Я. ИЛЬИН, Из сталинградского дневника
Перед началом смены
В половине одиннадцатого старший мастер Павлов принимает смену. Он идет вдоль большого конвейера, бегло оглядывает долгий ряд рам на ленте, сворачивает в испытательную, сосчитывает количество моторов на стандах, возвращается, перелезает через медленно ползущую цепь конвейера и, направляясь к малому конвейеру на сборку моторов, сверяет дорогой но списку количество недостающих деталей: пусто на столах коробки скоростей, нет 98-й— шестерни с флянцем, нет баков радиатора, нет заднего кронштейна...
— Блоки держат, — отвечает Заусалин и тычет обрубленным указательным пальцем в понуро передвигающиеся каретки малого конвейера.
Павлов не глядит на пустые каретки, oн кладет руку на плечо Заусалину и, наклоняясь к нему, говорит убеждающе:
— На тебя надеюсь, Заусалин, дашь до двух 30 моторов, тогда вывезем.
— Как блоки, — машет рукой Заусалин и тихо про себя матерится.
Павлов покидает его на линии блоков и идет по цеху дальше. Мастера 6-го пролета он спрашивает о головках цилиндра и крышках картера; начальника 2-го отделения — о колесах и корпусе коробки скоростей; комсомольца Котомкина —о верхних баках радиатора; помощника начальника цеха инженера Куксо — об установках на сегодняшнюю ночь.
Инженер Куксо передает ему директиву технического директора — снять за ночь к семи утра 80 тракторов. Павлов показывает Куксо список дефицитных деталей: выпуск может сорвать линия блоков: «Дефайнс» и «Джон Бармос» (фирмы станков) стали часто капризничать.
— Восемьдесят-то можно снять, — раздумчиво говорит Куксо, —- если только ночью чего не случится...
—Обязательно случится—смеется Павлов и берет у него папиросу.
Вместе они, и Куксо и Павлов, практиковались в Америке на заводах Форда, Мак-Кормика, Джон-Дира. Они знали пригнанность и слаженность каждого движения в поточном производстве: от заготовительных цехов до сползающего с конвейера готового трактора не должно быть никаких разрывов, встречных движений, перебоев. Этой слаженности пригнанности, взаимосвязанности всех частей заводского организма, работы без рывков, без ежечасных неполадок, срывающих выпуск, — здесь на заводе еще не было. Каждый день что-нибудь да случалось. И они, они сами, советские инженеры и рабочие, практиковавшие в цехах Мак-Кормика и Форда, были в плену, верней, были соучастниками царившей в цехе партизанщины и сутолоки.
Инженер Куксо не раз старался дать себе отчет — почему на заводе нет потока? Главное зло было, понятно, в литейной. Она никак не справлялась с поставкой в механический цех потребного количества литых деталей.
Кроме того детали часто не соответствовали нормам: у них была разная твердость, недопустимые припуски. Когда детали не влезали в специализированные станки, их вгоняли силой: ломались части машин, крошился режущий инструмент, выбывали из строя приспособления.
В поточном производстве можно работать бесперебойно, когда есть запасные станки, запасные инструменты, запасные части станков, запасные детали. Это была аксиома, элементарная истина. Иначе производство — прерывно, не поточно, не массово.
— Павлов, — говорит Куксо, и видно было, эта мысль давно его донимает, — а что если остановить сборку на несколько дней? Создать запас деталей, инструментов, отремонтировать станки, получить резервное оборудование?...
— Не выйдет, — мотает головой мастер и снова просит закурить. — Все равно задел съедим, как пустим сборку. Находу подтянемся, верней будет.
Так говорят они перед началом смены, закуривают и расходятся: Куксо в обрубную подгонять детали, Павлов — к конвейеру определить диспозицию сборки, наличие резервов, возможности нажима и маневрирования.
...Ночью вдоль большого конвейера проходят находящиеся на заводе бригадники центра, руководители парткома, директор завода, представители края.
— Как сегодня? — спрашивают они.
— Жмем на восемьдесят, — отвечает Павлов и, пересказывая виденное, добавляет, — испытательная обещает к утру подать тридцать моторов.
— Восемьдесят? — с сомнением переспрашивает представитель края, оглядывая полупустующие столы.
— Восемьдесят, — подтверждает Павлов. Волосы у него спутались, свалявшийся клок волос лежит на лбу, как высунувшийся язык у загнанной гончей; его выпуклые, мутноватые от бессоницы глаза еще беспокойно шарят по цеху.
