Суворов | ТМ 1939-01

Евг. ЦИТОВИЧ

6 февраля 1797 г. было памятным днем в жизни Суворова. В этот день сумасбродный император Павел I отстранил знаменитого полководца от армии и подверг его опале. Старику-фельдмаршалу было приказано безвыездно жить в его глухом Боровицком поместье, в селе Кончанском, расположенном среди северных озер и болот.

Опала была не случайной. Вздорный, упрямый император насаждал в русской армии чуждый Суворову прусский стиль — стиль бездушной муштровки и шагистики, с которым никак не мог примириться Суворов. Формализм и придирчивая мелочность Павла, его слова о том, что «солдат есть простой механизм, артикулом предусмотренный», его парады, на которых Павел был способен за оторванную пуговицу или плохо начищенную бляху отправить целый полк «кругом марш в Сибирь», новый устав, воскресивший в армии неудобную форму, напудренные прически и косы для солдат, — все это было в коренном, непримиримом противоречии с подлинной народностью Суворова, с его учением о том, что «каждый воин должен понимать свой маневр», с его простой и разумной системой, чуждой всякой мелочности и сводящейся к воспитанию боевого духа.

— Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, я не немец, а природный русак, — отвечал Суворов, когда у него спрашивали мнение о новых порядках.

Прошло уже два года изгнания. Суворову было почти семьдесят лет. Силы покидали его...

...Но в это время, в один из февральских дней 1799 г., в село Кончанское на фельдъегерской тройке прискакал императорский курьер генерал Толбухин с личным рескриптом Павла. Император, по просьбе австрийского двора, приглашал Суворова принять командование над русскими и австрийскими войсками в Италии, в их борьбе против французской армии. В перспективе была встреча с величайшей армией Европы, а может быть, даже с самим Наполеоном, чье имя уже тогда было окружено ореолом непобедимой славы...

В глухое село Кончанское, где жил в опале Суворов, прискакал курьер с императорским рескриптом.

Суворов немедленно выехал в Петербург.

Так начался последний и самый знаменитый поход Суворова. Посылая его в Италию, Павел I хотел создать себе славу «спасителя Европы» от французской революционной «заразы». Ради такой цели Павел готов был забыть свое самолюбие настолько, что даже сказал Суворову перед его отъездом в Европу:

— Веди войну по-своему, как умеешь.

Но Суворову и на этот раз не пришлось вести войну «по-своему». Почти в каждой кампании, в которой Суворов принимал участие, перед ним, кроме его прямого военного врага, вставали еще какие-то силы, какие-то люди, которые либо мешали ему, либо делили с ним и присваивали себе его славу.

Это особенно сказалось во время походов Суворова в Италии и Швейцарии. Мешающей силой на этот раз оказался высший австрийский военный совет — гофкригсрат. Этот совет, по образному выражению одного из соратников Суворова, беспрестанно требовал от фельдмаршала «планы и предложения по-дейчерски (т. е. по-немецки), математически и методически на всякий шаг движения изложенные». Гофкригсрат органически не хотел понять установки Суворова: «действовать умно, разумно, скоро, решительно, свободно и с усердием», ибо «военные дела имеют свой характер, ежеминутно могущий изменяться».

Суворов прозвал членов гофкригсрата «бештимтзагеры», «немогузнайки», «среднее между плутом и трусом». Он накрест перечеркнул представленный этими «бештимтзагерами» план, по которому французы должны были быть оттеснены до реки Адды.

— Я начну с Адды, — сказал Суворов, — а кончу, где богу будет угодно.

И действительно, Суворов начал с Адды, причем начал таким стремительным маршем, что непривычные к его походному режиму австрийцы валились с ног и первое время изрядно проклинали нового полководца.

Суворову на каждом шагу приходилось считаться с мелочными, бездарными распоряжениями гофкригсрата. И все же объединенная армия под предводительством великого полководца за весну и лето 1799 г. сумела отвоевать у французов почти всю Италию, одержав блистательные победы на реке Адде, на Треббии и под городом Нови. Во всех этих боях французы оказывали упорное сопротивление, бои были жестокими, потери исчислялись тысячами, но стремительность и энергия Суворова брали верх.

