Морской бой | ТМ 1938-03

По заявке ОВЧИНКИНА (Смоленск)

Очерк Евг. КРИГЕР, Фото Г. ЗЕЛЬМА и А. ШАЙХЕТ

Уже четвертые сутки командир линейного корабля, капитан первого ранга Николай Николаевич Несвицкий не покидает поста на командном мостике. Едва ли ему удалось заснуть хотя бы на час в эти дни. Несвицкого редко видят внизу, во внутренних помещениях корабля. Он или стоит на мостике, или сидит в кресле своей каюты на башне, грузный, неторопливый, уже немолодой человек.

Спокойная осведомленность Несвицкого во всех областях корабельной жизни, начиная от котельных, казематов, шахт, погребов и кончая орудийными башнями, сообщает всему коллективу моряков полную уверенность в своих силах. В самые трудные для линкора минуты напрасно вы будете искать здесь суматошных, встревоженных людей; все работают быстро, но размеренно, всюду вы чувствуете мягкий и в то же время, четкий ритм жизни, наполненный огромной внутренней силой.

С 13 часов крупные соединения кораблей начали вытягиваться из залива в открытое море. Авиация, вылетавшая на разведку, и целый ряд других осведомляющих источников дали понять командованию, что противник появился в ближних водах с намерением высадить крупный десант в непосредственной близости от районов, прилегающих к Кронштадту. Отряд наших кораблей вышел навстречу.

Отряд следует строем кильватерной колонны. Вокруг на короткой дистанции движется тем же курсом охрана — сторожевые суда. По выходе в открытое море отряд с помощью идущих впереди легких кораблей «выметает» с моря вездесущего и пока невидимого противника.

В самой неподвижности водного пространства моряки чувствуют скрытую угрозу. Удар может обрушиться и с поверхности моря, и с воздуха, и снизу, из непроницаемой толщи вод.

Спокойное море все чаще морщится, тревожимое комариными стайками юрких суденышек. Вначале на горизонте мерещится чье-то неощутимое присутствие. Потом гребни вздыбленной воды выдают некое подозрительное движение, и верный глаз сразу определяет:

— Торпедные катера!

Они несутся, будто вылетели из орудийных стволов. Кажется, вот-вот они захлебнутся в непрерывно вздымающихся и падающих столбах воды. Они не идут по морю, они его режут, рвут, вспарывают, как опытные закройщики одним движением ножниц вспарывают отрез холста.

В такие минуты, особенно если море неспокойно, команда на катерах испытывает род землетрясения, которое, впрочем, следует назвать «водотрясением». Катер швыряет, бьет, подбрасывает, будто машины, одержимые манией скорости, пытаются сбросить своих повелителей в море. В этой неистовой свистопляске торпедисты успевают проделать тысячу смелых эволюций.

Первое оружие катера — торпеда.

Второе — быстрота.

Часто для выбора решения дается секунда. Вынырнуть буквально ниоткуда, ужалить торпедой могучий корабль и исчезнуть — вот задача!

Еще секунда и торпеды, вылетят из своих торпедных аппаратов, чтобы смертельно ужалить противника.

Впрочем, сейчас катера получили другое задание. Они обшаривают море вдоль и поперек, превращаются в ищеек на пути наших кораблей и вскоре, сделав крутой разворот, уходят назад, на базу.

Пройдитесь пока по кораблю. Это отнимет у вас каких-нибудь 5—6 часов. Не удивляйтесь, — это немного. Чтобы хорошо знать современный линейный корабль, нужно потратить не часы, а годы.

Едва ли есть какая-нибудь отрасль технических наук, которая не представлена здесь в самом законченном и совершенном виде. Линейный корабль — это огромный резервуар знаний и опыта, концентрированный сгусток всех завоеваний человечества в области техники. Вы найдете в составе экипажа представителей многих специальностей: инженеров, механиков, электротехников, химиков, радистов, хирургов, артиллеристов, штурманов, турбинщиков, не говоря уже о кочегарах, дальномерщиках, сигнальщиках, комендорах, зенитчиках, машинистах. Все службы работают в известной степени автономно, чтобы жизнедеятельность стального колосса не прекратилась в момент серьезного повреждения, и каждая секция продолжала обеспечивать полную способность линкора вести бой. Эти люди, укрытые в недрах громадного корабля, обеспечивают ему скорость, подвижность, маневренность и, в конечном счете, ту самую «живучесть», на службу которой поставлено здесь все.

Если вам удастся заглянуть в машинный зал, просторный, залитый светом, сверкающий лабораторной чистотой, то вы поймете, почему в экипаже каждого линейного корабля находится не один, как на других крупных судах, а несколько инженеров-механиков.

