервной системы, все время нарушаемого извне. Я убеждён, что таким путём может быть, разбита главная основа старения — болезненный процесс в нервах, который пока не знает препятствий для свободного развития.
Значит ли это, что человек будет «вечен»? Конечно нет, потому что этот болезненный процесс не будет целиком устранён, он только разобьётся на отдельные, периодически возникающие вспышки. Следы их, конечно, будут оставаться, накопляться я в конце концов тоже приведут к гибели организма. Но зато таким путей мы сможем сильно замедлить старение и надолго отсрочить гибель.
Уже на этом первом этапе нашей борьбы со смертью продолжительность жизни значительно увеличится. Во сколько раз — вдвое, вчетверо или в сто раз, — не знаю, никакой цифры тут пока назвать нельзя, и нечего зря фантазировать о какой-то двухсотлетней «нормальной» продолжительности. Но это будет первое в истории человека активное наступление на старость и смерть. В дальнейшем человек, конечно, найдёт способы и для более регулярного поддержания нормального нервного баланса в организме. Снова увеличится срок жизни, но снова она не будет абсолютно вечной, ибо окажется, например, что предел жизни ограничивается недостаточной способностью мозговых клеток к восстановлению их энергии. Тогда человек начнёт регулировать процессы так называемой регенерации, то есть начнёт искусственно стимулировать возрождение этих клеток. И так далее, до бесконечности!
Между прочим, современная биология считает, что всякая новая клетка, образующаяся в живом организме вместо старой, обладает более коротким «сроком жизни». Эта капитулянтская теория ничего, кроме пустых слов, в себе не заключает! Она основана на том же метафизическом представлении о незыблемости каких-то «свыше установленных» сроков жизни. Опять та же ошибка: так как причин факта вскрыть не удалось, то факт механически превращён в закон. Клетки сменяются, а человек все-таки стареет, — значит, клетки «не те». В чем именно «не те», кто нашёл и показал эту разницу? Никто. А ведь если принять всерьёз эту «теорию», то выйдет, что каждое новое поколение уже должно обладать меньшим «сроком жизни», ибо оно как-никак получается из клеток прежнего организма. Эволюционный процесс должен был бы давно кончиться, или, по меньшей мере, в каждом следующем поколении смена клеток происходила бы все быстрее. Но ничего этого на деле нет, поэтому генетики-формалисты с лёгкостью выдумывают новый закон «обновления» клеток, предназначенных для продолжения рода.
Все эти словесные выкрутасы, конечно, ничего общего с настоящей материалистической наукой не имеют. И совсем не нужно выдумывать какие-то роковые превращения, чтобы понять, почему всякая новая клетка в старом организме действительно живёт меньше. Конечно, новая клетка обладает иными качествами, ибо она развивается в новых условиях уже изменённого организма. Но можно утверждать, что эти новые качества направлены не к сокращению, а к продлению срока её жизни, ибо весь процесс смены клеток направлен к продлению жизни организма, иначе он не имел бы смысла.
Однако каждая новая клетка попадает под действие все более развивающегося болезненного процесса, именуемого старением, и, естественно, гибнет скорее. Не потому организм стареет, что его клетки становятся все менее «долговечными», а потому клетки быстрее изнашиваются, что организм все более поражается болезнью. Ведь всякая болезнь приводит к той или иной форме поражения клеток. Почему же старость, наоборот, должна происходить от какого-то рокового изменения клеток? Только потому, что нашим метафизикам угодно считать старость «законом природы», то есть необъяснённый факт возводить в степень закона.
Основное, Анка, вот что: никакого заранее установленного срока человеческой жизни нет; продолжительность жизни будет расти на протяжении всей будущей истории, и в этом смысле она бесконечна. Это и значит, что человек принципиально бессмертен, как бы неизбежной ни казалась нам смерть.
Это диалектика. Жизнь и смерть всегда борются между собой в человеке. На стороне смерти — слепая природа с её стихийно сложившимися законами; на стороне жизни — человеческий мозг, разум, который все более подчиняет себе эти законы. Вот почему с определённого момента общественного развития, а, следовательно, и развития мозга смерть неизбежно будет отступать, а жизнь — побеждать, продвигаться вперёд.