Ко времени итальянской кампании французские армии уже потеряли свое революционное значение. Наполеон уже готовился объявить себя диктатором. Его войска оставались революционными по названию, но по существу превращались в захватнические, — и в этом была их слабость. Для широкого населения Италии французы были прежде всего, чужеземными поработителями. Но и Суворов, которого восторженно встречали итальянцы, своими победами расчищал дорогу для австрийского хозяйничания в чужой стране. Все это усиливало трагичность положения Суворова и еще больше обостряло его взаимоотношения с союзниками.

Победы Суворова не были закреплены. Медлительность австрийского командования, постоянные задержки с провиантом и транспортом, двоевластие, самовольные приказы гофкригсрата, идущие вразрез с приказами Суворова, — все это привело к тому, что французские войска не были разбиты до конца и сумели отступить, сохранив свои главные силы. После победы под Нови гофкригсрат разработал план, который граничил с прямым предательством. Суворову было приказано прервать итальянскую кампанию и идти в Швейцарию на соединение с 30-тысячным корпусом Римского-Корсакова, сражавшегося против французской армии маршала Массены. Кроме Римского-Корсакова, в Швейцарии действовала австрийская армия эрцгерцога Карла. Австрийцы не давали Суворову выбора, они поставили его перед совершившимся фактом: эрцгерцог уже начал выводить свои войска из Швейцарии, оставляя Римского-Корсакова перед лицом грозной армии Массены.

Теперь, когда австрийцы считали Италию уже освобожденной от французов, они буквально выгоняли Суворова с 20 тыс. русских солдат, заставляя его идти сражаться в горную страну без специального снаряжения, без горной артиллерии против сильного, хорошо снаряженного врага. И все же Суворов со своими «чудо-богатырями» отправился в этот поход и проделал такой блестящий боевой марш через Швейцарские горы, что он прогремел на весь мир и, как неповторимый аккорд небывалой силы, завершил жизнь великого полководца.

*

Начиная швейцарский поход, Суворов понимал, что самое важное — как можно скорее соединиться с корпусом Римского-Корсакова и с оставшимися австрийскими отрядами, чтобы не дать Массене разбить их поодиночке. Верный своим правилам. Суворов выбрал самый трудный, но самый короткий и неожиданный для врага путь через высокий горный узел Сен-Готард. За пять суток войска Суворова прошли 150 верст от итальянской крепости Тортоны к подножию Сен-Готарда. Здесь, в городе Таверно, русские должны были получить запасы продовольствия и 1500 мулов для перевозки через горы артиллерии и вьюков. Ни того, ни другого гофкригсрат не заготовил. Это был удар в спину со стороны «союзников», удар, как оказалось впоследствии, непоправимый.

Поход возобновился только через пять дней. Выступив из Таверно, русская армия столкнулась с новым грозным противником — с опасностями гор.

Этот горный поход сопровождался беспрестанными сражениями с отдельными частями французской армии. Осада Сен-Готарда, знаменитый бой у Чертова моста — каждый из этих боевых эпизодов сам по себе был достаточен, чтобы создать мировую славу суворовской армии. Но для фельдмаршала это были лишь досадные помехи на пути к цели. Суворов дорожил буквально каждым часом. Уже на пятый день похода войска с жестокими, но успешными боями подошли к селению Альторф, расположенному на самом берегу Люцернского озера. Отсюда до Швица, где предполагалось соединение с Римским-Корсаковым, оставалось каких-нибудь 16 верст...

Бой за Чертов мост.

...Но тут, в Альторфе, армию встретила ужасная весть: дороги через горы не было. Гофкригсрат указал на несуществующую дорожку, которая якобы вела из Альторфа в Швиц по берегу озера. На самом же деле сухопутного пути не было. Озеро было занято французским флотом. Вплотную к озеру подступал снежный хребет Росшток. Осенью через него не отваживались перебираться даже местные охотники-скалолазы.