Десятки циферблатов, множество скачущих за стеклом стрелок, целые батареи измерительных приборов, счетчиков, жидкостей, колеблющихся в трубках. Помимо непосредственного управления машинами здесь идет непрестанная побочная работа по анализу солености воды, качества масел и топлива, всех элементов, участвующих в создании механической мощи корабля.

Если вы хотите убедиться в степени своей неосведомленности, спуститесь с батарейной палубы, пройдите промежуточную камеру-шахту, где за вами быстро закроют стальную дверь и потом лишь откроют следующую, чтобы не понизить более высокого, чем всюду, давления воздуха. Вы испытаете легкий толчок воздуха в уши и окажетесь в котельной.

Здесь вас оглушат вой и свист форсунок и вентиляторов. Вам сразу станет тесно от множества извивающихся во всех направлениях труб, измерителей, сигнальных аппаратов, насосов.

Котлов на современном линкоре не один, не два, а несколько десятков. Вот этот корабль, на котором мы сейчас находимся, развивает на полном ходу мощность, равную двум электростанциям. Это далеко не предел. Мощность современных судовых машин колоссальна. На английском линейном крейсере «Худ» она достигает 157 тыс. л. с., а на американском авианосце «Саратога» — 180 тыс. л. с.

Люди здесь сосредоточенны, молчаливы, почти неподвижны. Нет в этой котельной кочегаров, о которых нам рассказывали старые моряки, нет людей, прозванных некогда «духами», — черных, усталых, мокрых от пота, освещенных дьявольским полыханием огня в топках. У приборов стоят специалисты, занимающиеся скорее умственным, нежели физическим трудом.

И вот вы видите этих людей. Они внимательно читают стекающиеся отовсюду сигналы и, сообразуясь с ними, выправляют режим котлов. И здесь вы никогда не узнаете, что же происходит наверху. Пусть море кипит от разрыва снарядов, пусть на верхней палубе огненный смерч сносит наиболее хрупкие и уязвимые надстройки, пусть могучее тело корабля содрогается от залпа собственных башенных орудий — здесь будет царить та же спокойная, ясная, я бы сказал, академическая атмосфера работы. Для здешних людей быть в бою — значит работать методично и ровно.

И вот есть на борту линкора человек, к которому стекаются сигналы изо всех секций, служб, башен, постов, и он должен использовать все это многообразие сведений для решения своей тактической задачи.

Это — командир корабля.

Сейчас он сидит в кресле возле письменного стола, пожилой, спокойный, утомленный бессонницей человек и, несмотря на утомление, сохраняющий абсолютную ясность мысли. Тишина. Он сидит молча, как будто прислушивается. Ночь опустилась на море. Неизвестно откуда, из пустоты, из глубины корабля возникает человеческий голос. Будто стены каюты источают его:

— Мы на траверзе южного Готландского маяка.

Командир отвечает:

— Хорошо!

И снова молчание.

Выдалась минута недолгой передышки после отражения очередной атаки противника, усложненной нападением подводных лодок. Несмотря на серьезность боевой обстановки, младшие и старшие командиры отдавали распоряжения спокойно, без суеты и нервозности. Несвицкий принял решение: изолировать одну группу кораблей противника дымовой завесой и, освободив себе руки, бить другую группу всеми огневыми средствами.

Это было несколько часов назад. Невдалеке от линкора появились стремительные миноносцы. Они шли полным ходом, и вдруг за каждым из них начали распускаться пышные шлейфы дыма, сгущавшегося с такой быстротой, что вскоре часть горизонта закрылась плотной черной стеной. Миноносцы юлили вправо и влево, свивая узлами тяжелые струи, выбрасывая в воздух новые и новые дымовые громады.

За эсминцем начали распускаться пышные шлейфы дыма, сгущавшегося с такой быстротой, что вскоре часть горизонта закрылась плотной черной стеной.

Завеса ставилась вблизи линкора, и поэтому дальномерщики на мостике могли видеть корабли противника, в то время как линкор был для противника вне сферы видимости. Это было сделано так быстро и точно, а линкор, выбиравший позицию для огня, маневрировал так искусно, что противник стал отходить и вскоре вышел из боя.

Дальномерщики стоят на вахте. Они высматривают далекого противника. Дальномерные приборы — это глаза корабля.

Несвицкий — настоящий моряк, балтиец, командир революционного флота. Спокойный и внешне медлительный человек, он воспитывает на своем корабле таких же дерзких, смелых, упорных в бою командиров, как он сам.