Момент перелома уже наступил. Все условия для него созданы нами, нашей революцией, социализмом. Ясно, что только социализм мог привести к такому развитию материалистической науки, без которого даже самая постановка вопроса о бессмертии была бы обречена на поражение. Сначала — падение смертности, затем — устранение болезней, дальше — первая победа непосредственно над старостью. Таковы этапы.
— А все-таки, папа, как ты думаешь: успеем мы воспользоваться новыми сроками жизни?
Ридан подумал и вдруг схватился за голову.
— Ах, Анка... многое зависит от моего доклада, от физиков...
— А причём тут физики?
— Вот в том-то и дело, что я заболтался и даже не дошёл до основной темы. Что же будет с моим докладом! Ведь этак все сбегут... Вторая часть, основная, займёт столько же времени. Хотя, правда, я сейчас говорил много такого, что для доклада не нужно.
Видя огорчение Ридана, Анна решила помочь отцу.
— Знаешь, что... — сказала она, — я, пожалуй, такой же профан в биологии, как и твои физики. Что, если я попробую сама набросать основные тезисы твоего выступления, как, по-моему, с точки зрения профана, оно должно выглядеть. Пожалуй, это поможет тебе. Тут столько интересного, что едва ли кто сбежит. И, я думаю, можно сказать все гораздо короче. Но для этого мне нужно знать основную тему. Изложи мне её сейчас вкратце.
Ридан улыбнулся.
— Ну, изволь... Не знаю, выйдет ли «вкратце»... Постараюсь.
Он подумал с минуту. Анна застыла, забравшись с ногами в полутёмный угол дивана.
— Вся эта история с нервами нужна прежде всего для того, чтобы окончательно установить их роль, — начал Ридан. — Вывод будет такой: всякая болезнь есть результат какого-то невидимого процесса, происходящего именно в нервном аппарате. Всякую болезнь можно прекратить, действуя определённым образом на нервы.
Приёмы, какими до сих пор пользовалась медицина, были успешны в той мере, в какой они приводили к необходимому сдвигу в нервной системе. Но до сих пор эти приёмы никогда не были сознательно ориентированы на нервную систему.
Теперь мы стали на правильный путь. Но до полной победы ещё далеко. Приёмы, о которых я тебе рассказывал, — это только первые шаги наших поисков. Они ещё несовершенны. Помнишь, из одиннадцати больных тропической малярией один остался невылеченным. Это значит, что наш приём не радикален. Но то, что десять поправились, говорит, что путь верен. И вот наша наука пошла по нему снова эмпирически, ибо самая природа нервных процессов все ещё остаётся загадкой. Что происходит в нервах, неизвестно. Поэтому: как действовать на нервы, куда действовать, чем действовать, когда, сколько действовать — все это надо ещё находить опытным путём. Такой путь труден и долог. Мы с тобой, конечно, не успеем воспользоваться его плодами.
Нужно овладеть мозгом. Мозг — это тот главный штаб, или, лучше, распределительный щит, в котором сходятся нити управления всеми, без исключения, функциями организма. Значит, отсюда и надо действовать, этим-то щитом и надо овладеть, чтобы получить власть над организмом.
Но как овладеть мозгом? Конечно, для этого нужно прежде всего знать, в чем состоит деятельность этого таинственного вещества, какова природа процессов, происходящих в нервах, именуемых «раздражением» или «возбуждением».
Электричество давно уже, ещё со времён Гальвани, то есть с XVIII века, стучится в двери физиологии. Но физика имеет свою историю, и сейчас она только начинает доходить до тех форм электрических процессов, которые протекают в организме животных.
За последние годы я, как ты знаешь, основательно влез в электричество. Исследования многих учёных показали, что организм всякого животного буквально пронизан электрическими явлениями, что нет в нем такого процесса, такого движения, такой химической реакции, которые бы не сопровождались электрическими явлениями. Ты видела мои электрокардиограммы и цереброграммы, которые показывают, что малейший сдвиг состояния организма, булавочный укол, вспышка света сопровождаются в каждом случае своеобразным рисунком электрических импульсов в мозгу.
Короче говоря, я убедился, что так называемая «нервная» основа организма и его электрическая жизнь — одно и то же. «Нервная» деятельность — это электрическая деятельность, а нервы — это специально устроенные провода для тех специальных форм электротоков, какие фигурируют в организме. Откуда берутся эти токи?