Но отступать было нельзя. Начался невиданный в истории переход армии через бездорожный горный хребет. По скалам и осыпям, по глине и снегу, цепляясь руками за колючий кустарник и за острые камни, взбирались русские на Росшток. Артиллерию и зарядные ящики подтаскивали на руках. День, ночь второй день длился переход через Росшток. Авангард армии уже спустился в Мутенскую долину, а хвост еще только выходил из Альторфа. И вместе со своей армией, то верхом на казацкой лошадке, то пешком, цепляясь за камни, на виду у всех двигался больной семидесятилетний фельдмаршал, шутками и разговорами разгоняя страх и усталость.

Переход суворовской армии через Альпы. (Репродукция с картины Сурикова.)

— Ничего, ничего, — говорил он, — русак не трусак... Мы русские, мы все одолеем. Где проходит олень, там пройдет и русский солдат.

В Мутенской долине армию ждало новое страшное известие: Массена успел привести в исполнение свой замысел Корсаков и австрийские генералы были поодиночке разбиты французами и откатились до Рейна. Некоторые австрийские отряды разбежались без боя.

Вот к чему привела роковая задержка в Таверно! Армия оказалась в мышеловке. Против 80 тыс. французов у Суворова было менее 20 тыс. истощенных, голодных солдат. Не хватало патронов. Не только солдаты, но даже некоторые генералы ходили в ботфортах без подошв и обертывали ноги кусками сукна. Сухари размокли и сгнили. Солдаты ели даже полусырую кожу, опаливая шерсть на костре.

Суворов собрал военный совет. Он предложил единственно правильный выход: не отступать, но, уклоняясь от решительной встречи с Массеной, пробиваться к Гларису и соединиться там с остатками войск коалиции.

Армия немедленно двинулась дальше. Массена упустил Суворова. Русский арьергард блестяще задерживал Массену и сбивал его с толку, два дня подряд отражая и разбивая атаки французов, пока главные силы Суворова подходили к Гларису.

Но Гларис, брошенный убегавшими австрийцами, был уже занят французскому дивизией. Измученной русской армии предстоял еще один тяжелый бой. Подступ к городу был очень труден. С одной стороны — непроходимые горы, с другой — озеро и топь, в середине — узенький путь. Французы расположились за каменной оградой и осыпали этот путь картечью и пулями. Шедший впереди отряд Багратиона дважды бросался в атаку, но был отбит. Бой затянулся до ночи и казался безнадежным, когда к Гларису подошли новые колонны солдат во главе с Суворовым.

Борьба за город была борьбой за жизнь. Было сделано последнее усилие. Несколько батальонов пошли в обход. Карабкаясь по скалам в густом ночном тумане, они доползли до противника и сверху бросились в штыки. Комбинированный удар заставил французов отойти. Армия Суворова ночевала в Гларисе. Впервые после многих дней усталые люди нашли здесь приют и горячую пищу.

Бои у Глариса были последними боями в швейцарском походе. Стремясь спасти армию, Суворов решил уйти от приближавшихся к Гларису главных сил Массены и перевалить через хребет Паникс в долину Рейна. У русской армии не оставалось ни продовольствия, ни патронов.

Снежный скалистый хребет Панике, последний на пути Суворова, был самым трудным из всех. Нечего было и думать - тащить через него артиллерию. 25 оставшихся орудий были сброшены в пропасть.

Проводники отказались идти на хребет, и солдаты лезли почти вслепую. Снежная вьюга заносила следы. Сырой непроглядный туман окутывал гибельные скалы и обрывы. Суворов ехал среди солдат в своем «ветротленном родительском» плаще. Два казака вели под уздцы его лошадь. Несколько раз Суворов порывался слезть и пойти пешком, как и все, но телохранители молча удерживали его.

Переход Суворова через Паникс. Даже опытные швейцарские проводники отказались сопровождать армию через снежные скалы.