Несмотря на свои годы, этот командир сохранил поразительно быструю реакцию на события, происходящие в боевой обстановке. Нужно было видеть, как он, неподвижно сидевший в кресле после трех бессонных ночей, вдруг почуял что-то тревожное там, за дверью каюты, на море. Отрывистым движением он поднялся на ноги, распахнул дверь, вышел на мостик и вдруг мгновенно исчез в темноте, как будто растворился в ночи. Вы не смогли бы нагнать его в этом лабиринте трапов, переходов, люков, пусть вам даже двадцать лет, и вы обладаете юношеской легкостью движений.

За ним, на мостик! Тревога, тревога!

Раздался сигнал тревоги. Возможна химическая атака. Команды в противогазах и защитных костюмах выбежали на палубу.

Вот черное, глухое море. Вот такое же небо. Звездная ночь. Тишина. Что вызвало тревогу на кораблях? Их не видно, их присутствие в колонне только чувствуется. Огни потушены. Все объято немотой.

Звезды. Ну что ж, звезды как звезды! Однако как будто не все в порядке на небе. Иные «светила» движутся заметно для глаза: новое явление в астрономии. Им явно заинтересованы зенитчики, выскочившие к своим скорострельным пушкам.

Эти странные движущиеся «светила» вписывает в небо авиация противника, ведущая ночной поиск. Не нужно быть астрономом, достаточно быть всего лишь зенитчиком, чтобы стремительным огнем навести порядок на небе и отвести от кораблей нависшую над ними угрозу.

Однако там, наверху, тоже знают свое дело. Через минуту на море начинает твориться нечто странное. Одна из едва заметных движущихся «звезд» роняет светящуюся точку. Пучок света разрастается, становится фонарем, наконец подобием прожектора. Предательский свет озаряет море. Колонна наших кораблей возникает в его сиянии — очертания могучих башен, голубоватый блеск на стволах орудий. Удивительное дело: фонари, зажженные на небе, почти неподвижны, хотя сбросивший их самолет давно ушел в сторону. Один фонарь, за ним другой, третий, четвертый, — тревога, тревога! Значительный сектор моря полностью освещен. Впечатление такое, будто фонари подвешены на невидимых нитях. Едва заметно они опускаются вниз.

Ракеты на парашютах!

Гораздо скорее, чем длится наш короткий рассказ, зенитчики нащупывают на небе движущиеся точки боевых самолетов, прилетевших вслед за разведчиками. Резкий, звонкий, пронзительный звук выстрелов. Зенитчики открыли огонь. Бомбовозы успевают сбросить две-три бомбы — мимо, мимо! — и спешат уйти от частого огня зенитной артиллерии.

Через минуту идущий отряд кораблей снова погружается в темноту. Ночь. Тишина. Отбой тревоге!

*

Бледное утро встает над морем.

На пороге открытого моря наш отряд кораблей преодолевает опасную зону подводных лодок. Сторожевые суда несут охрану с удвоенным рвением. Море здесь в буквальном смысле слова начинено взрывами. Странно, что в этот грозный час небо беспечно голубое. Солнце благодушно продолжает свой утренний вояж. Ветер заводит игру с дремлющей водой.

Вдруг в этой идиллической обстановке на одном из кораблей охраны появляется сигнал: «Вижу подводную лодку!»

Тревожные звонки и сигналы горнистов на всех палубах приводят экипажи кораблей в состояние боевой готовности. Сотни людей, чем бы они до сих пор ни занимались, где бы ни были, с автоматической быстротой и точностью появляются на своих боевых местах.

Верхняя палуба линкора пустеет, люки задраиваются, во внутренних помещениях герметически закрываются двери между отсеками. Корабль расчленен теперь на отдельные секции. Часть из них в момент попадания может быть затоплена, но линкор будет жить, вести бой, сохранит свою мощь и живучесть. Аварийные партии готовы броситься к месту, где возникнет опасность — пожар, пробоина, авария. Взаимозаменяемость всех служб, прежде всего электромеханической, доведена на наших линкорах до высочайшей степени. Нет такого механизма, уничтожение которого поставило бы корабль в безвыходное положение. Если даже прекращена подача энергии в башни, ведущие стрельбу из орудий главного калибра, работу электричества возьмут на себя человеческие руки. Жить, обороняться, поражать противника огнем, несмотря на гибельные разрушения, — вот закон линейного корабля. Нет такого краснофлотца, командира, который знал бы только свою основную специальность; все люди на кораблях овладевают двумя специальностями: одна из них — резервная, на случай ранения и смерти товарищей.

Охранение обнаружило почти неощутимое присутствие подводной лодки, мастерски ускользающей от глаз наших сигнальщиков и артиллеристов.

