Примерно раз в месяц мы можем слушать не совсем обычный разговор.
— Доброе утро, Тимпельтон, — открывает беседу один голос.
— Добрый вечер, Джимак, — отвечает ему собеседник, у которого действительно 5 час. дня — время вечернего чая — в ту самую минуту, когда наши московские часы показывают 9 нас. утра.
Раз в месяц сотрудник Госбанка Джимак уходит раньше с работы: сегодня он разговаривает с Америкой. Джимак подходит к микрофону, произносит традиционное: «Алло!», и его голос — звуковые колебания, превращенные в электромагнитные волны, уходят в путешествие по эфиру. Где-то в высотах, которых не достигал ни один стратостат, несется голос Джимака, он минует советскую границу, пересекает Европу и после гигантского прыжка через Атлантику достигает цели. Здесь голос Джимака снова меняет свой облик: он выходит из электромагнитных волн и в виде звука нормального голоса человека появляется из тысяч репродукторов. Так начинается концерт, который дает Москва для слушателей Северной Америки.
— О кэй (хорошо), — смеется из-за Атлантики мистер Тимпельтон, — вы дали сейчас пластинку — арию из оперы «Чио-чио-сан». Что бы сказал старик Пуччини (автор оперы. — Е. С.), если бы узнал, что его мадам Баттерфляй выехала из Москвы в Америку, объехала все Штаты, вернулась опять в Москву и все это за ¹/₁₆ сек. О кэй!
Только короткие волны позволили радио перекрывать такие огромные расстояния. Если на заре радиотехники шла погоня за длинными волнами, то последние годы были годами победного шествия коротких волн. Москва регулярно разговаривает с Америкой, и на улице Горького мы слышим, как кашляет Тимпельтон в Нью-Йорке (после передачи он жалуется, что у них стоят «полярные холода — около 10° мороза»). Волны в 19 и 25 м перекрывают материки и океаны, коротковолновики Томска на свои самодельные приемники ловят Яву и Австралию, цеппелины и стратостаты, полярники и каракумовцы — все говорят голосами коротких волн.
Часы на Спасской башне отбивают двенадцать ударов. Москва засыпает, и наступает час, когда в эфир выходят охотники за волнами. Они наставляют свои дальнобойные приемники, они выуживают из эфира, из писка и треска, которыми полна ночь, голоса марокканцев и австралийцев. Коротковолновик — охотник за дальними связями; как снайпер ночью, сидит он притаившись у наушников, жадно вслушиваясь в звуки мирового эфира. Громкие голоса поляков и немцев интересны только новичку, классного коротковолновика они уже не интересуют, — он выходит в эфир за экзотической дичью и в силках своей антенны хочет видеть, — вернее, слышать, — материки и острова, отдаленные барьерами многих тысяч километров.
*
Десять лет назад первый коротковолновик появился в советской Арктике. Он поселился в избушке на Новой Земле, и когда подходил по утрам к окну, то за стеклом видел сплошную белую пелену, — снег, выпавший за ночь, точно одеяло укутывал домик с головой и ложился вровень с крышей. Освободившись от дежурства, наш коротковолновик, подлинный «болельщик» эфира, усаживался за свой коротковолновый передатчик и пускался в блуждания по волнам.
Эрнест Кренкель (речь идет о нем) ныряет в водоворот голосов и вылавливает самый слабый, затухающий и еле уловимый ухом звук, — это говорит любитель из Африки. Он тоже услышал далекий голос и, не, веря, переспрашивает комбинацией точек и тире:
— Я вас слышу очень хорошо. Кто вы такой и где находитесь?
Через пять лет неугомонный Кренкель опять на зимовке — он радист земли Франца-Иосифа, и опять по-прежнему радио для него не служба, не нудная лямка, а сама жизнь. Уже не диковинка для Кренкеля ночные беседы с американцами и французами, снайпер эфира, он без промаха поражает найденную цель. Отработав вахту, Кренкель опять входит в радиорубку — теперь уже как любитель. Ночь хороша, мороз точно сковал на сегодня магнитные бури, электрические разряды, весь тот мусор эфира, который засоряет прием. Кренкель кладет руку на ключ, и по эфиру разносится: «CQ... CQ...». По этому сигналу: «Всем... всем... всем...» настораживаются принявшие отдаленный вызов любители, и Кренкель, выпустивший свои позывные RPH, переходит на прием. Эфир не заставляет себя ждать:
— Алло, RPH, отвечайте, слышите ли вы меня ?