И все же люди шли бодро, быстро, без малейшего ропота. В долину Рейна Суворов привел 15 тыс. солдат. Это была усталая, голодная, но по-прежнему великая и непобежденная армия, нисколько не потерявшая своего боевого духа и готовая к новым сражениям, если ей дадут отдых, снабдят оружием и припасами. Но Россия вышла из войны. Кампания была проиграна по вине бесталанных союзников.

Схема перехода Суворова через Швейцарские Альпы.

*

Швейцарский поход продемонстрировал перед всем миром ту непреодолимую волю к победе, которую Суворов воспитал в себе и сумел передать своим бойцам. Эта воля к победе, это стремление к намеченной цели, ломающие все препятствия, были главной чертой в жизни полководца.

Суворов рос хилым, болезненным мальчиком, казалось, совсем непригодным к военной службе. Но с детских лет он закалял свой организм и приучил его постепенно ко всем лишениям походной жизни. В 1742 г., на 13-м году жизни, Суворов был зачислен в гвардию рядовым. Потянулись долгие годы солдатской лямки, которую будущий фельдмаршал испытал на себе в полной мере; она-то и помогла ему в будущем так глубоко и верно вникнуть во все нужды своих солдат. Александр Васильевич Суворов был произведен в офицеры только к 24-му году своей жизни.

Семилетняя война с Пруссией, начавшаяся в 1756 г., была первой войной, в которой Суворов принял участие. Он сразу же выделился как офицер, который, по отзывам начальства, «быстр к рекогносцировке, отважен в бою и хладнокровен в опасности». Уже в это время у него выработалась тактика ведения боя, определявшаяся знаменитой триадой: «глазомер, быстрота и натиск», и оформленная впоследствии в суворовском «военном катехизисе» «Наука побеждать».

В 1760 г., в разгар Семилетней войны, Суворов молодым офицером участвовал в экспедиции на Берлин. Столица Пруссии была взята. Фридрих II терпел от русских одно поражение за другим. Пруссия была накануне разгрома, когда в России на престол взошел новый император, Петр III, слепо преклонявшийся перед Фридрихом. Самодур прекратил войну, сведя к нулю все жертвы, понесенные русскими. Царствование Петра III длилось всего несколько месяцев. Его сменила Екатерина II, продержавшаяся на престоле 34 года. В эти годы и протекала боевая деятельность Суворова.

Почти вся вторая половина XVIII в. прошла в беспрерывных войнах. Вслед за Семилетней войной с Пруссией Россия начала первую войну с Польшей. Затем возобновились военные действия против Турции, от которых Екатерину отвлекли крестьянские восстания, возглавленные Пугачевым. В 1787 г. началась вторая война с Турцией, тянувшаяся несколько лет, а в 1792 г. — вторая война с Польшей.

Суворов удивлял своих военных противников смелостью и быстротой маневра и необычайной энергией удара. Во время войны с турками, в сражении на Кинбурнской косе, Суворов показал образец военной выдержки и хладнокровия при защите крепости от высадившегося десанта. Защита не ограничилась простым отсиживанием в крепости, а в решительный момент перешла в стремительную контратаку и закончилась полным истреблением противника. При осаде Туртукая Суворов проявил себя прекрасным военным психологом. Тщательно подготовленный штурм был совершен ночью, причем Суворов начал его в самый неожиданный для неприятеля момент, мгновенно приняв это решение после второстепенной схватки с турецким отрядом.

Одним из самых изумительных подвигов Суворова был штурм турецкой крепости Измаил. Этот подвиг, казалось, противоречил здравому смыслу. Неприступная, могущественная крепость, в которой находилось 42 тыс. прекрасно вооруженных и отчаянно бившихся турок, была взята русскими, у которых было всего 28 тыс. человек...

