(О море, которого не было на картах)
Я вышла на палубу теплохода. Была ясная
весенняя ночь. Далеко в темноте, на линии горизонта, мерцала яркая цепочка
огней уходящего порта.
Дул свежий, ровный ветер. Крупные волны с
мерным шумом разбивались о борта теплохода. Слегка покачивало. Ветер, волны,
широкий водный простор и даже ровная дрожь теплохода — все это было таким, как
если бы мы плыли у черноморских берегов или по Финскому заливу. Не верилось,
что мы сейчас в самом центре Союза, в 250 километрах от Москвы, что кругом за
горизонтом огромные пространства суши — поля и леса — и что «море», по которому
мы плывем, создано человеком.
И все же это было так. Теплоход шел из Москвы в Астрахань. В эту ночь мы проходили Рыбинское водохранилище.
Я вспомнила, как шесть лет назад, когда я была
еще студенткой, мы решили на каникулы отправиться в экскурсию из Москвы в
Астрахань. Поезд, в вагонах которого было очень жарко и пыльно, доставил нас в
Горький. Здесь мы пересели на пароход «Комсомольская правда». Почти две недели
мы ехали на нем до Астрахани. Множество мелей и желтых песчаных островов
встречалось на нашем пути. То там, то здесь маячили бакены, как бы говоря
рулевому: «Осторожно! Не сядь на мель». Но однажды мы все-таки сели на мель. А
теперь...
— Что, на волны смотрите? А качает-то, как на
Черном море! — услышала я вдруг около себя басистый голос.
Быстро обернувшись, я увидела улыбающегося
капитана. Выговор у него был настоящий волжский, да и улыбка тоже — широкая,
спокойная. Вдруг мне показалось, что я его уже где-то встречала.
— Угличев!
— Шурина!
Мы узнали друг друга одновременно. Не так уж
давно мы учились вместе в школе, были в пионерском отряде, а затем лет на семь
потеряли один другого из виду. Сейчас мы наперебой рассказывали друг другу о
своей жизни и работе.
— Ты знаешь, у нас здесь за несколько лет так
все изменилось, никак привыкнуть не могу, — говорил Угличев. — Вот видишь,
навстречу гуськом суда идут — это новые газогенераторные, по двести сорок
лошадиных сил каждое. Понимаешь, не нефть и не уголь, а дешевое дерево, чурки —
вот их топливо. Очень экономичные машины.
Он помолчал немного. Через минуту я снова
услышала его густой, спокойный голос:
— Море сделали. Четыре тысячи сто квадратных
километров! Это не шутка, это почти половина Онежского озера. Двадцать пять
миллиардов кубометров воды! Знаешь, уровень воды в этом море на восемнадцать
метров выше уровня рек, которые протекали здесь несколько лет назад. Теперь они
слились в одно сплошное море. Оно тянется на сто тридцать шесть километров.
Чуешь, какие волны!
 |
| Рыбинское водохранилище — искусственно созданное человеком море — покрыло огромное пространство в 4100 квадратных километров. Пунктиром показано прежнее направление русла рек Волги и Шексны, до постройки плотин у Рыбинска. |
Угличев продолжал рассказывать, оставив
тщетные попытки закурить на ветру:
— Длина волны в этом море достигает двадцати
пяти метров, а высота — двух с половиной метров. Наш теплоход имеет в длину
семьдесят метров. Это значит, что в ветреную погоду, как сегодня, он умещается
на двух волнах и представляет собой как бы балку на двух опорах. Представляешь,
какие громадные изгибающие и срезывающие моменты испытывает такое судно! Вот
почему теперь по Волге ходят прочные озерные суда, рассчитанные на большие
волны. И все же на берегу нашего искусственного моря соорудили два убежища, в
которые заходят суда во время особенно сильной качки. Да, совсем не такие суда
ходили по Волге несколько лет назад. Вот, например, Мариинская водная система.