Если мы на несколько минут сосредоточим свое внимание на действиях подводников и заберемся внутрь вражеской лодки, то обнаружим, что успех ее действий находится сейчас в руках одного человека. Это — рулевой горизонтальных рулей. Если он талантлив, — а в морском и артиллерийском деле таланты ценятся не меньше, чем всюду, — то он обладает особым чувством моря, волны, среды, в которой лодка укрывается перед атакой.

Искусство рулевого-горизонтальщика заключается в том, чтобы обеспечить своему командиру максимум видимости, скрываясь в то же время от наблюдений корабельных дальномерщиков. Точным и безошибочным движением рулей держит он лодку на заданной глубине с таким расчетом, чтобы перископ едва выглядывал из воды. Трудность задачи осложняется волнами, гуляющими на поверхности, отчего уровень воды над лодкой непрестанно меняется. Море живет своей жизнью, и лодка находится в полной зависимости от него. Однако волна, затрудняя маневры рулевого-горизонтальщика, дает лодке возможность незаметно подкрасться к могучему противнику. Самая благоприятная обстановка для подводной атаки — это волна в 3—4 балла, когда поверхность моря взбудоражена барашками и гребнями. Бурун от перископа движущейся лодки в этих условиях незаметен, и обнаружить лодку почти невозможно.

В момент выпуска торпед лодка сразу становится легче, к тому же она испытывает сильный толчок от действия минных аппаратов. Ее подбрасывает вверх.

Рулевой-горизонтальщик должен ответить на это новым движением рулей, посылающих лодку в глубь моря. Это мгновение нужно поймать, схватить, его нужно предчувствовать, — и в бою короткий маневр рулевого решает судьбу всей лодки.

Внимание! Наш сторожевой корабль, рыскавший в стороне от линкора, бросается вперед. Подводная лодка, видимо, выдала свое присутствие.

За кормой сторожевика медленно, как тесто в квашне, вспучивается на поверхности моря водяной бугор. Столб, нет, не столб, а колонна, — не колонна, а башня воды вздымается к небу и, достигнув какой-то переломной точки, распадается в воздухе и обрушивается в море.

Сторожевик бросил глубинную бомбу. Это — грозное оружие. Бомба могла и не попасть в лодку, — попадание еще трудно выяснить в эту минуту. Но порожденная взрывом детонация превращает самую воду в разрушительную стихию. Взбудораженная ударом вода швыряет, подбрасывает, сжимает лодку с такой силой, что лампочки во внутренних ее помещениях разбрызгиваются, как мыльные пузыри. Свет гаснет. Экипаж испытывает страшное моральное потрясение — шок. Давлением воды корпус лодки деформируется, приборы управления выходят из строя. Если корпус подводного корабля пострадает от сжатия, то судьба его решена.

Наш отряд следует в открытое море тем же курсом, имея во главе флагманский корабль.

Теперь можно отдохнуть!

Отдохнуть? О, нет! В морском сражении не отдыхают. Сражение состоит из многих отдельных боев еще до встречи с главными силами противника. Сложен и велик современный морской флот. Где-то рыщут подводные лодки, где-то сторожат удобную минуту воздушные эскадрильи, где-то собираются транспорты с десантами, где-то нагло лезут вперед подозрительно смелые корабли, которые сбивают вас с толку и только в последнюю минуту обнаруживают свою тайну: они замаскированы, они не могут даже вести боя, у них поставлены фальшивые трубы, фальшивые орудии, башни; они преследовали лишь одну цель — втянуть вас в погоню, отвлечь от главных сил, заманить в ловушку и поставить под удар своих главных сил.

На третий день похода в непосредственной близости от линкора и следующей за ним колонны кораблей появляется легкий, быстроходный самолет, затем другой, третий, четвертый. Наши зенитчики открывают огонь, но самолеты действуют даже под угрозой гибели: таково, очевидно, задание. Они ревут над самой водой, будто готовясь нырнуть, вероятно, брызги от волны попадают на их крылья.

Показались самолеты противника. Зенитчики быстро наводят на них дула своих скорострельных пушек. Все готово к отражению воздушной атаки.

Первый самолет выпускает из хвостовой части тонкую нитку белого дыма. Он опутывает этой ниткой часть моря справа от линкора. Нитка вьется, пухнет на глазах, свивается в тяжелые клубы дымовой завесы и застилает горизонт. Другой самолет ставит вторую завесу, третий кружит впереди, четвертый возится за нашей кормой.

И вот вокруг линкора висит непроницаемое кольцо дыма. Завесы имеют разные свойства. Одни поднимаются над поверхностью воды вверх, другие, пущенные на некоторой высоте, опускаются над морем, как опускается театральный занавес — тяжелыми кистями вниз.

