Вы спрашиваете, как я научился прыгать с парашютом? Вы хотите знать, как я прыгнул первый раз?
Сдав очередной зачет (я в техникуме учусь), вышел я из класса в зал. Смотрю в окно. В небе летят раскрытые зонты. Под зонтами на ниточках человечки болтаются и ногами размахивают. И раньше я парашютистов видел. Подумаешь, какое дело! Но самого не тянуло. А здесь, вдруг сразу, завидно стало, самому полететь захотелось. Скажу несколько слов по поводу этого «сразу». Я думаю, что это был только толчок, когда количество, выражаясь языком диалектики, переходит в качество, ибо интересовался людьми, летающими с парашютами, я давно, хотя мне и в голову не приходило, что также могу полететь и я. А тут сразу мелькнуло — «буду парашютистом».
На другой день я был уже учеником парашютного отряда нашей «Трехгорки». Отряд только что сорганизовался. Была весна 1934 года, и ребята готовились рапортовать маю раскрытыми зонтами парашютов.
Изучаем материальную часть. Надеваем на себя парашютные лямки. Учимся выдергивать кольцо. По очереди нас подвешивают к турнику и говорят: «ветер слева». Это значит, что нужно сейчас же повернуться спиной к ветру. Иначе, при посадке стукнешься затылком об землю.
С месяц нам пришлось потерпеть в ожидании очереди ехать на облет. Материальную часть мы уже знали; теперь нас должны были познакомить с воздухом — покатать на самолете.
*
24 мая наконец едем. Пятитонная машина полна. С песнями пронеслись мы по Москве и подкатили к Павшинскому аэродрому. Здесь шутки и песни в сторону. Военная дисциплина. Выстроились мы в одну шеренгу, а командир Леонтьев отрапортовал начальнику аэродрома:
— Прибыл отряд парашютистов для проведения облета. Все в полной боевой готовности.
Начальник аэродрома объяснил, что все команды полагается на аэродроме исполнять бегом, объяснил еще, что такое «нейтральная зона», «место взлета» и т. д. Познакомились мы и с сигнализацией, по которой ориентируются летчик и парашютист.
Мы окружили начальника аэродрома и слушаем. Вдруг окрик:
— Становись.
Оказывается приехал тов. Косарев. Рапорт отдал ему опять т. Леонтьев.
— Отряд парашютистов фабрики «Трехгорная мануфактура»: десять мужчин, тридцать женщин, занимаются изучением правил работы на аэродроме. Все бойцы обещали сдать нормы на значок «ворошиловский стрелок», «готов к труду и обороне», обещали быть десантниками и отличными парашютистами.
После теплой беседы тов. Косарев уехал. Он сказал не много, но мне, лично, после этого еще больше захотелось стать парашютистом. Раньше я считал, что парашютизм это только спорт, но после слов тов. Косарева я понял, какое значение этот спорт имеет в военном деле. Я уже знал, что должен прыгнуть не только потому, что мне хочется прыгнуть, а потому, что это нужно, и этот опыт может пригодиться в военное время.
В кабину я влез со страхом (говорю прямо — кто вспомнит свой первый полет, тот поймет). Меня привязали, но я все-таки вцепился в кабину руками. Оторвались. Летим. Набираем высоту. Зеленый лес, перепаханные поля, посредине — аэродром. На высоте 600 метров людей уже не видно, только маленькие, черненькие, спичечные головки шевелятся внизу. Чувствую себя великолепно. Наблюдаю за землей, как советовал Леонтьев.
Самолет маленький. Неустойчивый. Летим, летим, и вдруг самолет проваливается на несколько метров. Ну, думаю, конец. А летчик даже внимания не обращает.
*
Через несколько дней мы прыгали. Помню, отличный солнечный день. Опять едем на аэродром. Те же песни и невозмутимые лица. Никто и не показывает вида, что волнуется. Но каждый знает — отступать поздно. Все уже прошли врачебную комиссию.
Первым влез в кабину командир. Он спрыгнул легко и спокойно. После него моя очередь. Подхожу. Доктор выслушивает пульс. Командир проверяет, не слишком ли крепко затянут шланг. Если крепко, нужно ослабить, потому что он может порваться, кроме того трудно будет выдергивать кольцо.
Командир проверяет еще резину, что у меня на руке. Эта резина другим концом прикреплена к кольцу. Если начинающий парашютист растеряется, то от взмаха рукой (в воздухе нельзя не взмахнуть руками, особенно с непривычки) парашют раскроется сам.
В кабинке я уселся поудобнее, вытянул ноги и махал рукой ребятам, которые следили за полетом. (Каждый думает, небось, — скоро моя очередь!) Когда знакомые лица скрылись самочувствие упало. Разглядываю аэродром. Вижу черное пятно — это наши ребята. Невдалеке ярко-белое полотнище, лежащее буквой «Т». Это место, где я должен приземлиться. Белое полотнище вижу прекрасно. Кажется, что это не успевший еще стаять снег лежит посредине аэродрома.
