Материалы, опубликованные в журналах и не входящие в статьи, можно увидеть на страницах номеров:

01 апреля 2022

Изумруд и князь Мещерский

Николай БЕЛЯВСКИЙ, Рисунки худ. Дмитлага Глеба КУН

Володька Изумруд с Академиком и Леней Кротом, получившим эту кличку за неказистую рожу, глушили портер в пивной возле Сухаревки.

На залитой клеенке стола, подле опорожненных бутылок, пестрела закуска — все, что могло противопоставить шальным деньгам это незатейливое заведение.

К столику подошел худощавый мужчина с выцветшим лицом, отмеченным родимым пятном, в засаленном, прорванном на локтях пиджаке.

— Не откажите в стаканчике пива, — залебезил подошедший, оглянувшись, словно боясь, чтобы его просьбу не услышали за соседними столиками.

Затем, не дождавшись приглашения, подсел. Налитый стакан задрожал в его длинных исхудалых пальцах.

— Видать, обнищал парень, — шепнул Крот, — может возьмем в помощники.

— Вы что — безработный? —  спросил Академик.

Незнакомец на минуту замялся.

— Я — князь Мещерский, —  тихо сказал он. — У отца особняк был на Пречистенке... имение тоже было. Я-то, впрочем, не воспользовался. Революция захватила. А на отца, видите, «идейность» напала: Россия, говорит, гибнет. Мы — отпрыски старинной семьи. И деды и прадеды у кормила государева стояли. Нам последним и покидать гибнущее судно... Пропутался отец у Деникина да Врангеля и улизнул за границу. А я остался... в НЭП служил конторщиком в частной торговле. Из уважения устроили. А теперь торговлю прикрыли... Вы, — прервал он свой рассказ, — наверное, не станете докушивать колбасу.

— И в помощники не годится, — шепнул Изумруд. — Князья по-нашему воровать не умеют. Да и, видать, этот продаст за грош.

— Вот что, — обратился он к Мещерскому, поднимаясь. —  Мать моя, прачка, как раз возле вашего особняка жила. Только ни мне, когда я пацаном был, ни матери из того особняка и куска хлеба не перепало.

Остановил проходившего мимо официанта:

— Получи с нас, а вот на этот червонец накорми и напои князя. Понял? Считаться нам с ним не на чем. И те деньги, что его батька при себе держал, и эти, что сквозь наши пальцы текут, не горбом заработаны.

*

Разные дороги привели Володьку и князя Мещерского на строительство канала. Но свою лагерную жизнь начали они одинаково.

Каждый про себя решил: «пускай медведь перековывается». Каждый давно уже раздавил стыд и ловчил, как умел.

Князь, изведавший долю прихлебалы у своего прежнего дворника, прошедший попрошайничество и нищету, утратил способность стыдиться даже и самого себя. Обрюзгший, опустившийся, он избегал только одного — встречи с такими же, как он, осколками.

Как знать, вдруг случится несбыточное, история повернет колесо и соберутся снова те, что помнят гордых князей Meщерских...

А Изумруду еще с детских лет некого было стыдиться. Не тех же, кто обзывал его мать потаскухой, кто за украденный гривенник избивал его до потери сознания?

В изоляторе снова свела их судьба.

Изумруд попал за взлом вещевой каптерки, Мещерский —  за подделку рабочих сведений.

— Ну, князь, обвыкся в лагере? — не скрывая снисходительной улыбки, опросил Изумруд.

— Мне к этой жизни привыкнуть невозможно, — вяло и нехотя ответил Мещерский.

Шел апрель. На участке кончали шлюз, укладывали кубометры теплого, дымящегося бетона.

В изоляторе они сидели вдвоем.

— Изумруд, дай бычка, —  попросил князь, не сводя жадных глаз с дымящейся изжеванной цыгарки, — и князем меня не зови, — прибавил он, —  пусть меня здесь за такого же, как и ты, жулика считают.

Изумруд пренебрежительно усмехнулся.

— Не, паря, чтобы жуликом таким быть, надобно азарт и смелость иметь. А этакую жизнь, как у тебя, и вброд перейти не трудно.

*

Прошло три недели. Изумруд и князь снова оказались в одном бараке.

С товарищами Изумруда творилось что-то непонятное. Витька стал начальником отряда. На гимнастерке у него значок ударника. Петька Селезнев после шести месяцев курсов теперь прораб по бетонным работам, целый день между гравиемойкой, бетонным заводом и блоками мечется. Да и вся бригада тридцатипятников вкалывает почем зря, «вчистую» отхватывает по 150 процентов.