Этот смелый маневр прикрывал атаку эсминцев.

Эсминцы появились вдруг впереди, дали по кораблю торпедные залпы. Командир линкора распорядился: «Лево на борт!» Линкор отклонился от торпеды.

Командир приказал линкору повернуть и оставить эсминцы за кормой. Разумное решение! Эсминцы сбились во время атаки в одну группу. Линкор стал отходить и этим маневром оставил эсминцев в довольно беспомощном положении. Следующие залпы торпедами они посылали уже вдогонку и потому с весьма малой надеждой на попадание. Чтобы сделать залп более реальным, эсминцы принуждены были приблизиться к линкору на 15 кабельтовых и только тогда производить залп. На это они затратили около 25 минут. И эти минуты наши артиллеристы использовали полностью. Линкоры изрыгали огонь непрестанно. Скорострельная противоминная артиллерия обрушивала на эсминцы удар за ударом.

Командиры кораблей тем временем маневрировали, уклоняясь от торпед и принимая выгодный для себя курс.

Завеса бледнела, рассеивалась, наконец вовсе исчезла. Неприятельские эсминцы поняли, что пришло время удирать. Они пустили из труб густые, черные, как канцелярские чернила, клубы дыма, завернулись в них, как актеры в опере заворачиваются в плащи, и скрылись.

Все это было для наших кораблей пока что комариными укусами.

Но настал час, когда гибельная угроза подошла к нам вплотную.

*

День выдался хмурый, низкие облака с редкими просветами стлались над морем. Порой невесть откуда возникали мутные волны тумана. Очертания идущего сзади нас линкора бледнели и наконец совсем растаяли в белесой мгле. На постах появилась «туманная вахта». Корабли тревожно гудели в тумане, предупреждая столкновения. Картина зловещая, мрачная! Сигнальщики удвоили бдительность, но, к счастью, противник не успел использовать удобную обстановку для внезапной атаки. Туман рассеялся, и многие вздохнули легко.

Напрасно: только тогда и начала грозно сгущаться атмосфера вокруг нашей эскадры.

Сигнал тревоги всколыхнул всех. В первые же минуты после тревоги появились на своих местах зенитчики. Любая атака может быть сопряжена с атакой воздушной или подводной. Противник всегда стремится связать корабль боем, который можно назвать боем во всех измерениях: на воде, под водой и над водой. Скорострельные зенитные пушки требуют от командиров и прислуги абсолютной мгновенности действий.

У зенитных пушек вы можете увидеть старшину батареи Коняхина, который пять лет назад был чернорабочим в крымском совхозе, а ныне обслуживает скорострельные пушки, руководит орудийной прислугой и на ваш вопрос о трудности своей молниеносной работы снисходительно отвечает:

— А никаких нет трудностей.

Здесь вы увидите замочного Трофимова, обладающего отличной огневой подготовкой, не знающего, что такое «забой», т. е. застрявший перед камерной частью снаряд. Свой безотказный выстрел замочный обеспечивает неделями, месяцами ухода и наблюдения за механизмами пушки.

Вы увидите здесь множество других людей, недавно распрощавшихся с прежней работой на суше, вчерашних землемеров, слесарей, рабочих, людей глубоко «штатских», превратившихся ныне в отличных моряков.

Возглас с сигнального мостика:

— Впереди девять самолетов! Курсом — на нас!

Невооруженным глазом самолетов еще не видно. На палубе тишина, все глухо, задраено, недвижно. Все полно ожидания. Самолеты едва слышно шумят где-то над нами, за тучами. Вероятно, они, как и мы, ждут мгновенного просвета в облаках. Вот — просвет, а в нем силуэт воздушного корабля.

— Бомбардировщик!

В уши ударяет первый залп зенитной артиллерии.

В тучах начинают мерещиться новые, едва заметные точки. Они еще далеко, но они набухают, из точек превращаются в знак «тире», обрастают крыльями, и вот они ревут над самым линкором. Тот быстро меняет курс. Несмотря на свою величину и тяжесть, он пробует «вилять», хотя это слово мало применимо к такой громаде.

Самолеты налетают и справа и слева. Они вьются над линкором, как пчелы вокруг медведя, забравшегося в улей. Правда, тяжелые бомбовозы не сразу добиваются успеха, проходят долгие минуты, пока они после неудачной атаки, отогнанные бешеным огнем зенитчиков, начинают новый налет. Само небо маскирует их густой облачностью.