Вот тут мы подходим к самому главному. Их производит мозг. Весь организм с точки зрения физики представляет собою своеобразную приёмно-передающую радиостанцию. Желудок, сердце, лёгкие и прочие органы — это её машинное отделение; нервы, выходящие на периферию, — антенны, улавливающие внешние воздействия и передающие их к мозгу. А мозг — это приёмник внешних сигналов и генератор тех токов, посредством которых он управляет всеми аппаратами станции, то есть организмом.
Мозг вырабатывает электромагнитные колебания очень высокой частоты. Они, как и радиоволны, способны распространяться в виде лучей, проникающих сквозь все.
Физиология уже давно знает факты, указывающие на присутствие таких лучей в живом организме. Так называемые «биологические» лучи, митогенетические, некробиотические и другие — все это отдельные проявления той лучистой энергии, которая движет организмом.
Теперь становится понятным до сих пор непостижимый для физиологии факт: как «возбуждение» перескакивает с одной нервной клетки на другую, непосредственно с нею не соприкасающуюся. Ясно, что происходит это так же, как волна с антенны радиостанции попадает к нам в комнатную антенну и затем в приёмник.
Но ты знаешь, что приёмник будет работать только в том случае, если его «настроить» на волну станции, то есть привести всю приёмную систему в такое физическое состояние, при котором она будет резонировать только на приходящую волну. А смотри, что мы наблюдаем в физиологии: мы можем у животного вырезать какую-нибудь мышцу, например, мышцу ноги, и пересадить на её место мышцу, взятую, скажем, от челюсти другого животного. Нерв, питающий эту челюстную, мышцу, мы соединяем на новом месте с ближайшим нервом ноги. Через некоторое время связь пересаженной мышцы с центральным нервным аппаратом восстанавливается, и мышца начинает действовать. Но как! Она сокращается не тогда, когда животное двигает ногой, а тогда, когда оно ест или зевает, вообще открывает рот! Подумай-ка, что это значит.
Это значит, что нерв всякой мышцы способен отзываться только на одно, определённое возбуждение. А отсюда уже нетрудно заключить, что все «возбуждения», или токи, или волны, идущие от мозга, качественно различны, неоднородны, ибо предназначены для разных органов и разных функций.
Теперь раскрывается механизм управления, которым нам надо овладеть. Каждая отдельная волна мозга вызывает одну определённую функцию в организме, и орган, выполняющий эту функцию, очевидно, настроен в резонанс с данной волной.
Структура мозгового вещества чрезвычайно разнообразна. С развитием техники исследования мы убеждаемся, что в мозгу буквально нет двух точек, в которых строение его было бы одинаковым. Это и понятно. Деятельность мозга состоит в том, чтобы все время вырабатывать огромное количество разных волн для регулирования всех процессов жизни в организме.
Опыт с кроликами, который ты видела, подтвердил мои выводы. Я погубил несколько сот кроликов, прежде чем мне удалось особыми приёмами найти в их мозгу одинаковые точки. Но когда эти точки двух кроликов я соединил серебряным проводом, то оказалось, что возбуждение, вызванное пищей в мозгу одного кролика, передалось в мозг другого и вызвало в нем работу всего пищеварительного аппарата.
Мой провод заменил нерв, протянувшийся от одного животного к другому. Но провод, конечно, не обладает способностью «настройки», как нерв; поэтому он передал все волны, из которых состоит общий импульс процесса еды. Радиотехники называют это «тупой настройкой», — когда в приёмник «лезут» сразу несколько станций.
«Острая настройка» на какую-то одну элементарную мозговую волну вызвала бы одну, изолированную функцию, например, слюноотделение. Вот этого-то и нужно добиться, чтобы решить основную задачу. Нужно научиться приводить в действие и регулировать отдельные, конкретные функции или их комбинации, но не тем способом, каким это делает до сих пор старая медицина.
Вот мы вернулись к началу разговора. Медицина «лечит», говоришь ты. Да, она лечит. Всяческими путями она подбирает такие приёмы, такие вещества, которые помогают изгнать болезнь. Что при этом происходит, точно никто не знает, поэтому медицина не всегда вылечивает.