И получилось у Изумруда непонятное положение.

Тачкой для видимости тарахтеть да на перекурках отыгрываться — у своего же брата на шее сидеть будешь. И выйдет, что он, Володька Изумруд, не с самостоятельным жульем заодно, а с князем и последней шпаной в одну дудку дудит. А бригадир пристает:

— Я жулик не хуже тебя, а вот накручиваю. Бригада к знамени пробивается. Что не доделаешь, все равно за тебя выполним.

Видит Изумруд — поотстал от жизни. Один остался. Да и податься некуда. Решил: пора за ум браться.

Пришлось ему на первых порах приналечь. Работает, а самому странно: «Ты ли это, милый друг Володя Изумруд, тачки с бетонам катаешь?»

Но в работу влип, — последним в ряду топтаться не след.

Так и добрался Изумруд до звания ударника.

А тут постановление партии и правительства о канале в газете прочел. И как личную радость принял. Раз работаешь, приятно знать, что не на захудалую работенку поставлен.

Да еще начальник участка в разговоре прошлое разворотил, до самого сердца достал. Расспросил про жизнь, про детство и говорит:

— Видишь, Терентьев, живи твоя мать, работницей была бы советской власти, почетом пользовалась бы...

*

Изумруд еще раз прощупал взглядом выступавшие из опалубки серокаменные бычки плотины, котлован, опустившийся ниже уровня реки, в котором вот уже три месяца работали под защитой перемычки.

Сейчас, кроме него и задержавшихся в котловане Короткова и Гусева, уже никого не было.

Вода, выбившая доску обшивки, уже врывалась в котлован, переворачивала, поднимала, кружила в рыжей пене мелкую щепу и доски трапов.

Не заткнешь сейчас же проклятую брешь — вода зальет котлован до прихода смены.

— Вот что, — кинул Изумруд Короткову, — пулей в барак! В два счета подыми ребят. Чтобы сыпали сюда с лопатами. А мы с Гусевым попридержим воду.

Он взглянул на холодную, темную набухшую пену. Озноб тысячью уколов пробежал по коже.

«Плотину нужно построить к Октябрю!» — мелькнула мысль. Не раздумывая, он мгновенно скинул гимнастерку. Далеко в сторону швырнул тяжелые каналоармейские башмаки, словно вместе с ними отбрасывал последние колебания.

*

Ощущая всем телом обжигающий холод осенней реки, нырял Изумруд. Каждый раз с тяжелым плеском смыкалась мутная вода, и охватывала его стеклянная тишина.

Лихорадочно, наперекор бьющей из-под досок струе, нащупывал отверстие и пытался забить его. Но тугая струя каждый раз отводила руку, выбивая из пальцев щепу и доски.

Когда обессиленный бесполезной борьбой Володька разрывал головой поверхность воды, уши наполнялись тяжелым назойливым звоном. Казалось, в последний раз ловит он взглядом и сентябрьское небо с клочьями реденьких туч, и нахохлившийся на берегу облупленный остов собора, и серокаменные быки Перервинской плотины, той самой, что новой весной поднимет уровень Москва-реки.

После третьего раза Гусев подал Володьке деревянную чурку.

— Попробуй засадить, может и удержит.

Снова над головой сомкнулась вода. Налег Изумруд на чурку всем телом, вогнал ее в промой перемычки. Как раз по отверстию! Напор тотчас приостановился.

Стоит Изумруд над перемычкой, ноги судорогой свело.

— Теперь, ребята, надо грунтом закрепить, и амба! Воду за ночь насосами отработаем.

А ребята уже бегут, что-то кричат, машут руками.

Первым добежал Коротков. Потом остальные. Окружили Изумруда. Наперебой жмут руку. Кто свой бушлат, кто сапоги предлагает. Тут почувствовал Изумруд, как поднялась в нем незаметно для самого себя новая гордость ударника и звеньевого.

— Вы, ребята, не подкачали, — сказал он. — И десяти минут не прошло — все, как один, высыпали.

— Всех поднял, — откликнулся Коротков, — только Мещерский, — паразит этакий, остался. «Свое время, говорит, отработал. Теперь меня никакими коврижками на плотину не выгонишь».

С плотины возвращались уже ночью.

Из осенней темноты, с промозглого ветра кому не приятно вернуться в теплый барак!

А тут дневальный расстарался: раздобыл щепы, распалил чугунку, на столах чайники с кипятком поставил.