— Слышу вас очень хорошо, — откликается Кренкель, — кто говорит? (Голос отвечающего и его позывные, эта визитная карточка радиопередатчика, незнакомы Кренкелю, видимо, говорит африканец или австралиец.)
— Здесь полярная экспедиция... американца Бэрда, находящаяся на Южном полюсе. Мы находимся от вас так далеко, как только возможно на земном шаре.
Связь налажена, и полтора часа Арктика дружески беседует с Антарктикой — два полюса, две пограничные точки планеты, встретившиеся в эфире. Через год Кренкель возвращается на «Большую землю», окончательно доказав применимость коротких волн в Арктике. Всем нам известна и последняя работа Кренкеля — «директора» радиостанции, дрейфовавшей в просторах Полярного моря.
 |
| В январе 1930 г. самый северный коротковолновик земли через весь мир разговаривал с самым южным. Северным расистом был Эрнест Кренкель на Земле Франца-Иосифа. Принятая им радиостанция находилась около южного полюса. Кренкель — первый коротковолновик Союза, летал на цеппелине, плавал на "Сибирякове" и "Челюскине". Двумя орденами отмечена работа Э. Кренкеля. |
Истый коротковолновик не может не быть спортсменом: чем сильнее коротковолновик технически, тем крепче сидит в нем дух охотника и рекордсмена по дальним связям. И этот дух, вопреки уверениям некоторых ханжей, прекрасно уживается с советской техникой, помогая ее росту.
*
Год назад, в последних числах марта, испытанный полярник, ледокол «Красин», поднял якорь и вышел из Ленинградского порта в свое плавание к Берингову проливу. Там дрейфовал затерянный во льдах лагерь Шмидта. Когда ледокол обогнул Европу и вышел в Бискайский залив, московские радиостанции всполошились: «Красин» исчез, — все знали, что корабль существует, что он идет своим курсом, но для московских и ленинградских раций (радиостанций. — Ред.) ледокол не существовал. Телеграммы и правительственные сообщения были вынуждены путешествовать, как транзитные пассажиры, с пересадками и ожиданиями оказий. Прямая связь была потеряна, полярники скептически выслушивали технические оправдания радистов, и, когда в штабе спасательных экспедиций раздался телефонный звонок и некий коротковолновик Круглов передал первую депешу с «Красина», — радио в глазах полярников еще не было реабилитировано. Случайно установил связь, тем более любитель, — разве он сможет перешибить рации Наркомсвязи, которые день и ночь безуспешно шлют свои позывные «Красину»?
Но коротковолновик Круглов из своей комнаты на Гороховой улице спокойно и уверенно держал связь с ледоколом, пока начальник радиослужбы Севморпути, Воробьев, не заявил Радиоцентру: «Мы все время получаем депеши от постороннего, а от вас ничего нет». Круглов был торжественно приглашен в Радиоцентр, он получил неограниченные полномочия, и ему, положившему на лопатки все большие радиопередатчики Москвы, поручили наладить связь с «Красиным» любыми способами. Круглов вынес управление передатчикам в Люберцы, и после долгих окриков в эфире ночью радисты ледокола услышали, наконец, позывные Москвы.
Этой перекличкой на первый раз дело ограничилось, — «Красин» шел, бомбардируемый молниями тропической грозы, и электрические разряды не подпускали московские волны к антенне корабля. Но в час ночи «Красин» был целиком в наушниках Круглова, и четырехдневная порция правительственных сообщений была вручена ледоколу.
Круглов, сдерживая зевоту и плохо скрываемое торжество, поглядел на радистов станции, передал им связь и поехал отоспаться.
Вот он дома: постель оправлена. Подушка готова принять отяжелевшую голову. Круглов подходит, откидывает одеяло и машинально, привычным жестом, совсем неожиданно для себя, включает накал и надевает наушники.
Так и есть! Достаточно было уехать с передатчика, чтобы там потеряли «Красина»; опять, как слепые щенята, волны московской рации бродят везде и всюду, кроме той маленькой точки, которая движется к Панамскому каналу.