Столб воды вздымается с правого борта. Рядом с ним вырастает другой. Наконец наступает момент, когда линкор оказывается в сплошной колоннаде вздыбленной воды. Бомбы! Они падают кучно. Однако этот молодчик там, наверху, работает недурно. Ему основательно приходится подумать, прежде чем бросить бомбу. Он должен быстро произвести сложный расчет, принять во внимание свою скорость, скорость нашего корабля, скорость и направление ветра, расстояние свое по высоте от нашей палубы, — и в этом сочетании вычислить угол упреждения, чтобы бомба угодила прямехонько к нам на палубу.

Мы не будем, разумеется, ждать такой удачи для этого молодчика. Зенитчики стреляют с быстротой почти фантастической. Дальномерщики непрестанно определяют нахождение самолетов, их сообщения тут же становятся известными командиру линкора Несвицкому. Он принимает решение, дает приказание, и линкор отворачивает, ломая сложный расчет летчиков.

Лиха беда начало! Неприятель производит, по-видимому, комбинированный удар. Справа появляются за дымовой завесой эсминцы, а затем...

Неизвестно откуда, из ничего, из пустоты возникают торпедные катера. Они появляются вдали, они идут на сближение с непостижимой быстротой, как бы вспарывая воду. В круглом поле бинокля они напоминают морских коньков, круто поднявших головы над водой. Весь корпус катера вздернут, он роет море только кормовой своей частью. Это — страшное оружие. Положение более чем критическое. Тогда-то и происходит явление, беспримерное в истории современных морских боев. Наше командование решает использовать прием, в боевой практике еще не применявшийся.

Торпедные катера несутся, будто вылетели из орудийных стволов. Весь корпус катера вздернут, он роет море только кормовой частью.
У всех орудий моряки несут неустанную вахту, враг может появиться отовсюду: с моря, из водных глубин, с воздуха.

Командир отдает приказ, который немедленно приводится в исполнение.

Пока противоминная и зенитная артиллерия изрыгает огонь и металл в воздух, где рыщут самолеты, и в море, где шныряют эсминцы, управляющий огнем составляет расчет, и тогда приходят в движение башни главной артиллерии. Чудовищные стволы ее орудий плавно движутся, приближаясь к точке, откуда будет дан залп.

Чудовищные стволы орудий главной артиллерии плавно движутся, приближаясь и точке, откуда будет дан залп.

Вот тугой, ни с чем не сравнимый удар потрясает корабль и все живое на нем. Вот грязно-желтые клубы огня ослепляют вас на несколько секунд. Вот снопы металла устремляются...

Куда? Неужели на эти тщедушные суденышки, торпедные катера, единственное оружие которых — быстрота и внезапность удара? Да, это так.

На пути их стремительной атаки вздымаются огромные столбы воды, море встает, будто снаряды перевертывают толщу воды наизнанку, чудовищная стена вырастает перед стайкой катеров и бьет, и захлестывает, и подминает их под себя.

Пауза.

Тишина ожидания.

Когда искусственный шторм на море стихает, мы видим, что от катеров, недавно еще грозных и страшных для нас, и следа не осталось. Орудия главного калибра отправили их на дно. По-видимому, это производит большое впечатление на всю ораву атакующих мелких и средних кораблей, ибо они спешат ретироваться.

*

Когда эскадры сблизились на дистанцию, достаточную для ведения боя, командир нашего линкора передал штурманам:

— Держать противника на курсовом угле — 30°.

В чем смысл этого распоряжения? Командир знал, что под этим курсовым углом он наиболее выгодно использует калибры своей артиллерии, ибо все пушки линкора будут стрелять и достигать цели, а снаряды противника, огневые силы которого, разумеется, нам известны, смогут даже в случае попадания ложиться лишь на самые неуязвимые участки корабля. Морской бой — тонкое и сложное искусство. Здесь все учтено, все взвешено, все принято во внимание. Мы знаем, что самая прочная броня у нас — на палубе. В этом случае мы выберем ту дистанцию и тот курсовой угол, при которых неприятельские снаряды должны попасть на палубу, а не в менее защищенный борт.

Чтобы представить себе яснее, что такое линкор в бою, вспомним, что происходило на нем еще задолго до сражения

В каютах задраивались иллюминаторы. Иллюминаторы завинчивались как можно плотнее: в момент залпа плохо задраенный иллюминатор вырвет, что называется, с корнем. Затем задраивались самые каюты, все помещения, расположенные по борту. Линкор, таким образом, создавал внутри себя второй слой брони. Вражеский снаряд мог пробить первый слой, вода хлынула бы в отсек, затопила бы его, затопила бы даже одну из кочегарок, и все же корабль продолжал бы жить, двигаться, сражаться. Жить, жить во что бы то ни стало! Второй слой брони прикрывает самые важные, жизненные части корабля, а главное, обеспечивает его плавучесть. Броня пользуется большим уважением у краснофлотцев. «Броняшка» — называют они ее по-приятельски.