Быстро скидывали набухшие от воды ботинки, доставали из сундучков сухое белье. Дневальный, тяжело отдуваясь и пыхтя, уже тащил в сушилку груду потемневших от влаги бушлатов.

Позвякивая жестяными кружками, окружили стол.

И тут у беспечного Петьки Короткова, всегда оставлявшего свои припасы на подоконнике, не оказалось хлебного пайка и коробочки с наколотым сахаром.

— Да я полный день отсюдова не вылазил, — оправдывался сконфуженный дневальный. —  Только за дровами и сбегал, да и тогда Мещерский в бараке оставался.

Мещерский, накрывшись изодранным бушлатом, неподвижно лежа на нарах, казалось, не слышал поднявшегося в бараке шума. Но едва только подошедший к нарам Гусев запустил руку к нему под изголовье, князь сразу же проснулся и навалился на подушку плечом.

— Не имеете права лазить в мои вещи! — закричал он.

Но было поздно. Знакомая всем жестяная коробка блеснула в руках Гусева.

— У... шпана!.. Чего лежишь, вставай, шакал проклятый!..

Кто-то цепко схватил Мещерского за шиворот и выпихнул на середину барака. Кто-то развернулся и уже готов был крепко двинуть князя.

— Подождите, — неожиданно вмешался, протискавшись на середину барака, Коротков.

— Говорить по совести, и у меня рука чешется. Только раз по-новому жить стали, не к лицу нам по воровскому правилу поступать. Давайте лучше решим, что нам с этим паразитом делать.

— Гнать из барака!

— Отвести к коменданту! Пусть в изолятор сажает.

— Помять как следует, да и за дверь!..

Но вмешался Колька Академик:

— В изолятор посадить —  плевое дело. И лодырь, и контра, и торбохват. А только какой прок в изоляторе его держать? Все равно нам за него лишнюю норму ставить придется. Давайте-ка заставим князька на социализм поработать! Возьмем под наблюдение всей бригады...

— Да он, собака, в бараке у нас последние пайки стянет!

— Ну, — рассмеялся Коротков, — в бараке у него вроде как нянька будет, препоручим дневальному.

— Я предлагаю, — закричал Колька, — шефство над князем Изумруду взять. Пусть хоть от воровства отучит.

Темная краска бессильной злобы проступила на лице Мещерского.

Но жестяная коробка стояла на столе, и невольно пришлось смолчать.

— Ну, как же решим? — спросил Колька.

— Послушаем, что Изумруд скажет.

— Нелегкую вы мне задачу задаете, — ответил Володька. В воду нырять легче было. Будь он настоящий вор, что с детства, кроме голодухи да пинков ничего не видел, тогда другое дело. Тогда бы я твердое обязательство принял от воровства его отучить. Покажи только нашему брату доступ к настоящей жизни, растолкуй, подсоби, он и сам на прошлое оглядываться не захочет. А Мещерский —  князь. Хорошая жизнь у него —  другая. У него все — и стыд и радость позади остались...

Помолчали.

Потам Изумруд нерешительно прибавил:

— Ну, да каких чудес не бывает. Из нас, жуликов, честных людей делают?

— Делают! — прогремел в ответ барак.

— Ну что же, попробуем. Может, и из князя хоть что-нибудь вроде человека получится...



Комментариев нет:

Отправить комментарий

Последняя добавленная публикация:

Шерсть из молока | ТМ 1940-02/03

Инж. А. БУЯНОВ Долгое время монопольным «поставщиком» шерсти была овца. В последние годы химики открыли способ получения искусственной шерст...

Популярные публикации за последний год

Если Вы читаете это сообщение, то очень велика вероятность того, что Вас интересуют материалы которые были ранее опубликованы в журнале "Техника молодежи", а потом представлены в сообщениях этого блога. И если это так, то возможно у кого-нибудь из Вас, читателей этого блога, найдется возможность помочь автору в восстановлении утраченных фрагментов печатных страниц упомянутого журнала. Ведь у многих есть пыльные дедушкины чердаки и темные бабушкины чуланы. Может у кого-нибудь лежат и пылятся экземпляры журналов "Техника молодежи", в которых уцелели страницы со статьями, отмеченными ярлыками Отсутствует фрагмент. Автор блога будет Вам искренне признателен, если Вы поможете восстановить утраченные фрагменты любым удобным для Вас способом (скан/фото страницы, фрагмент недостающего текста, ссылка на полный источник, и т.д.). Связь с автором блога можно держать через "Форму обратной связи" или через добавление Вашего комментария к выбранной публикации.