Утро. Голые вершины сопок залиты оранжевыми лучами молодого, мартовского солнца. А в падях и по склонам, заросшим дубняком да лиственницей, ещё таится сумрак. Небо безоблачное, далёкое, холодно-синее. Слегка морозит.
По скользкой тропинке, пробираясь сквозь кустарник, поднимаются на сопку четверо пограничников. Только хруст тонкого льда под их ногами нарушает величавое, настороженное безмолвие. У троих зажаты подмышкой винтовки, а у четвёртого — на правом плече ручной пулемёт в замасленном чехле.
Время от времени пограничники останавливаются, прислушиваются и по знаку одного, видимо старшего наряда, двигаются дальше. Они не верят тишине.
Впереди, метрах в двухстах, за поставленным на ребро четырёхугольным камнем, который на схеме у начальника N-ской заставы Гродековского пограничного отряда отмечен литерой «Н», начинается чужая земля.
Маньчжоу-Го...
А далеко на западе, там, где сейчас глубокая ночь, находится великий город. Над ним, высоко в ночном небе, горят рубиновые звезды. В том городе живёт человек, самый родной, самый близкий советским пограничникам. Через несколько дней он взойдёт на трибуну Большого Кремлёвского дворца. Он будет делать доклад, который скромно называется «Отчётом Центрального комитета ВКП(б) XVIII съезду партии».
Мечта каждого пограничника — выйти в этот день на охрану государственной границы. Но это право надо завоевать...
Командир отделения, а до военной службы слесарь Харьковского велозавода Дмитрий Боровинский за три с лишним года работы на дальневосточной границе достаточно изучил повадки беспокойных соседей, чтобы не верить в кажущееся безлюдие. Идя с товарищами в это солнечное утро к пограничному знаку литера «Н», Боровинский привычным ухом вслушивается в каждый посторонний шорох и безошибочно определяет его происхождение. Внимание командира привлекает шуршание, и хруст валежника. Боровинский прислушивается... Нет, это не коза — та легче ступает... и не медведь — у него походка тяжелее. Так шуршать могут только люди.
Жестом руки Боровинский останавливает товарищей. Все напряжённо слушают. Смирнов также улавливает тихий шелест и хруст валежника. По сигналу командира пограничники бесшумно взбираются наверх, укрываясь за стволами деревьев и камнями.
Слева доносится человеческий голос. Гортанная, чужая речь не оставляет никаких сомнений...
Раздвинув ветки кустарника. Боровинский оглядывает подножие сопки. Прямо к пограничному знаку направляется группа японцев численностью до полувзвода. Боровинский по привычке взглянул на часы: 9.00.
Спокойно, ничем не выдавая своего присутствия, пограничники ожидают непрошенных гостей...
Японцы переходят границу. Вот они вступили на советскую землю.
Теперь надо действовать.
Командир жестом подозвал к себе Власова:
— Передать по телефону на заставу: пятнадцать неприятельских солдат нарушили границу в районе...
Утвердительно кивнув головой, Власов бесшумно скользнул в кустарник.
Метрах в ста, слева за камнями, показалась голова японского офицера. Он осмотрел в бинокль советские сопки и, видимо, не обнаружив ничего подозрительного, что-то проговорил. Из-за камней вышли солдаты.
«Два ручных пулемёта», отметил Боровинский, определяя силы врага.
Отделком внимательно окинул взглядом местность. «Занять ту высотку, а потом...» В мозгу складывался план действий.
— Ваше приказание выполнено, — шепчет вернувшийся Власов.
Два других пограничника, Смирнов и Чумаченко, лежат рядом. Тупая мордочка ручного пулемёта, зажатого подмышкой у Чумаченко, готова плюхнуть в лицо врага первой очередью свинца.
— Будем кончать всех. Короткими перебежками по одному занять высоту, что левее сваленной сосны. По одному! За мной!
Боровинский срывается с места. Через короткие промежутки за ним следуют товарищи. Маскируясь, пограничники заходят в тыл врага.
Уже недалеко каменная гряда намеченной Боровинским позиции. Внезапно раздаётся команда на непонятном языке. Враги обнаружили обход, и через несколько секунд нервно залаял их пулемёт. Гулкое эхо повторяет первые звуки выстрелов. Но четвёрка пограничников уже залегла за камнями. Власов и Смирнов открыли огонь из винтовок. Чумаченко деловито, спокойно изготовил к бою пулемёт.
— Пулемёту не стрелять!
Командир быстро огляделся. «Вот тебе раз! И тут японцы».
Вторая группа противника, численностью около тридцати человек, обходит пограничников с фланга.
Боровинский весь как-то подобрался, только одна мысль в голове: «Отбить!»
О пулях, которые хищно повизгивают над ним, не думает. Мозг работает чётко, с предельной напряжённостью:
«Не дать обойти! Не дать соединиться обеим группам».
Боровинский приготовился к бою. Старательно прицелившись, он неторопливо спускает курок.
— Дозвольте, товарищ командир!