Тогда же вестовые снимали с потолков тяжелые люстры, вывинчивали из патронов лампочки, проклеивали крест-накрест бумажными полосками зеркала, снимали портьеры со стен, словом, спасали от гибели все, что может разбиться от сотрясения корпуса линкора в момент залпа могучей башенной артиллерии.

На верхней палубе краснофлотцы «рубили» (не поймите буквально этот морской термин) поручни на бортах и шлюпбалки, развинчивали и снимали все части палубного оборудования, которые могли вылететь из своих гнезд. Палуба оголилась. Люки, ведущие во внутреннюю батарейную палубу, задраены. Ни живой души наверху. Взглянуть на корабль с птичьего полета, — он покажется покинутым, безжизненным, мертвым. Но именно в эти мгновения он сосредотачивает всю свою гигантскую энергию для смертоносного удара по вражеским кораблям.

И вот настала минута, когда до половины грот-мачты поднялся сигнальный флаг «к бою». Он горит на фоне свинцового неба. Ветер рвет его из стороны в сторону. Поднятый до половины грот-мачты, он олицетворяет собой приказ командира о подготовке к стрельбе.

Бой начинается, но вы его не видите, ибо ведется он на больших дистанциях. Ход событий становится ясным только на основании впечатлений, полученных здесь, на борту линкора. Корабли противника или не видны совсем, или угадываются только по клубам дыма.

Через короткое время после распоряжения командира линкора о вступлении в бой управляющий огнем должен был произвести первый залп. Что же учел управляющий огнем? Все, что влияет на полет снарядов и обеспечивает успех пристрелки, ибо пристрелку вел флагманский корабль и затем лишь передал данные для ведения огня остальным кораблям эскадры.

Управляющий огнем учел продольную составляющую ветра за время полета снаряда, другими словами, сделал поправку на ветер; принял во внимание при расчете плотность воздуха, зависящую от давления и температуры в этот час дня: в зависимости от большей или меньшей плотности воздуха снаряду труднее или легче пройти воздушную толщу на своем пути; ввел поправку на износ орудий; учел температуру воздуха в пороховых погребах: чем теплее порох, тем скорее полетит снаряд, и это важно знать при составлении расчета.

На основании всех этих данных управляющий огнем точно установил, на какую дальность он будет вести огонь, чтобы накрыть противника снарядами. Так управляющий огнем вычислил то, что называется прицелом.

Затем он вычислил целик — направление залпа. Использовал данные скорости хода своего корабля и противника; вычислил, что снаряд будет лететь одну минуту двадцать секунд, а за это время расстояние между нами и противником изменится на семь кабельтовых. Учел и это: получил целик.

Ввел поправку на деривацию: снаряд вращается вправо и тем самым слегка сносится в эту сторону.

Зная скорость сближения корабля с противником, установил данные для автомата, самостоятельно вводящего в башнях поправку на изменение дистанции через определенные промежутки.

И все эти многообразные расчеты управляющий огнем совершил гораздо быстрее, нежели мы рассказали.

Управляющий огнем громко сказал в переговорную трубку:

— Левым бортом! Курсовой угол — 30! Прицел — 122! Целик — 115! Автомат — минус три, пустить с первым залпом! В залпе — четыре орудия! Стрельба бронебойными!

Куда управляющий огнем передал свой приказ? На центральный пост, спрятанный в глубине корабля, не доступный снарядам и разрывам. В стальном колодце ниже уровня воды сидит на центральном посту человек. Услышав приказ управляющего огнем, он передал его дальше. На особом приборе поставил стрелку на «левый борт, 30». И сразу во всех башнях такие же стрелки передвинулись к тому же знаку на циферблате. Раздался звонок. Орудия повернулись на курсовой угол «30». В поле зрения у наводчиков появился вражеский линейный корабль. Для всего этого было достаточно простого движения руки человека, сидящего на центральном посту.

На другом приборе он передвинул стрелку, к цифре 122. И во всех башнях стрелки передвинулись к той же цифре. На том же приборе он подвинул маленькую стрелку к цифре «минус три» — это для автомата. На третьем приборе поставил стрелку на 115 — это целик.