Реки ее были мелководны, и по ним могли ходить только маленькие речные суда. А
как же такому суденышку проплыть через Ладожское или Онежское озеро? Вот и
пришлось затратить в свое время немало средств и сил, чтобы прорыть для мелких
судов обходные каналы. Ты помнишь, еще в школе нам рассказывали, что Онежский
канал имеет в длину пятьдесят семь километров, а Ладожский — сто шестьдесят
девять километров. Теперь реконструкция Мариинской системы почти закончена, и
по рекам ее будут ходить большие озерные суда. То же самое и здесь, на Волге.
Уровень воды на Волге ниже Рыбинска поднялся больше чем на метр, — в самых
мелких местах глубина достигает 2,6 метра. Это благодаря землечерпательным
работам и сбросу воды из Рыбинского водохранилища.
*
Мы обогнали караван судов, который шел,
очевидно, из Карелии. Суда были гружены лесом. Здесь был и строительный лес, и
дрова, и стойки, которыми крепят штреки в угольных шахтах.
Заметив, что я внимательно рассматриваю
караван, Угличев рассказал мне, что в этом году через Рыбинское водохранилище
проходит около 5 млн. тони груза. С севера на Волгу идут различные сорта леса,
с юга на север — хлеб, каменный уголь, нефть, металл, соль, химические
продукты, различные строительные материалы.
— Вон далеко огоньки Мякса, в вот там Гаютино.
Эти пункты стали теперь прибрежными и получили большое транспортное значение. А
там вдали мелькают огоньки Пошехоно-Володарска, бывшего знаменитого Пошехонья,
о котором писал Салтыков-Щедрин. Мог ли он думать, что этот глухой, медвежий
угол окажется на берегу созданного людьми моря, что рядом с ним будет проложен
великий водный путь! Но я еще ничего не рассказал тебе о наших плотинах. Около
Рыбинска в Волгу впадает река Шексна. На ней построены плотина и
гидроэлектростанция мощностью в триста тридцать тысяч киловатт. Станция дает
миллиард киловатт-часов энергии в год. Она удовлетворяет, конечно, местные
потребности в электроэнергии, но основное ее назначение — освещать Москву. Вот
почему станция работает зимой только в ночное время. Это дало возможность выровнять
нагрузку тепловых станций Москвы, уничтожить те вечерние «пики», которые
возникали от того, что московские станции, дававшие электроэнергию
предприятиям, работали также и для освещения столицы. Около Рыбинска
расположена и вторая плотина, но уже не на Шексне, а на Волге, в местечке
Переборы. Здесь у левого берега находится шлюз. Шлюз этот состоит из двух
параллельных ниток. Таким образом, суда могут одновременно проходить и вверх, и
вниз по течению. И, наконец, третья плотина стоит в Угличе. Ты ведь знаешь, я
родился в этом городе. Но все так изменилось, что я сам не могу узнать родных
мест. Там тоже построена большая гидростанция, мощностью в сто десять тысяч
киловатт, которая подает электроэнергию в Москву и обслуживает местную
промышленность. Подпор воды у Угличской плотины обеспечивает достаточную
глубину водного пути до самого Московского моря, откуда начинается канал
Москва—Волга. В самых мелких местах глубина превышает пять метров. И подумать
только, что раньше здесь было мелкое, местное судоходство!
 |
| «Двухпутный» шлюз у Рыбинской плотины. |
Небо уже посветлело, звезды исчезали одна за
другой, но не хотелось уходить с палубы.
— И знаешь, — заговорил опять Угличев, — ниже
Рыбинска вода теперь никогда не замерзает. Это потому, что из водохранилища
сбрасываются массы теплой воды. А ведь в нашем «море» вода теплая благодаря его
большой глубине. Местное судоходство может действовать здесь круглый год.
Представляешь: незамерзающее море, незамерзающая река в снегах севера, в
пошехонских и ярославских лесах!..
Угличев вспоминал все новые и новые подробности о своем водном царстве, и я слушала его рассказ, как сказку. Но это была не сказка, а быль, прекрасная действительность третьей сталинской пятилетки.
Комментариев нет:
Отправить комментарий