Чумаченко, приложив к плечу приклад пулемёта, вопросительно глядит на Боровинского. Но командир отрицательно покачал головой. Чумаченко больше не спрашивает — значит, ещё не время.
Неприятель открыл огонь из второго пулемёта. Пули клацали по камням, за которыми лежали пограничники. Горячий свинец злобно шипел в снегу.
— Слева пулемёт противника! Пулемёт — огонь! — командует Боровинский. Чумаченко нажимает крючок:
— А ну, замолчи!
После двух коротких очередей вражеский пулемёт действительно умолкает. Сквозь трескотню перестрелки доносится протяжный стон, потом дикий вопль.
— Чего ж ты кричишь? Чи ж мы тебэ сюды клыкалы? — И Чумаченко снова плавно нажимает крючок.
Двумя выстрелами из винтовки Боровинский «затыкает глотку» второму пулемёту.
— От же бисова душа... — Пограничник сердито смотрит на свой пулемёт, который неожиданно замолк. Неприятельская пуля выбила магазинную защёлку.
Смирнов подползает к товарищу:
— Что? Ранен?
— Та нэ я. Кулэмет. Дай штык, чи ниж...
Смирнов молниеносно снимает штык со своей винтовки и передаёт его товарищу, Чумаченко вставляет острие штыка между магазином и магазинной защёлкой и прихлопывает новый диск. «Тэпэр повоюемо!» и открывает огонь.
Заминка длится несколько секунд. Оправа, из-за камней, с обнажённым клинком выскакивает японский офицер.
— Банзай! — вопит он высоким срывающимся голосом.
— Я те сейчас набанзаю, — шепчет Власов, нажимая спуск.
Офицер как-то нелепо подпрыгивает и валится навзничь. Власов, разгорячившись, совсем высунулся из-за камней, ловя на мушку фигуру врага.
— Берегись! — кричит ему Боровинский и стреляет.
Шагах в пятидесяти от Власова ткнулся ничком, не успев выстрелить, японец. Каска слетела с его головы. Он, будто хватая её, царапнул снег и замер.
Противник дрогнул. Трое удирают к границе, что-то крича и размахивая руками. За ними бегут остальные. Двое, убегая, подхватили под руки и поволокли третьего, видимо раненного. Некоторые на ходу оборачиваются и стреляют не целясь. Через несколько секунд все исчезают на территории Маньчжоу-Го.
Сорок в панике бежали от четырёх.
— Ушли! — даже как будто с сожалением вымолвил Боровинский. Внимательно оглянувшись кругом, он поднялся с земли и сел на камень, вытирая потный лоб рукавом брезентового плаща.
Три трупа оставили японо-маньчжуры на советской земле, в семидесяти метрах от границы. На снегу алели лужи свежей крови...
Солнце поднялось выше и будто улыбалось пограничникам. Боровинский взглянул на солнце, потом на часы и тоже улыбнулся.
— Двадцать минут воевали мы, ребята.
Пограничники начали обыск трупов. Из кармана убитого солдата Смирнов извлекает вместе с пачкой писем, испещрённых непонятными иероглифами, помятую фотографию девушки. Узкие глаза, высокая причёска.
— Небось, невеста... А ты, подневольный, за чужое дело погиб...
Ослепительно сверкают заснеженные вершины сопок.
Тишина...
Так четыре дальневосточника-пограничника завоевали право нести почётную сталинскую вахту в дни работы XVIII съезда большевистской партии.
*
В Москве открылся XVIII партийный съезд.
На далёкой пограничной заставе, которой командует лейтенант т. Чукорин, пограничники днём и ночью несут почётную вахту имени Сталина...
Не уходит зима. Упрямится. С ночи разгулялась метель. Боровинский, на этот раз с четырьмя товарищами, находится на том самом участке, где семь дней назад бил нарушителей границы. С ним в наряде отделком Миронов, красноармеец Дериведмедь да пулемётчики Колтунов и Холявин.
Одиннадцать часов утра. Пурга не унимается. Она слепит глаза, мешает наблюдать и слушать. Пользуясь этим, восемьдесят неприятельских солдат окружают пятёрку советских людей.
Пограничники замечают окружение, когда японцы, сомкнув кольцо, замелькали метрах в полутораста от них. У противника — станковый пулемёт, четыре ручных да одни миномёт.
Не колеблясь, пограничники принимают бой.
Колтунов первой очередью выводит из строя прислугу миномёта, а со второй — заставляет умолкнуть вражеский пулемёт. Холявин из своей винтовки глушит второй пулемёт и ранит офицера. Дериведмедь с Мироновым принуждают залечь целую группу японцев. Враг не выдерживает меткого, губительного огня пограничников: захватив раненых, он панически удирает на свою территорию.
На месте боя пограничники подбирают около тысячи стреляных японских гильз, два офицерских клинка и триста неиспользованных патронов.
Восемьдесят бежали от пяти...
Так несли почётную сталинскую вахту командир отделения Боровинский и его друзья.
Указом Президиума Верховного Совета СССР Дмитрий Боровинский награждён орденом Ленина, а остальные герои — орденом Красного Знамени.
Комментариев нет:
Отправить комментарий