А происходит вот что. Всякое вмешательство медицины — будь то старинное прижигание калёным железом, пиявки, кровопускания, банки, горчичники, компрессы или современные лекарства внутрь, подкожные впрыскивания, диатермия, рентген и так далее — вызывает разные виды раздражения, которые по нервам передаются в мозг. Как всякое новое раздражение они известным образом меняют картину регулирующей деятельности мозга. В зависимости от того, насколько удачно в результате вмешательства изменились соответствующие функции, болезнь может прекратиться или усилиться. Угадать нужный вид воздействия, конечно, чрезвычайно трудно.
Управлять организмом мы будем иначе.
Нужно построить аппарат, который воспроизводил бы такие же волны, как мозг. Если физики решат эту задачу, победа обеспечена. Тогда нам не нужно будет ни бродить в потёмках по сложному и неверному пути, ни, спасая человека от одной болезни, сеять в его организме другую, ибо не только игла шприца, прокалывающая ткани, но и простой компресс, поставленный не вовремя, могут стать инициаторами новых и роковых процессов, о причине которых мы даже никогда и не догадаемся.
Итак, вот задача, которую я ставлю перед физиками: построить генератор электромагнитных волн с частотой, несколько большей, чем частота ультрафиолетовых лучей. Это и будут лучи мозга. Генератор должен обладать способностью в зависимости от его настройки менять волну, менять мощность излучения.
Я не могу представить себе, чтобы при современных возможностях, когда каждый радиолюбитель в состоянии простейшими, домашними средствами построить себе ультракоротковолновый генератор, физика не могла решить эту задачу...
А тогда... нам останется направить луч генератора на мозг. Свободно проникая сквозь все ткани и кости, этот луч заставит действовать только те элементы мозга, которые окажутся настроенными в резонанс с волнами нашего луча. Меняя волну, мы будем возбуждать любые элементы мозга и вызывать любые функции, любые перестройки в организме, ничего в нем не разрушая, ничего не портя...
Это и будет означать победу над болезнями и первое большое отступление старости и смерти.
Нот и все… Ты не спишь, Анка?
Она медленно подошла и прильнула к отцу.
— Я не могу оценить все это с точки зрения науки... Вопросы очень сложные. Но я убеждена, что все правильно, так и должно быть. Все, что ты говорил, по существу... прекрасно! Сбываются все мечты людей, все их сокровенные желания, все чудеса. Разве самолёт — не чудо? Разве телефон, радио, живые головы собак у тебя в лаборатории — не чудеса?.. Мечты ведут человека вперёд. И человек превращает их в действительность... Ну, конечно, и эти мечты о здоровье и молодости тоже осуществятся... У меня сердце начинает колотиться, когда я думаю, что этот момент уже наступает... Прекрасный доклад, изумительная идея, из-за которой стоит жить и работать...
Солнечные лучи уже врывались в кабинет, когда они разошлись спать.
И на следующий день снова продолжалась их беседа: они обсуждали тезисы. Ридан все яснее представлял себе, как построить доклад, и, возбуждённый напряжённым интересом Анны, все больше воодушевлялся желанием захватить, завоевать физиков и проникался уверенностью в успехе.
*
Наступил день доклада.
С утра Ридам, забрав Анну и Наташу, только что вернувшуюся из своей деревни, повёз их на машине далеко за город, чтобы отдохнуть, освежиться перед выступлением.
Они вернулись только к обеду. Потом Ридан лёг заснуть «на часок» и к шести часам, умывшись и одевшись, чувствовал, что готов взять в свои руки какую угодно аудиторию.
Для Мамаши это был горячий день. Он то метался по городу на машине, как биллиардный шар, сильно ударенный кием, мечется между бортами стола, то «висел» на телефоне, справляясь, проверяя, напоминая приглашённым о часе, когда начнётся доклад, и уверяя, что «Константин Александрович особенно рассчитывает на ваше присутствие»...
Надо сказать, что Мамаша чувствовал себя великим мастером «организационной части» и каждый свой шаг, каждый телефонный разговор проводил с особенным смаком, любуясь, как художник, кладущий ответственный штрих на полотно. Он чувствовал, что знает цену мелочам, и ощущал в себе, увы, никем неоценённую предусмотрительность режиссёра, которая, собственно, решала успех... И когда после трудной операции — разговора по телефону непосредственно с дежурным швейцаром зала Дома учёных — он убедился, что мел у доски и влажная тряпка («смотрите, чтобы не слишком мокрая!») обеспечены, гордая улыбка артиста тронула его круглое лицо...