— Сергей!—кричит он подошедшему сменному мастеру Талалаеву, молодому, ртутному парню, — беги в испытательную, посмотри, как у них дела...
...Ночь началась. Над камерой окраски появляется тусклый оберточный лист, и на нем серой, расплывшейся краской кривые буквы:
— Товарищи, сегодня жмем на восемьдесят.
49 гнезд, 49 рам, 80 операций
Задания планируются в ВАТО, на техсовещаниях у директора, на заседаниях парткомов, на митингах и собраниях рабочих. Решаются они здесь, у большого конвейера. Сюда, к большому конвейеру, стекаются детали из всех цехов и пролетов; литейная, кузница, механическая должны равняться по гнездам и темпам большого конвейера. В нем, как в гигантском контрольном приборе, отражены перебои литейной, неполадки
кузницы, неслаженность механической, мешковатость руководства.
Из водомойки медленно, как тюлень на льдину, по железным каткам рольного стола выползает рама. Ее осушают из штанги стремительной струей сжатого воздуха. Подхватывают подвесным краном. Сгружают на такой же рольный стол, как и тот, по которому она выползла из водоемочной машины. Окрашивают низ. Привертывают переднюю ось. Переворачивают, толкают по монорельсу и устанавливают на первое гнездо конвейера. Теперь уж рама походит на огромную, выпотрошенную рыбу; окрашенные суриком огромные гнезда задних полуосей напоминают жабры. 49 гнезд, 49 рам, 80 операций, 80 рабочих. Так собирается трактор.
Вот уже поставлена рама, нарезаны метчиками дыры, установлена коробка скоростей, привернуты полуоси, руль, сиденье, из испытательной подается мотор, окрашенный в немецкошинельный стальной цвет, прицепляются крылья, надевается радиатор, наброшен капот — трактор входит в красилку, его опрыскивают пульверизатором, он проползает 30 м сушилкой, к нему прицепляют колеса, в баки наливают бензин, керосин, воду, с левой стороны пристегивают трубу воздухоочистителя, приклепан номер, передние колеса уже ступили землю, заводится мотор — есть контакт! Он готов, «Интернационал» 15— 30 л. с. Садитесь к рулю, съезжайте с конвейера во двор, грузите его на платформы, отправляйте пахать, боронить, обмолачивать...
Да, так собирается трактор, когда есть детали и нет нужды таскать их из пролетов до контроля инспекции, рвать из-под рук станочников, ломать поток, оголять конвейер, дрожать над каждым мотором, простаивать полсмены в ожидании недостающих деталей и наседать к утру по 10 человек на трактор перед самой камерой окраски, чтобы поспеть выполнить задание в срок.
«Игра» конвейера
Каждую ночь на большом конвейере штурмуется план выпуска — надо было давать 80—90 тракторов, давали же 40, 50—70 как предел. Сегодня решили снять 80 тракторов и 90 моторов. В цехах дежурили директор завода, начальник ВАТО, секретарь парткома. Лучшие ударники обеих смен стояли рядом. Их сгруппировали вместе для того, чтобы этой ночью создать перелом. Все они, знакомые по портретам на красной доске, висящей в центральном проходе завода, в аллее ударников,—Андрющенко, Сивко, Мотя Кириллова, Чернов, Разин, Баширов — были на своих местах. Они знали: жмем на 80. Ночь должна быть переломной...
До двух, до ночного перерыва на обед моторы подавались бесперебойно. Смена повеселела. Уже 46 верных было на конвейере — держали баки радиаторов, но Талалаев пошел с бригадой в обрубную и ускорил переброску 21 бака, смена Заусалина на малом конвейере за четыре часа собрала 26 моторов; испытательная уже подала 20 моторов и к пяти обещала подать еще 18 — можно было скомбинировать, остаться на час-другой сверхурочно и снять 80 тракторов, как намечалось.
Павлов вел смену обедать почти веселый...
После звонка полчаса еще комбинировали; с трех часов один за другим на сборку посыпались удары: привезенные из обрубной баки радиаторов текли; моторы утренней смены шли на переборку, в них глухо рычали шатуны; неожиданно погас свет: 20 мин. в одной половине цеха было темно, в другой продолжали работать. Ритм был потерян. Приближалось утро; усиливалась бестолковщина, суетня: начальник цеха давал приказания, противоречащие приказу начальника отделения; оба эти приказа отменял директор. Павлов нервничал — темп был потерян, ночь сорвана; бригадиры бегали к нему с требованием работы. Все устали и злились—моторы, коробки скоростей, баки радиаторов. Бестолковщина, неразбериха, простои...