От прыжка мои мысли отвлекла Москва. Она лежала на горизонте. Заводские трубы дымились как воткнутые в землю сигары. Дома сливались в одну массу, перечеркнутую узенькими линиями улиц.
Может показаться смешным и неправдоподобным, но я так увлекся своими мыслями и видом Москвы, что совсем забыл о прыжке. Когда я рассказал об этом (конечно уже на земле) инструктору, он при всех повторил мой рассказ и просил каждого последовать моему примеру.
Летчик выключил мотор, самолет летел бесшумно, на свободном ходу. Я вспомнил, что это значит. Сжал кулаки, сдавил в них свое волнение. Парашют лежит на спине как дорожный мешок туриста. Грудная перемычка застегнута. Резинка на руке. Готово! Вылезаю на крыло. Держусь. Рука прилипает к кабинке, точно она вымазана клеем. Первый раз за все время мысль: «может, отказаться?» Один шаг, и я опять в кабинке. Можно сказать, что зашалило сердце. Пульс не в порядке. Но нет! Сделать шаг в кабинку еще труднее, чем решиться прыгнуть.
Из кабинки выглядывает летчик-инструктор Каминский. Не знаю, что написано у меня на лице. Каминский кажется ничего не замечает (или не хочет замечать?). Он легко нагнул голову, словно увидел знакомого, и поклонился. Я знаю, что означает этот поклон. Левая нога стоит на плоскости, правая в скобе. Захватывающее чувство... Немного похоже на то, что испытывает человек, который впервые залез на вышку и хочет кинуться в холодную, осеннюю, зеленую воду. Но этот человек боится только холода, а здесь еще глубина почти в километр!
До сих пор с громадным удовольствием я вспоминаю эти секунды.
 |
| За бортом самолета. Фото Г. Липскерова |
Что может быть приятнее для человека, чем воспоминание о победе над своей трусостью, чем воспоминание о том, что разум и сила воли оказались победителями!
Я кивнул в ответ Каминскому и кинулся головой вниз. Шум и свист хлестнули в уши. Ничего не вижу. Глаза, несмотря на указания инструктора, закрыл. Лечу... кажется уже минут пять прошло. Рванул кольцо.
Продолжаю лететь... значит не раскроется. Но через три с половиной секунды меня подбросило вверх. Падение стало замедляться. Тише, тише... Громадный абажур парашюта заслоняет самолет. Его шум остался где-то наверху.
Смотрю вниз. Руки машут мне. Кепки летят навстречу. Ветра почти нет. Снижаюсь тут же, где садился в самолет.
Ближе, ближе... Люди больше. Вижу уже лица. Улыбки... Различаю знакомые голоса. Еще ближе... и стою на земле. Затем падаю: парашютист должен приземлившись осторожно упасть на бок, чтобы его не потащило.
Подбегают товарищи. Говорю: «Ничего особенного. Только кажется, что страшно». Инструктор мне подмигивает: «Молодец, мол, правильно». Собираю парашют. Ловлю себя на том, что топаю ногами в землю не верится, что она крепка и неподвижна. Первую минуту кажется, что продолжаешь лететь вместе с землей. Но это быстро прошло, осталась только гордость за свой успех и искреннее желание подбодрить товарищей, помочь им. Главное для парашютистов, особенно начинающих, не волноваться. Человек, прыгающий первый раз, должен побороть свою трусость — это прежде всего.
Спрашивается — для какого черта, вообще человеку дано это мерзкое чувство — трусость? Инстинкт самосохранения говорите вы? Не знаю. Может быть. Одно для меня ясно. Приятнейшая штука — первый прыжок!
 |
| Под куполом парашюта. Фото И. Шагина |
*
Но вот и все о первом прыжка. Сейчас их у меня восемь. Я ныряю с самолетов теперь совершенно спокойно. .Меня не удовлетворяет высота в 600 метров. Постепенно я увеличиваю эту высоту и готовлюсь к затяжному прыжку.
Сейчас мы отрабатываем коллективный прыжок. Это очень интересно. Большой самолет берет половину отряда — 20 человек. По десять человек мы вылезаем на крылья и прыгаем все сразу.
Мы выработали в себе качества настоящих парашютистов: хладнокровие, смелость, находчивость. В один из последних прыжков, например, случилось следующее.
В воздухе я зацепил за товарища, и мы летим вместе. Парашюты еще не раскрылись.
Мы кувыркались в воздухе, и оба порядком испугались. Но товарищ мой, наконец, раскрыл свой парашют, а я не мог этого сделать.
Руки впились в туловище соседа, и я не мог их оторвать. Земля уже близко.
Сжав зубы все-таки отнял руку, раскрыл парашют. Летим вдвоем — два парашюта над нами. Под конец этого воздушного рейса мы разговорились, как ни в чем не бывало. Он кричит:
— Как тебя, Федька, угораздило на голову мне прыгнуть?
А я ему:
— А знаешь, Вася, давно тебя не видал, хотелось с тобой поговорить.
И мы действительно успели перекинуться несколькими самыми обычными фразами, несмотря на шум воздуха.
Понятно, на земле командир сделал нам строгое внушение.
Комментариев нет:
Отправить комментарий