Всю жизнь Суворов побеждал своих врагов в открытом бою и всю жизнь терпел поражения «на паркете», среди придворной челяди, сановников и фаворитов. Правители дворянско-монархической России смотрели на Суворова только как на послушного выполнителя их военных планов. Правда, Суворов пытался закрывать глаза на политические цели тех войн, которые он вел. Он любил повторять: «Я только военный человек и иных дарований чужд». Однако объективно он был орудием завоевательной политики русского монархизма XVIII в. Вместе с тем по всему складу своего характера, по своему природному демократизму знаменитый полководец был чужд «высшему свету». Как только проходила военная гроза, о Суворове забывали. После взятия Измаила Суворов позволил себе несколько независимых фраз в разговоре с могущественным екатерининским фаворитом Потемкиным. Эта независимость дорого обошлась полководцу — Суворов остался без награды, вся честь кампании была приписана Потемкину. Суворова постарались «упрятать подальше», дав ему третьестепенное поручение в Финляндии.

*

Чем же объясняются эти потрясавшие весь мир победы Суворова? Конечно, дело было не в пресловутом «военном счастье», на которое любили ссылаться многие завистники полководца.

С легкой руки некоторых иностранных историков получил распространение взгляд на Суворова как на «кулачного бойца», который лезет в драку, не считаясь с правилами боя. Этот взгляд глубоко ошибочен. Суворов был крупнейшим военным реформатором, создавшим свою тактику, свою школу, во многом сходную с наполеоновской и в то же время проникнутую глубоко национальным, русским духом. Вопреки принятой до него «кордонной системе», при которой наступающие растягивались, стремясь обойти противника, а обороняющиеся также растягивались, стремясь упереться флангами в труднодоступные естественные преграды, Суворов ввел метод сокрушения, метод сосредоточенного мощного удара, ставя главной целью уничтожение живых сил противника. В своих солдатах Суворов прежде всего старался воспитать огромную нравственную выдержку, волевые наступательные навыки, инициативу, решительность и быстроту действий. Суворов не терпел «немогузнайства», колебаний, сомнений. Слова «не могу знать», так же, как и «ретироваться» и «назад», были вычеркнуты из его лексикона. Известен эпизод, когда во время сражения на Треббии дрогнувшие солдаты побежали было назад. Суворов вмешался в их ряды и побежал вместе с ними с криком: «Молодцы, заманивай их, заманивай шибче!», а затем резким «Стой!» остановил бежавших и повернул их лицом к наседавшим французам.

Суворов оставил после себя десятки боевых афоризмов, которые благодаря своей лаконичности сделались пословицами и как нельзя лучше определяет характер его военного гения: «Никакой баталии выиграть в кабинете не можно», «Бей противника тем, чего у него нет», «Тяжело в ученье — легко в походе», «Испуган — наполовину побежден»... Вспоминая Суворова, часто приводят еще одну его знаменитую фразу: «Пуля — дура, штык — молодец». Действительно, Суворов придавал громадное значение сокрушающему штыковому удару, но было бы глубоко ошибочно думать, что он недооценивал военную технику. В своем «военном катехизисе» Суворов дает целый ряд правил о пользовании огнестрельным оружием: «Береги пулю на три дня, а иногда на целую кампанию, когда негде взять», «Пуля бьет в полчеловека, стреляй редко, да метко». «Береги пулю в дуле», «Много наскочат — отскочи шаг, ударь одного, коли другого, стреляй третьего, — последние твои».

Учение Суворова было построено на стройном сочетании огня и штыкового удара. И если он все же часто отдавал предпочтение штыку, то это было вполне объяснимо и оправдано не только тем, что штыковой удар больше всего отвечал энергичному, мужественному характеру русских бойцов и соответствовал установке «бить врага тем, чего у него нет». Это было оправдано также и тем, что пуля в те времена, полтораста лет назад, действительно частенько бывала «дурой». Из ружей, которыми были снабжены русские войска, можно было делать всего два-три выстрела в минуту. Почти полминуты уходило на то, чтобы перезарядить ружье, забить в него шомполом заряд и пулю, насыпать на полку порох и т. д. За это время враг мог набежать вплотную. Сама форма ружья затрудняла правильность прицела. так как ложе было прямым продолжением ствола. Такие ружья были очень красивы на парадах, но мало действенны в бою. Наконец, ружья того времени были гладкоствольными, из них можно было поражать врага не дальше, как на 200—250 шагов и то без ручательства за точность попадания.