В половине шестого подали 11 моторов, потом подавали через полчаса каждый. Павлов получил от Куксо распоряжение, согласованное с директором, прекратить установку рам, оборвать поток после восьмидесятого трактора, оголить к утру конвейер, но снять непременно восемьдесят.
В цехах уже почти светло — сумерки едва таятся в углах цеха. Павлов хочет встряхнуть ребят, пока в запасе есть несколько моторов, он пускает конвейер на 7-ю скорость.
Быстрый темп сборки подбадривает народ, временно создается видимость нормальной работы.
— Надо знать игру конвейера, — довольно говорит Павлов и, подмигивая выкатившимися, мутными, в красных прожилках глазами, просит у директора закурить.
Так вот он партизанит и комбинирует ночью, обрывает поток, оголяет конвейер и ругается с инспекторами, бракующими ему столь нужные моторы.
— Разве это шум! —кричит он в испытательной, нагибаясь к мотору, рычащему на станде. — С этим шумом он 200 лет проработает без всякого ремонта,— заключает он безапелляционно и, когда инспектор пытается возражать он парирует обычно концовкой.
— Я у Форда работал, у него и не с таким шумом моторы ставились, и ничего, неплохие машины спускали...
Утро приближается все ближе и ближе. Нужно еще 18 моторов. Испытательная подает их по два, по три в час.
 |
| Сталинградский тракторный. Сборка тракторного мотора на конвейере. |
— Этак они не разделаются с восьмидесятые и завтра к вечеру, — ругается Павлов. — Живей, живей, — торопит он сборщиков, — уже полшестого, а мы еще только 50 машин поставили.
После трех часов вынужденного простоя бригада на сборке работает напряженно и споро: быстрый темп конвейра подгоняет ребят. «Немой пастух», говорят о нем сборщики, и в этом образе уже чувствуется, кто они, откуда пришли.
Люди, темпы, тракторы
Они пришли с Дона, с Баланды, с Урала, из местечек Белоруссии, из железнодорожных депо Поворина. Они пришли на завод, в одиннадцать месяцев выстроенный в степи, — на прекрасный завод, с прекрасными станками, зданиями и палисадниками, никогда не видавшие раньше ни станков, ни завода.
Они пришли— бывшие козоносы, штукари, подпаски, колхозники, школьники — и им сказали: «Вот вам станки, конвейеры, завод. Будем давать 50 тыс. тракторов в год».
Многие из них еще даже не представляли, что значит трактор, сползающий каждые пять с половиной минут с большого конвейера, как грохочет 12-тысячный молот в кузнице, как движутся барабаны в обрубной. Их поставили к этим 12-тысячным молотам, к вагранкам, к обрубным барабанам, к новейшим
станкам-автоматам и сказали: «Пускайте в ход».
Правда, были наладчики, мастера, бригадиры; правда, были американцы, советские инженеры и рабочие, поработавшие у Форда, у Грехем Пайче, у Джон-Дира, у Мак-Кормика; правда, были краткосрочные курсы и многотысячные мобилизации—все это было, и все же на заводе из 10 тысяч рабочих, 8 тысяч впервые увидели станки и завод. И первый завод, который они увидели, был самый великолепный, самый совершенный из всех заводов до- и послереволюционных. Но они этого не ощущали. Им не с чем было сравнивать. Они пришли на завод, как были, —со своей 19-летней жизнью, с верой в победу нашего дела, с небольшой котомкой жизненного опыта за подростковыми, еще неокрепшей плечами. Они, как и завод, шли в жизнь, только начиная накапливать опыт, знания, сноровку. Станки же с нулевым моральным износом носили в себе культуру тысячелетий. Они должны были проходить заново культуру, накопленную веками, они должны были иметь ключ к ней, некую сумму знаний, навыков, умения, но этих навыков и знаний они еще не имели. Они их приобретали находу, в процессе производства, в процессе борьбы за него.
 |
| Сборка коробки скоростей на круглом конвейере автозавода им. Сталина. Фото С. Кудоярова |
К Сталинградскому заводу стекаются люди со всех концов страны, как детали к большому конвейеру. И из них, из слесарей Баку и Харькова, колхозников Дона и Волги, профшкольцев Белоруссии и Крыма, из вчерашних штукарей, козоносов, подпасков создавался рабочий коллектив Сталинградского тракторного, осваивающего не только отдельные станки и конвейеры, но и всю систему машин, связь машин и людей в процессе поточного производства.
