По воздушной магистрали | ТМ 1939-03

«По авиатранспорту — увеличить протяжение воздушных путей, оборудовать трассы воздушных магистралей, расширить и улучшить наземные сооружения для авиатранспорта». (Из тезисов доклада товарища МОЛОТОВА на XVIIIсъезде ВКП(б).

(Рассказ об одном полете)

Телефонный звонок дребезжит долго, настойчиво.

— Говорит дежурный Московского аэропорта. Я высылаю к вам машину. Вылет пассажирского самолета в Одессу в 8.00.

На улице еще темно. Сильная снежная метель, почти буран. У меня закрадывается сомнение: не отменят ли из-за погоды полет? Но в аэропорте сообщают: «Теперь самолеты курсируют в любую погоду. Вылет состоится точно по расписанию».

Дверь захлопывается с легким металлическим звоном. В кабине сразу становится тихо и уютно. Десять широких и длинных кресел — справа, десять — слева. Около каждого — небольшое из очень чистого стекла окно, а под ним откидной столик. Сводчатый высокий потолок. Я еле достаю рукой до крылышек вентилятора над моим креслом. Потолок и стены обтянуты каким-то странным материалом: не то кожа под «крокодил», не то линолеум.

Один из пассажиров — мой сосед спереди — щелкает по стене пальцем и говорит:

— Пластмасса!

Говорит он вполголоса, но его хорошо слышно. Где-то далеко глухо урчат моторы, свистит ветер. Здесь же, в кабине, очень тихо. Первое время как-то не верится, что слышишь негромкий человеческий голос, что можно нормально разговаривать и совсем не надо затыкать уши довольно противным воском с ватой «мезе».

В передней части кабины распахивается двустворчатая дверка. Кто-то из экипажа по-хозяйски осматривает всех нас.

— Ну, поехали, товарищи! Обращаю ваше внимание на этот экран.

Он показывает на небольшой экран над дверцей и скрывается.

Моторы загудели чуть сильнее и звонче. За окном поднимается невероятная снежная буря, вихри снега бьются в стекла. Кабина несколько раз легко вздрагивает. Тело тяжелеет и плотнее прижимается к подушкам кресла. Мы взлетели. Стрелка часов показывает ровно восемь.

— Доброе утро, товарищи! У нас тепло, советую снять пальто. Может быть, кто-нибудь хочет есть? В ящике столика — меню. Есть кофе, какао, чай...

Нет, это не радио! По широкому проходу между креслами идет девушка-проводник в белом костюме...

— Может быть, вы хотите свежую «Правду» или «Новый мир»? — продолжает она. — Сегодня мы пойдем вслепую, и, к сожалению, я не смогу показать панораму Москвы...

Действительно, окна снаружи плотно, беспросветно закрывает серый туман. Самолет идет в облаках.

Вместе с карточкой меню в ящике столика лежит маленькая голубая книжка: «Краткий словарь-авиасправочник».

Страница 45 — «Слепой полет»:

«Слепым полетом называется полет в облаках или тумане, когда летчик ведет самолет только по приборам — компасу, высотомеру, искусственному горизонту, указателю поворота, — вне видимости земли или неба.

Еще к первому году третьей сталинской пятилетки многие советские летчики овладели способом слепого самолетовождения. Теперь в «чистом» виде этот способ применяется сравнительно редко. Все основные воздушные магистрали и все пассажирские самолеты оборудованы специальными радиоаппаратами, которые позволяют еще более уверенно лететь в «слепом полете» (см. стр. 40 «Радиосамолетовождение»)».

На этой странице, впрочем, рассказано только об одном способе применения радио в полете — о радиомаяках:

«Это специальные радиостанции, расположенные через каждые 300—400 километров по трассе (маршруту). Станции передают сигналы-буквы по азбуке Морзе: «А» и «Н». Эти сигналы передаются так, что если самолет отклонится от трассы в сторону, то пилот будет хорошо слышать только одну из букв, а если самолет идет точно по трассе, то обе буквы слышны одинаково хорошо. Зона, в которой буквы слышны одинаково, называется «равносигнальной» и является невидимой радиодорогой для воздушных судов».

— Брянск! — вдруг говорит один из пассажиров.

— Брянск? Где?

Несколько человек наклоняются к окнам.

— Ничего не вижу! — возмущается один из них. — Откуда вы решили, что здесь (он тычет пальцем в пол кабины) Брянск?

— Нет, правда, товарищи! — вмешивается проводник. — Мы сейчас только что пролетели над этим городом. Поглядите на экран.

На экране на передней стенке кабины видна медленно движущаяся карта, а в центре — маленький силуэт самолета. На карте изображены в крупном масштабе все основные «ориентиры»: реки, железные дороги, зеленые пятна — леса, черные квадраты — города.

На экране на передней стенке кабины видна медленно движущаяся карта, а в центре маленький силуэт самолета.