Артиллерия того времени также отнюдь не походила на мощные орудия наших дней. Гладкоствольные пушки и гаубицы во второй половине XVIII в. стреляли всего на 300—400 м картечью и не более как на 1 км ядрами. Пушки, так же, как и ружья, заряжались со ствола, и скорострельность их была очень низка. Мало того, эти орудия были опасны не только противнику, но и своим — их стволы часто разрывались. Готовясь к защите Кинбурнской косы, Суворов велел испытать береговую артиллерию — из 37 пушек 9 разорвались при первом же выстреле...

И все же Суворов придавал большое значение артиллерийскому огню и в том же «военном катехизисе» поучал: «Артиллеристам быть приученными к скорострельной стрельбе, но в действии сие служит только для проворного заряжания. На неприятеля пальбу производить весьма цельно и не понапрасну, дабы зарядов всегда много оставалось».

Толковые и целеустремленные действия русских артиллеристов во время войны с Польшей и с турками, во время штурма Измаила и особенно в знаменитом сражении на реке Рымне показали, что учение Суворова не прошло даром.

Суворов отнюдь не был «генералом без диспозиции», как пытались его иногда представить. Для своего времени Суворов был высоко развит и образован. Он хорошо знал математику, историю, географию, владел многими европейскими языками, глубоко изучил военное дело. Свои блестящие победы Суворов одерживал с солдатами, которые до этого проходили у него такую многолетнюю школу бесстрашия и военных навыков, что им оставалось «только лишь не забывать выученного».

Перед штурмом Измаила в поле был сооружен вал — точная копия измаильского, и войска по ночам упражнялись на нем, проходя последовательно стадии штурма. Готовясь к боям, Суворов заставлял своих солдат совершать походы и маневры в естественной обстановке, какая ждала их в сражении. Перед сражением Суворов составлял оригинальные и глубоко задуманные планы, издавал короткие, но точные и деловитые приказы и диспозиции, которые определяли, однако, только главное в предстоящей операции. «А подробности, — как гласила его замечательная диспозиция перед Туртукаем, — зависят от обстоятельств, разума и искусства, храбрости и твердости гг. командующих».

Наконец, и это главное, мощь Суворова объяснялась его патриотизмом, его народностью, его демократической простотой в обращении с солдатами.

В Суворове никогда не было дворянской спесивости и высокомерия. Вне строя он не делал различия в своем обращении с офицерами и рядовыми. Он любил и уважал солдат и требовал такого же уважения к ним со стороны командиров. Суворов отправлял на гауптвахту тех офицеров, у которых частях оказывалось больше одного процента больных. И солдаты платили своему фельдмаршалу такой же любовью и уважением.

В ореоле мировой славы возвращался Суворов в Россию после итальянских и швейцарских походов. Но на родине, куда весной 1800 г. вернулся семидесятилетний фельдмаршал, его по дороге в Петербург ждало новое и на этот раз последнее испытание. Придравшись к тому, что Суворов нарушил один из пунктов высочайшего устава, а именно — имел при штабе, по старому обычаю, дежурного генерала, Павел объявил выговор Суворову и послал ему соответствующий рескрипт. Намечавшаяся торжественная встреча фельдмаршала была отменена. Суворову был даже запрещен доступ во дворец императора.

Это нанесло Суворову смертельный удар и сразу подорвало здоровье, расшатанное тяжелой боевой жизнью. Последняя опала длилась недолго — 6 мая 1800 г. Суворова не стало.

Похороны Суворова, на которых Павел даже не счел нужным присутствовать, превратились в грандиозную демонстрацию. Провожать полководца вышел весь Петербург, если не считать некоторых сановников и придворных. Это была демонстрация любви и признательности народа к великому герою, вопреки воле царя и сановников. Это была еще одна и последняя победа Суворова над тупыми и ограниченными правителями великой страны, победа того, кто всю жизнь учил беззаветно любить родину, и «наипаче всего беречь русского солдата, чудо-богатыря, орла, храбрейшего во всем мире».