И сразу же обнаружился разнобой: люди и станки, система поточного производства и руководства завода шагали не в лад. Станки пока еще были «умней» людей, работающих на них. На заводе родилось новое слово «станколом». Лучшие люди завода бились преданно, честно, простаивая у станков по 14 часов: они сгоняли книзу процент поломок оборудования, но недопустимы были припуска при ковке и отливке деталей, велика была неумелость, ломалось оборудование, ударники недоумевали и сердились. Они были немы перед американскими станками, они пока еще разговаривали на разных языках со станками «Глиссон», «Цинциннати», «Ингресолл».
Пришлось похоронить распространеннейшую по Союзу легенду о том, что новым заводам квалифицированные рабочие нужны минимально, основную же массу можно подучить тут же, в ходе производства в 2—3 недели. А пока хоронили легенду, ломались станки, лили по 70 проц. браку в литейной, горели шишки в сушильных печах, запарывали детали токаря. Откуда? Почему?
Здесь был первый узел противоречий, захлестнувший завод. Его можно сформулировать просто: машины и люди: уровень техники и уровень людской культуры, осваивающей, переваривающей и оплодотворяющей ее. Отсюда лозунг времени и лозунг эпохи — овладение техникой как решающее звено первой и второй пятилеток.
В заводе формировались вместе люди, темпы, тракторы.
Утро
Утро застает Павлова на балке у спуска тракторов. Глаза его совсем красны. На лице пятна грязи, пота, усталости. Десять часов. Еще 18 машин. Раньше часа не кончить.
...Бригадники края и центра, начальник ВАТО, директор завода, секретарь парткома обычно заходят утром в сборочный цех к столбу, где висит список снятых за ночь тракторов.
И то, что в десять утра еще продолжали снимать трактора; то, что Павлов сидит у выпуска понурый, едва ворочающий языком и глазами; то, что конвейер до красилки походит на поле брани с разрытыми снарядами, выбоинами, — пустые выбоины рам, не заполненные деталями, однообразно и грустно тянулись друг за другом,—все говорило об одном: сердце завода—большой конвейер—работает с перебоями, бьется неровно и прерывисто, как у молодого и неопытного бегуна после напряженного бега.
 |
| Автосборка на конвейере |
...Усталые сборщики покидали цех, Павлов и бригада выпуска снимали тракторы за сушилкой.
В десять утра в кабинет технического директора собираются начальники цехов, механик завода, главный инспектор, американский специалист — литейщик мистер Херли. Все уже в Сборе, совещание началось. Большинство на техсовет пришло прямо из цехов; им известно, что сборка еще идет, что ночью «держали» моторы и коробка скоростей, что в дефиците было 36 деталей; все упиралось в отвратительную работу литейной — совещание в сотый раз обсуждало, как упорядочить обрубку, сократить бой шишек, уменьшить брак литья.
...Они собирались, чтобы готовиться к новой ночи, хотя эта еще не кончилась, хотя сборка тракторов за вчерашний день еще продолжалась. Да, «ночь» еще длится... На дворе солнце, жара, духота, полдень, и ветер вздымает ярусы степной пыли. Пудалов—технический директор завода—долго вертит ручку телефона и кричит в трубку:
«Сборочная? А? Сборочная? Сколько сняли тракторов? Да, да, Пудалов, шестьдесят девять? Да. Я так и говорю!»— кричит старик, — шестьдесят девять! .—и жилы проступают на его коричневой от загара шее.
— К часу кончат, — обращается он к совещанию и прислушивается к тому, как его заместитель подсчитывает с мистером Херли потребное количество комплектов литья для сборки 90 тракторов сегодня в ночь.
На сегодняшнюю ночь намечен выпуск 90 тракторов. Сборка тракторов за прошлый день кончилась в два часа дня. Она продолжалась полтора суток.
Почему и доколе?
Дни и ночи Сталинградского тракторного под стеклянным колпаком у всей страны. И дни и ночи эти вот уже сколько месяцев суетливо напряжены и нервны. Сначала собирали по 5 тракторов в месяц, потом по 20, по 100, по 400, по 700. Кривая выпуска тракторов, кривая борьбы за план, за непрерывный поток деталей, за полную нагрузку конвейеров стремительно взбиралась кверху, достигнув наивысшего подъема в мае—июне текущего года. В начале июня она было дошла до 80 тракторов в день, потом медленно и глухо попятилась назад.
