Самолет «штопорит», самолет «вошел в штопор» — это означает, что он стремительно падает по очень крутой спирали, почти вертикально и быстро вращается вокруг оси падения. Штопор самолета возникает, как следствие потери скорости или такого повреждения, что машина становится неуправляемой. В воздушном бою опытный пилот, искусственно введя машину в штопор, быстро теряет высоту, а противник воображает, что самолет сбит и падает на землю неуправляемый.
Парашютные прыжки из фигурных эволюций самолета (штопор, пике, бочка, переворот Иммельмана) тренируют в летчике хладнокровие и расчет своих действий при вынужденном оставлении самолета при пожаре, столкновении и других авариях в воздухе.
Этот вид парашютного спорта, когда приходится преодолевать затруднения, связанные с винтообразным прыжком с самолета, — прыжок с большой скоростью, — развивает мужество, волевые качества, смелость, уменье ориентироваться в сложнейшей воздушной обстановке. Кто прыгнул из штопора, тот подавит в себе навсегда страх высоты.
14 марта и я решил прыгать из штопора. До этого прыжка я имел уже около тридцати прыжков с различной высоты и положений. Признаюсь, что прыжок из штопора пугал меня; я — летчик, знал на практике все особенности и неприятности штопора, в который я столько раз вводил самолет. Я побаивался, что инерционные силы вращения не дадут мне вылезть из кабины или меня «подсосет» под самолет вихрями, образующимися при штопоре.
 |
| Фото В.Тюккеля |
В то памятное утро меня вывозил летчик Еремеев. Решили, что он введет самолет в штопор на высоте 1600 метров, но когда мы набрали 1500 метров — видимость на землю была такая хорошая, что мы решили «нацарапать» до 2000 метров. На эту высоту забрались совсем незаметно. Было холодновато, ведь я, чтобы легче выбраться из кабины, надел только летний тонкий комбинезон.
Еще на земле я договорился с Еремеевым вылезать из кабины только после второго витка штопора и покинуть самолет к 4—5 витку. Под нами блеснула на изгибе Москва-река под углом правой плоскости, эту точку мы выбрали исходной для ввода машины в штопор. По расчетам на снос ветра я должен был приземлиться в районе аэродрома или лагерей.
Беру за плечо Еремеева — это значит: «я готов».
В ответ вижу в зеркале передней кабины улыбку Еремеева, и эта улыбка моего пилота сразу подбодрила и успокоила меня.
Мимолетный взгляд на кольцо парашюта — оно на месте. Отстегнул ремни, крепящие меня к кабине. Слегка волнует новизна прыжка, на который я сейчас иду. Еремеев кивает в зеркало; вот он сбросил газ мотора до малых оборотов и одновременно задирает нос самолета так, что горизонт опускается вниз под плоскость самолета.
Еще раз — в зеркале ободряющая улыбка Еремеева; он дает «ногу до отказа», и машина ныряет носом влево вниз. Земля рывком поднялась вверх и завертелась воронкой.
Еремеев внимательно глядит на приборы, я осматриваю землю. Первую долю секунды я еще различал в быстро вертящейся воронке земли расплывчатые контуры Москва-реки, ипподрома, Ленинградского шоссе. Затем все слилось в этой вертящейся воронке. Считаю ... даю окончиться второму витку, встаю в кабине, ногу заношу за борт и крепко держусь за кожаную кайму кабины. Наступает момент прыжка. Резко и сильно отталкиваюсь от борта в сторону вращения самолета.
Первые доли секунды ничего не чувствую, не сознаю, кроме назойливой мысли, — где же сейчас самолет? Свое положение относительно земли тоже не знаю. Затем определяю, что земля уже не вращающаяся «воронка, а плоскость, стремительно летящая куда-то в сторону.
Выдернул кольцо на 8—10-й секунде после отделения от самолета. Еще секунда падения, и я под наполненным, всегда успокаивающим куполом парашюта. Сразу стало непривычно тихо, слегка кружится голова от вращения, и в ушах стоит звон — следствие резкой перемены скорости. Устраиваюсь поудобней и подбираю под себя ножные лямки и обхваты парашюта.
По звуку мотора определяю, что самолет идет несколько ниже меня. Вот и сам Еремеев, он уже снижается и приветствует меня большой летной перчаткой. Поворачиваю стропы парашюта, качаюсь лицом к нему, отвечаю на приветствие. Приземляюсь раньше самолета.
Как выяснилось, я отделился от самолета на шестом витке штопора, и это дало мне «хороший размах», чтобы скорее и дальше отойти от самолета.
Я совершенно не обоснованно боялся «встречи» с самолетом на высоте 1600 метров: мое тело с громадной силой по инерции вращения далеко отбросило в сторону. Характерно, что удар при раскрытии парашюта был меньше ожидаемого. Я успел погасить скорость своего горизонтального падения, вернее полета, тем, что не сразу дернул кольцо парашюта. Самый момент раскрытия парашюта был на какой-то грани между моим горизонтальным и вертикальным падением, хотя купол парашюта рвануло не вверх, а в сторону.
Парашютные прыжки из штопорящего самолета выполнимы. До прыжка неясно представляешь себе вылезание из кабины, отделение от нее и прыжок. Но практика еще раз говорит — прыжки из штопора, как из любой фигуры самолета, вполне под силу нашим парашютистам.
Комментариев нет:
Отправить комментарий