Сейчас самолетик над картой уже довольно далеко отодвинулся от нескольких черных квадратов, изображающих город. Около них надпись — «Брянск».

В том же справочнике я нашел следующее объяснение:

«На радиофицированных воздушных магистралях во время слепого полета по маяку пилот может запрашивать аэродромы о своем местонахождении. Тогда специальные аппараты — пеленгаторы — «засекают» по радиосигналам с самолета его координаты и сообщают их пилоту на борт корабля А затем эти показания передаются на экран в пассажирской кабине».

Вот в верхнем углу карты появляется голубая лента. Это Днепр. Затем медленно ползет широкое пятно черных прямоугольников — Киев.

В окна по-прежнему ничего не видно.

— Посадка будет производиться, очевидно, также вслепую, — говорит проводник. — Смотрите на высотомер-альтиметр. Он справа от дверцы в пилотскую рубку.

Стрелка на круглом циферблате альтиметра, действительно, начинает двигаться. Она медленно ползет влево с цифры 1500. Вот уже она на 1000, на 500... Кажется, что подушки кресла уходят куда-то вниз. Потом чувствуется крен. Вправо. Влево. Стрелка альтиметра останавливается на некоторое время на цифре 100. Затем она неудержимо движется к нулю. Одновременно с ней движется влево другая стрелка — на циферблате указателя скорости, под альтиметром. Она показывает теперь уже не 300—320 километров в час, как все время, а 220, 200, 180...

Из моего окна видна задняя кромка длинного крыла, конец которого тонет в тумане. Эта кромка вдруг ломается. Точнее, отгибается по всей длине на 15—20° вниз. Стрелка указателя скорости быстро сдвигается на несколько делений: скорость падает до 140 километров в час. Воздушный тормоз — «закрылок» — действует хорошо!

В окне светлеет. Отдельные облака, стремительно крутясь, проносятся мимо. В дымке показывается земля. Она совсем близко. Вот мелькнул ангар. И почти сейчас же как-то инстинктивно возникает ощущение приземления. Посадочный радиомаяк в дополнение к основному помог пилоту в низких облаках привести самолет точно к аэродрому и совершить посадку на летное поле.

10 часов 30 минут утра. В Киеве «пассажирский-одесский» стоит всего 20 минут. Можно только дойти до вокзала, купить свежие газеты и вернуться обратно. Тем временем вокруг самолета быстро работают люди — бригада по заправке бензином и маслом, приехавшая сюда со своим автомобилем-цистерной; почтовые агенты, принимающие и сдающие груз и почту; техническая бригада.

Дежурный по старту машет флажком. Пассажиры спешат занять места.

Снова, как только за последним пассажиром захлопывается дверца кабины, становится тихо и уютно. Снова как-то незаметно совершается взлет. Самолет снова в облаках. Но скоро серая окраска фона за окнами розовеет, затем становится оранжевой. Все чаще мелькают вверху проблески голубого неба. Вдруг ослепляет яркий луч солнца. Самолет пробил толщу облаков и теперь летит над ними. Под нами волнующееся море, белое снежное море облаков. Высота 2500 метров.

Я вспомнил, как пять лет назад, в 1937 г., летел в Свердловск. И вдруг Свердловск не принимает: туман. Пришлось сделать посадку в Янауле и просидеть в этом городишке четыре дня. Четверо суток! Ни туда, ни обратно — в Казань: не давали разрешения на вылет, так как была неблагоприятная погода...

А теперь нам не страшна никакая погода. До Киева мы шли по маякам, а от него до Одессы — по радиокомпасу. Прибор этот можно настроить на любую радиостанцию на земле, и он все время будет показывать, в каком направлении находится эта станция по отношению к летящему самолету.

Море на горизонте трудноотличимо от облаков. Оно белеет, если впереди солнце. Но с каждой минутой море видно все более и более четко.

Вот и Одесса. Самолет делает над городом широкий вираж, радиусом в несколько километров. Еще пять минут — и самолет катится по аэродрому. Открываем окно. Теплый весенний воздух врывается в кабину.

Самолет сделал над аэропортом широкий круг. Мы шли на посадку.

Уезжая с аэродрома, несколько раз оглядываюсь на самолет. Воздушный корабль стоит, сверкая гладкой стальной обшивкой. Два крыла его распластались над зеленым газоном. Это моноплан. В круглом зализанном «капоте» на каждом крыле установлен мощный мотор-звезда, 1000 лошадиных сил. Стальные винты еще тихо вращаются.

Каждый пассажир получил на память краткий проспект-расписание воздушных сообщений СССР на 1942 г. Расписание заканчивается несколькими интересными цифрами:

«В 1937 г. советские самолеты перевезли 250 тыс. пассажиров. В 1942 г. будет перевезен почти миллион. В 1937 г. по воздуху было переброшено около 45 тыс. тони различных грузов и почты. В 1942 г. будет перевезено не менее 60 тыс. тонн. Это 60 товарных поездов, по 50 вагонов в каждом!»