В шесть часов были погружены на грузовик и отправлены клетки с животными, среди них — знаменитые кролики за №№ 84, 85 и 86, неугомонный щенок Валет, Сильва и «старичок» Мурзак. Видя, что на этот раз им предстоит какое-то далёкое путешествие, Тырса был уверен, что готовится необычайное злодейство, и потому, выдавая животных, особенно долго ворчал и возился...
Около семи Ридан с девушками приехали в Дом учёных. Публика шумно занимала места, и Мамаша с удовольствием видел, что его режиссёрская работа увенчалась успехом; ровно в семь он собственноручно включил звонок, и через несколько минут зал был полон.
Анна и Наташа сели поближе к трибуне, у прохода. С интересом прислушиваясь к разговорам в публике, они заметили, что передние ряды почти сплошь были заняты представителями биологических наук, подчёркивающими таким образом своё право первенства на этом докладе. Физики и радиотехники скромно расположились преимущественно в задней части зала. Они спокойно разговаривали о своих делах, трезво полагая, что докладчик в своё время объяснит, какие усовершенствования он считает необходимым внести в существующие конструкции лечебных или экспериментальных электроаппаратов, или отсутствие каких новых электроинструментов тормозит его исследовательскую работу. Их, правда, несколько удивлял состав физической части аудитории: тут были известные серьёзные теоретики-волновики, радиоконструкторы, никогда не работавшие в области медицинской аппаратуры, а признанных специалистов этой отрасли — почти никого. Впрочем, это могло быть и результатом недостаточно продуманного подбора аудитории, кто его знает, что это за профессор... как его?..
Зато в передних рядах царило напряжённое оживление. Столпы физиологии информировали молодых учёных о прежних работах и славе профессора Ридана, спорили между собой.
Последние годы работы Ридана были особенно интригующими и вызывали много толков. «Столпы» ехидно усмехались, шёпотом передавая друг другу ходячие анекдоты о странных экспериментах уважаемого коллеги...
Ридан вырвался на трибуну из боковой двери, стремительным, твёрдым шагом подошёл к кафедре. Его энергичные движения, высокая стройная фигура в изящном чёрном костюме, бледное лицо, окаймлённое черными с серебром волосами и бородкой, сразу завладели залом. Впереди вспыхнули приветственные аплодисменты и прокатились до задних рядов.
Пауза длилась одно мгновенье. Скупыми, точными движениями, как во время серьёзной операции, Ридан положил перед собой часы, вынул из кармана пачку листков с тезисами. Ни одного лишнего жеста. Потом внимательным взглядом окинул зал, как бы проверяя собравшихся.
— Уважаемые товарищи! — начал он своим звенящим баритональным голосом. — Разрешите прежде всего изложить цель нашего совещания. Здесь присутствуют представители двух разных областей знания — биологии и физики. Едва ли кого-нибудь удивляет это сочетание; вы прекрасно знаете, какую роль сыграл такой продукт физики, как микроскоп, в развитии биологии и как все теснее сплетаются и сотрудничают между собой самые различные отрасли науки.
На этот раз я от имени биологии собираюсь предъявить физике счёт, который она, насколько я знаю, сейчас ещё не в состоянии оплатить. Но я все-таки буду настаивать на оплате — если не сейчас же, то в самом ближайшем будущем, ибо от этого зависит практическое решение величайшей по своему значению проблемы, которая мною выяснена теоретически и экспериментально и которую я вам сегодня изложу...
Зал насторожился. Сдержанное движение прошло в первых рядах; «столпы» многозначительно переглянулись. Да, очевидно, профессор за эти годы приготовил им сюрпризец... Посмотрим, посмотрим...
Закончив короткое вступление, Ридан, как коршун, налетел на теорию медицины. Не выходя за рамки строго научного анализа, пересыпая свою речь десятками конкретных фактов, остроумных обобщений и свидетельствами наиболее авторитетных представителей этой науки, — а многие из них присутствовали тут же, в зале, — он дал такую убедительную критику научных основ современной медицины, что аудитория разразилась громом рукоплесканий. На этот раз они хлынули из задних рядов, но докатились до самой трибуны...
Наташа, с влажными от восторга глазами, сжимала руку Анны, а та откровенно любовалась отцом, с гордостью отмечая, что Ридан учёл её советы в построении доклада.
