Северная Земля была открыта до революции экспедицией
Вилькицкого на ледокольных пароходах «Таймыр» и «Вайгач». В 1930 г. «Седов»
высадил на необитаемую землю четырех зимовщиков во главе с их начальником
Ушаковым. Зимовщики объехали на собаках всю Северную Землю, пересекли ее
несколько раз вдоль и поперек.
Выяснилось, что Северная Земля простиралась значительно
дальше на север, чем думали, и состоит из четырех, а не из трех островов, как
предполагал Вилькицкий. Самую северную точку, от которой до северного полюса
940 километров, Ушаков назвал «мысом Молотова». Сюда впервые в истории подошел
в 1932 г. наш «Сибиряков».
Отто Юльевич Шмидт, начальник экспедиции на «Сибирякове», выдвинул смелое предложение обойти Северную Землю с севера, пройдя из Карского моря в море Лаптевых не проливом Вилькицкого, а мимо мыса Молотова. Об этом уже давно мечтал наш капитан Вл. Ив. Воронин. Весь путь от Диксона до мыса Молотова мы прошли по чистой воде, но когда обогнули мыс и вошли в море Лаптевых, — чистой воде пришел конец. Шли разреженным льдом, с каждой пройденной милей лед становился плотнее и плотнее. «Сибиряков» шел тихим ходом, хотя машина работала на «полный, вперед».
Капитал крупными шагами ходит по мостику. Такой медленный
ход ему не по нутру. Он недовольно приказывает: «Передайте Матвею Матвеевичу,
пусть даст самый полный». Матвей Матвеевич Матвеев, наш старшин механик, давно
плавает с Владимиром Ивановичем. Вместе с ним открывал на «Седове» остров Визе
и остров Шмидта. Грузный Матвей Матвеевич несколько раз спускался в машинное
отделение и потный, запыхавшийся поднимался обратно на палубу, глядя, как
продвигается во льду «Сибиряков».
Нетерпеливому Владимиру Ивановичу кажется, что судно
остановилось, что мало пару, что машина дает не все обороты. Он услышал голос
механика и, перегибаясь через поручни мостика, кричит;
— Пару, видно, мало.
Матвей Матвеевич, укоризненно взглянув на капитана,
безнадежно развел руками и исчез в машинной. Не помогли лишние обороты машины,
не помогли усилия потных кочегаров, «Сибиряков» остановился в десятибалльном
льду.
*
Впереди белая, снежная степь. Долго смотрел в бинокль
Владимир Иванович и там, где тянулся ровный, не ломаный лед с лужами воды,
капитан нащупал что-то биноклем.
— Ну, Михаил Гаврилович, давай начнем. Видишь, вон на небе
темноватую полосу?
— Вижу, — ответил, хотя сам и не видел, а только заметил
направление, на которое показал капитан.
— Там водяное, темное небо, пробивайся туда и передай по
вахте.
Не поверил я капитану, а главное смущал сплошной, нетронутый
лед, окруженный десятками айсбергов. Эти ледяные скалы (мы потом насчитали их
100) держали лед, как мертвые якоря. Одни айсберги были ровные, как стол,
другие возвышались над льдом пирамидами, третьи — бесформенные, угловатые
ползли неровными ступенями к небу.
Стояли солнечные дни и светлые августовские ночи. Среди
сотен ледяных скал, среди сплошного покрова льда «Сибиряков» начал битву. 52
часа подряд стрелка машинного телеграфа прыгала от «полного назад» к «полному
вперед». Тринадцать четырехчасовых морских вахт «Сибиряков» с разгона врезался
в лед, крошил его, носом влезал на лед, ломал его и снова отходил назад. Лед
толщиной в три четверти метра с трудом уступал дорогу. С каждым ударом
пробивались на треть корпуса.
Вначале я с недоверием отнесся к этой работе, уж очень мало
за мою вахту пробились вперед. Соседний айсберг — правильная пирамида, как был
напротив мостика, так и остался. По когда я пришел на следующую вахту, пирамида
была за кормой, а напротив мостика был тот уродливый айсберг, что стоял
впереди. Мы продвигаемся.
С этой вахты я готов был работать круглые сутки. Мне
хотелось на своей вахте выбиться туда, где темнеет небо, на чистую воду. Били в
три русла, чтобы был шире взломанный путь, чтобы не застревал «Сибиряков».