Почему? Почему снова откат после подъема в мае—июне? Потому что не закреплен был планомерной организацией работ огромный производственный напор рабочего коллектива; окрепшая трудовая дисциплина, возросшая интен-
сивность труда не были усилены умелым техническим руководством. Той же осталась система многоначалия, бесплановости, обезлички, уравниловки; той же осталась необеспеченность сборки деталями, цехов—резервными станками, станков — запасными частями и инструментом. Это на заводе знают все. Тут нет тайн, нет загадок, нет «Америк». Слабые места изучены. Что делать—известно; с чего начинать—также. Закуплены запасные станки и части. Заготавливает инструмент инструментальный цех. Завод укреплен кадрами рабочих, техников, инженеров.
Тогда доколе?
Доколе будет формовать литейная брак и безответственность? Доколе из-за пустячной поломки станка будут простаивать конвейеры завода-гиганта? Доколе не будет крепкого единоначалия на заводе, в цехе, в отделении?
Ночи на сборке, где сплетаются трудовой героизм с технической неумелостью, с «родимыми пятнами» старой производственной системы, с разнобоем и сутолокой,—это начальная школа поточного производства, перевал на пути к овладению новой техникой. Они очевидно будут и на других стройках и на других заводах с новым оборудованием. Но с каждым месяцем, с каждым новым заводом этих ночей будет все меньше и меньше. Скоро будут другие ночи на сборке: без рывков, без партизанской борьбы с полчищами каждодневных неполадок. Это—не заклинание, это—вывод в результате трезвого подсчета сил.
«Большевики—люди практические, и не для степи они этот прекрасный завод построили» (Орджоникидзе)¹. Они введут на заводе полновластное единоначалие; они соединят производственную активность масс с планомерной организацией работ: они дадут полный ход большому конвейеру.
Тому порукой самый завод, в 11 мес. выстроенный в степи, его рабочий коллектив, выросший вместе с ним, прошедший школу вот таких ночей.
Май - июнь 1931 г. Сталинград
¹ Из речи на собрании рабочих СТЗ.
═══════════════════════════════════════════════════
Яша Ильин всю свою молодую и так рано оборвавшуюся жизнь связал с комсомолом, он вырос в комсомоле, в комсомоле получил он ту школу, которая дала ему силы неутомимо бороться за осуществление сложнейших задач, стоящих перед нашей коммунистической партией.
Шестнадцати лет мы видим Яшу на московском заводе "Красная Пресня". Здесь он является инициатором создания фабрично-заводского ученичества. На скамье ШЗУ проходит он первую комсомольскую школу кадров. Затем начинается напряженная и непрерывная работа в руководящих комсомольских организациях.
Яша Ильин долгое время работал в "Комсомольской правде" вначале членом редколлегии, а затем зам. редактора. Здесь он был вдохновителем и участником наиболее живых и злободневных мероприятий комсомола и газеты.
Затем Яша—правдист. В это время на страницах центрального органа партии появляются его известные очерки о новых заводах и живых людях. Несмотря на непрерывно развивающуюся болезнь, Яша много ездит, много пишет, работает и вечно горит на этой работе. Весь Союз с напряженным интересом наблюдает за постройкой гигантского тракторного завода в Сталинграде. Яша едет на стройку, проводит там долгие месяцы, изучает каждую мелочь и организует первую партийно-техническую конференцию. Вся страна читает его очерки о Сталинградском тракторном, они навсегда останутся образцами партийной журналистики. Яша работает над книгой об этом заводе.
Но развившийся недуг заканчивает свою разрушительную работу. Смерть вырывает одного из наших лучших бойцов. 20 декабря 1932 г. не стало прекрасного товарища, передового бойца большевистской печати комсомольца, коммуниста.
Яша Ильин всегда был ярым противником штурмовщины и партизанщины в производственной работе. В помещаемом ниже очерке „Ночь на сборке" Я. Ильин описывает одну из первых ночей, в которые с огромным напряжением выпускались на Сталинградском заводе первые тракторы. Здесь он выступает против штурмового метода работы, против царивших в цехе партизанщины и сутолоки, державших производственный коллектив в плену непрерывных перебоев и отчаянных рывков.
Теперь, когда Сталинградский завод с честью выполняет свой план, в цехах организован плавный ход монтажа, осуществлен бесперебойный поток,—теперь нет места бестолковой штурмовщине, суетливой неразберихе против которых так непримиримо выступал Я. Ильин.
Комментариев нет:
Отправить комментарий