Следующей жертвой Ридана была физиология. И когда он стал бросать, как бомбы, в зал свои парадоксальные философские обобщения о жизни, смерти и старости, в аудитории зазмеилась трещина раскола. Физики были окончательно захвачены смелыми и ясными выводами, импонирующими им своей прогрессивностью; зато среди старых биологов, почувствовавших колебание вековых устоев своего, — пусть не совсем благоустроенного, — здания, стал назревать глухой протест.
Анна замечала вокруг себя подчёркнуто недоуменные переглядывания, пожимания плечами. Вырастали шёпоты переговоров, в которых уже явственно звучали слова: «Абсурд!», «Нелепость!» Ридан чувствовал, что происходит в зале, и был доволен. Все шло, как нужно! Протест? Пусть! И чем решительнее, тем лучше. Лишь бы не было равнодушия и скуки: это гибель...
Увидев, что атмосфера в передних рядах достаточно накалилась, Ридан лукаво бросил нарочито нерешительную фразу о том, что «в конце концов старость можно вызвать искусственно и так же искусственно её уничтожить».
Этого уже не смогли выдержать передние ряды. Они бросились на эту приманку, как стая рыбок на упавшую в воду муху.
«Попробуйте!», «Сначала нужно сделать!», «Нельзя шутить такими утверждениями!» раздавались возмущённые голоса.
— Минутку! — сказал Ридан, когда под влиянием его иронической улыбки шум в зале начал стихать. — Вы хотите доказательств? Пожалуйста.
Он сделал знак, и помощники выдвинули на передний план высоко приподнятые клетки с Мурзаком, Валетом и Сильвой. Ридан коротко пояснил эксперимент.
Новый знак. Внезапно зал погрузился в темноту, и на огромном экране перед слушателями в течение пятнадцати минут прошёл небольшой кинофильм, в котором была заснята вся история этих собак: их детство, операция и почти каждый день их последующей жизни. Зрители видели своими глазами, как с каждым днём дряхлели, превращаясь в стариков, два щенка и как потом возвращалась Сильве потерянная юность...
Демонстрация ещё не кончилась, когда зал потрясли овации.
Наконец Ридан приблизился к самому главному моменту доклада. Он торжественно предупредил об этом. Снова напряжённо замерла аудитория, — какое ещё откровение готовит ей этот удивительный человек?..
Уверенно и свободно стоял он перед затихшим залом. Вот сейчас он раскроет наконец перед учёным миром, перед человечеством тайну мозга — генератора...
Вдруг Анна судорожно схватила руку Наташи, впиваясь глазами в лицо отца. Что за странная пауза?! Что за взгляд, полный растерянности, взгляд «вообще»; в пространство?.. И эта рука, медленно, как бы против желания, поднимающаяся к голове...
Ридан вдруг склонился к кафедре, выражение отчаяния исказило его бледное лицо. В тишине зала, сидевшие близко к трибуне, услышали, как он прошептал:
— Неужели... ошибка?!
 |
| Ридан вдруг склонился к кафедре, выражение отчаяния исказило его бледное лицо. |
Затем, с трудом поднявшись, он неуверенно шагнул к доске, судорожно схватил мел и, как сомнамбула, начал медленно что-то писать...
Раздробленный неверным усилием, мел упал на пол. Рука скользнула вниз...
— Поддержите его! — вскрикнула Анна, бросаясь к правому входу на трибуну. Но уже двое помощников, во главе с Мамашей, подбежали, взяли Ридана под руки и увели в боковую комнату. Несколько врачей из публики побежали туда же. Однако их помощь оказалась уже ненужной: Ридан чувствовал себя совершенно нормально, хотя и был очень обескуражен и огорчён этим инцидентом. Он хотел продолжать доклад, сделав небольшой перерыв. Но врачи, с помощью Анны, настояли на том, чтобы он больше не выходил на трибуну и как можно скорее ехал домой.
Мамаша вышел к публике и объявил заключение врачей: приступ слабости на почве переутомления. К сожалению, придётся на этом закончить...
Перед тем как уйти, он подошёл к доске, рассмотрел надпись, сделанную Риданом, и аккуратно переписал её в записную книжку. Там было написано: «LMRWWAT»
 |
| Он подошел к доске, рассмотрел надпись, сделанную Риданом, и аккуратно переписал ее в записную книжку. |
(Продолжение следует)
Комментариев нет:
Отправить комментарий