Когда стрелка в башне ползла к цифре 122, прицельная оптическая труба наводчика начала опускаться вниз от линии горизонта. Наводчик стал поднимать ее, стараясь держать корабль противника прямо на горизонтальной нити в оптической трубе. Другой наводчик тем временем ловил корабль на вертикальную нить. В сочетании простых этих действий и получалось так, что противник оказывался под ударом, ибо, поднимая или опуская движением рукоятки свои трубы, наводчики тем самым поднимают или опускают чудовищные стволы орудий на башне.

Управляющий огнем посмотрел на часы. Прошла одна минута с того времени, как он сообщил центральному посту свой приказ. Он крикнул в переговорную трубку:

— Залп!

На центральном посту нажали небольшую кнопку.

В башнях мрачно завыл ревун — сигнал к выстрелу. Тогда в башнях нажали другую кнопку...

И произошло то, ради чего существует на свете линкор: порох, упакованный в шелковые мешки, воспламенился в орудиях, удар невиданной, ни с чем несравнимой силы потряс корпус линейного корабля, и тонны смертоносного металла с воем устремились вперед, чтобы обрушить гибель и смерть на врага.

Перелет и чуть левее цели.

Управляющий огнем распорядился:

— Четыре — меньше, пять — право!

Недолет! Огромные столбы воды поднимаются перед линейным кораблем противника.

— Шесть — больше! Стрельба на поражение! В залпе четыре орудия!

Теперь все четыре орудия быстро и периодически производили залп сами, без приказа свыше. Линкор дрожал от страшных ударов. В эти минуты он сам находился под огнем. Снаряды падали вокруг, взбешенная вода металась за бортом. Несвицкий маневрировал, уходя от огня и выбирая удобный угол и дистанцию для линкора. С самого начала боя он постарался сосредоточить эскадру в темном секторе моря и добился своего — помогла обстановка, а эскадра «противника» осталась в освещенном секторе. Теперь командир вызвал на помощь отряд миноносцев для постановки дымовой завесы. Когда юркие корабли затянули дымом море вблизи от линкора, Несвицкий получил возможность бить по противнику, оставаясь невидимым. Однажды он уклонился от пущенной в линкор торпеды, направив корабль прямо на торпеду, чтобы не стать к ней бортом, что было бы опаснее всего. В то же время ему приходилось сочетать свои действия с другими судами, выполнять приказания командующего эскадрой и флотом, связывать каждое свое решение с интересами всей громады подводных, надводных кораблей и авиации, развернувших сражение на огромном пространстве.

Два снаряда обрушились на палубу, один упал рядом с бортом. Были вызваны аварийные команды. По сигналу с мостика из походного лазарета побежали санитары с носилками и, пробираясь со своей тяжелой ношей по крутым переходам, через отвесные трапы, узкие ходы, повороты, доставляли раненых на операционный стол. Служба живучести — гордость нашего флота — восстанавливала связь, подачу энергии, боеспособность всех жизненных центров линкора. Появились пробоины: артиллеристы противника тоже знали свое дело. Трюмный механик в короткое мгновение выяснил положение, произвел расчет, выбрал в громаде линкора отсеки, подлежавшие искусственному затоплению для устранения возникшего крена, и затопил их. Тем самым он вернул кораблю остойчивость.

Наши орудия продолжали реветь, изрыгая огонь и металл.

Несвицкий приказал отвернуть от противника. Отступление? Нет! Линкор выдерживал удобную для себя дистанцию для ведения огня. Дело шло к вечеру. До наступления темноты оставалось минут сорок. Командующий флотом решил использовать сумерки и выслал легкие силы в атаку на неприятельские транспорты с десантом. А наши главные силы продолжали развивать полученное в бою преимущество и охватывать противника с флангов, стремясь подавить его еще при свете дня.

Однако мгла сгущалась. Под ее прикрытием деморализованный, но не добитый окончательно враг начал выходить из боя.

Потери его были велики. Его крейсеры пытались было отстоять от нападения транспорты с десантными войсками, но были отогнаны нашими эсминцами, разбившимися на группы и нападавшими одновременно с разных сторон. Крейсеры помедлили, а затем отвернули и вскоре скрылись во мгле.

Десантные суда остались в наших руках и той же ночью были препровождены в Кронштадт для разоружения.

Так кончился бой.

Многие из краснофлотцев и командиров в эту ночь заснули впервые за несколько суток. Очередная вахта сменила утомленных бойцов.

Но если бы мы зашли в каюту командира корабля в надежде увидеть его, наконец, спящим, мы нашли бы его в том самом положении, в котором застали при первом знакомстве четверо суток назад.

Он сидит в кресле возле письменного стола — пожилой, спокойный, утомленный бессонницей человек.

Он сидит молча, будто прислушивается к чему-то...

Он не спит, он не будет спать, пока эскадра продолжает поход.