Ударишь вправо, отойдешь и ударишь влево, опять отойдешь, и снова несешься по
руслу полным ходом между правым и левым руслами.
*
Трудно передать чувства капитана и штурманов, чувства всей
команды, когда «Сибиряков», ударившись с полного хода о лед, весь вздрагивал от
удара, иной раз так сильно, что трудно было устоять на ногах и на баке сам
звонил колокол.
Темное небо впереди превратилось в черную нить. Блеснула
вдали полоска воды. Я не видел работы машины с мостика, но чувствовал ее по
дрожанию корпуса. Я представлял себе, как носятся внизу поршни в цилиндрах, как
мелькают жирные блестящие мотыли.
Это был настоящий бой со льдами, и были минуты, когда
«Сибиряков», врезавшись с полного хода в лед, застревал и не двигался с места.
Уставившись в какую-нибудь точку на льду у борта, напряженно
следишь, есть ли подвижка?
Проходит пять, десять минут, полчаса... час, под кормой
кипит вода, в водовороте кружатся льдины, а «Сибиряков», стиснутый льдом, стоит
неподвижно. Точка на льду, как была у замеченной заклепки, так и осталась, не
сдвинувшись на булавочную головку. Приближается смена вахт. Как тяжело и обидно
сдать вахту с застрявшим во льду пароходом.
Еще пристальней, до боли в глазах, следишь, нет ли подвижки
и, забывая все на свете, просишь про себя:
«Сашенька («Александр Сибиряков»), вырвись, ну, вырвись же!»
И ловишь себя на том, что сам готов помочь судну и,
упираясь, толкаешь его.
*
После взрывов аммонала, на сплошном ледяном покрове
появляются круглые лунки разбитой ледяной каши.
Только взрывы вблизи борта помогали вырваться застрявшему
«Сибирякову», но после резких ударов в корпус частенько подымается на мостик
старший механик.
— Близко рвут, котлы может сдвинуть с фундамента. В машине
отдает, — задыхаясь сообщает прибежавший на мостик Матвей Матвеевич.
Koгда он торопливо спустился с мостика и скрылся в машинных
дверях, Владимир Иванович кричит подрывнику:
— Не рвать близко, сколько раз я вам говорить буду!
В эти дни, в эти часы бессилия «Сибирякова» люди, как
мураши, толпились на льду. Пешнями окалывали лед у борта, баграми и шестами,
льдину за льдиной выталкивали к корме на чистую воду, очищая борта.
Капитан и Отто Юльевич спустились на лед и наконец крик радости,
когда околотый «Сибиряков» вырывается из льдов.
 |
| Ледокол "Сибиряков", прошедший в одну навигацию 1932 г. Северным морским путем. Ледоколу пришлось выдерживать настоящие бои со льдами. Люди спускались с борта корабля и закладывали в ледяные преграды аммонал. Страшный взрыв потрясал ледяное безмолвие, — торосы раздавались, открывая водный путь отважным завоевателям Арктики. Фото П. Новицкого |
*
— Пошел? Пошел! — неслось над ледяной пустыней. Люди с
потными, счастливыми лицами взбирались на палубу с пешнями, баграми, шестами.
Опять вперед к черной полосе, она уже близко. Чистая вода,
как лакомый кусок, мелькает впереди, и чем ближе вода, тем обиднее, когда
застревал пароход.
«Сибиряков» пробивал себе путь в белой стране айсбергов,
пугая шумом и грохотом полярных жителей — белых медведей. Широкую, точно
вспаханную дорогу, среди белого поля оставляет за собой пароход.
Стрелка телеграфа, звякнув, легла на «полный вперед» и
больше не возвращается на «задний ход». Пробили белую ледяную степь и пошли по
чистой соде моря Лаптевых, разгоняя волны.
Пошли полным ходом по десять миль в час.
Отто Юльевич на мостике поздравлял капитана:
— Владимир Иванович, на нашу долю выпала честь в первый раз
в истории плавания обогнуть Северную Землю. Поздравляю!
Я тоже кричал «ура», хотя мне было обидно, что вырвались мы
на чистую воду не в мою вахту.
Комментариев нет:
Отправить комментарий