Любителю, и до мозга костей спортсмену, Круглову пришлось дежурить каждую ночь и ни на час не выпускать ледокол из своей антенны.
«Красин» миновал узкое горло Панамского канала и вышел в голубые просторы Тихого океана, слышимость стала затухать, и немудрено, — ведь ледокол ушел по ту сторону земного глобуса. Круглов начал экспериментировать, он подал радистам «Красина» — Юдовичу, Любке, Войтовичу — позывные всех раций московского узла и предложил выбрать самую удобную.
Красинцы остановились на передатчике «РКС» с антенной восточного направления, волны которой по пути к кораблю огибали ⅔ земного шара. В конце плавания Круглов сдал «Красина» радиостанциям Камчатки и ушел выспаться.
*
Кренкель и Круглов — уже зрелые и сформировавшиеся коротковолновики. Работа первого из них достаточно известна, работу Круглова, сейчас зимующего на Диксоне, достаточно аттестует эпизод с «Красиным». Но к этим рекордсменам уже подбираются их наследники, молодые воины племени коротковолновиков. Один из таких, Анатолий Ветчинкин, — раб и повелитель радио с 9-летнего возраста.
 |
| Каждая станция, которую вы поймали, подтверждает прием специалыюй квитанцией. Она называется "QSL". В комнате Ветчинкина одна стена сплошь усеяна сотнями "куэслей" приходящих в Москву со всех концов земли. |
Коротковолновики — общительный народ, они любят встречаться на своих парадах, демонстрациях и соревнованиях, но при одном условии — встречи происходят в эфире. Соревнования коротковолновиков называются «тестами», и напоминают они бег на длинные дистанции, с той поправкой, что если братья Знаменские бегают на тысячи метров, то Ветчинкин или Сергованцев — на тысячи километров. В дни теста коротковолновик должен поймать на свою домашнюю станцию возможно больше дальних станций, и последний такой тест «ДХ» (дальних связей) выиграл Толя Ветчинкин, набравший 140 очков, следующим был опытный снайпер эфира Гуторский — 93 очка. Условия теста: Европа до Пиренеев — не в счет; Испания или Португалия дают 1 очко; Северная Африка, Сибирь, Египет — 2 очка; Америка, Азия, Южная Африка и Австралия — 3 очка.
*
Биография Ветчинкина — типичная биография коротковолновика: соединение спорта с техникой и конструкторской кропотливой возни со схватками за рекорды. Когда малолетний школьник впервые услышал, что можно слушать музыку без граммофона и проводов, он смастерил первый свой незатейливый детектор. Приемники с годами усовершенствовались. Уже сотни раз слушая голоса голландцев и англичан, Анатолий порывался ответить им и самостоятельно побродить по закоулкам эфира, но возраст лимитировал эти желания.
Иметь передающую станцию и выходить в эфир могут граждане не моложе 18 лет, ибо лицам, не достигшим совершеннолетия, позывные и разрешения на самостоятельные передачи не выдаются.
Только в 1930 г. удалось обойти этот закон и, не нарушая его, выйти в эфир. Шестнадцатилетний Ветчинкин был уже работником коротковолновой станции «Комсомольской правды» и перед отъездом на дачу он галопом скакал по Москве, запрятав в карман особое разрешение на собственную передачу под позывными «Комсомольской правды». Стоит ли рассказывать про лето юного «эфиромана». Все ночи напролет Ветчинкин крутит ручки своей станции, за 4 км таскает на зарядку аккумуляторы, и из тихой Братовщины, где нет ни электричества (это плохо), ни трамвая (это хорошо — меньше помех), держит двустороннюю постоянную связь со всей Европой и дальним Египтом и Суматрой. За лето было послано 900 «куэсэлей» (QSL — квитанция, подтверждающая прием дальней станции).
 |
| В последнем соревновании советских коротковолновиков, "тесте ДХ“ первое место занял Анатолий Ветчинкин — радиолюбитель с девятилетнего возраста. Из своей комнаты Ветчинкин разговаривает с Тихим океаном и Сибирью. |
Конечно, день своего совершеннолетия Анатолий мог отметить только выходом з эфир своих, теперь личных, позывных U3CУ (буквы позывного означают: U — буква страны USSR, 3 — район Москвы, С — порядковая буква и У — шифр коротковолновика). Передатчик, вся мощность которого не превышала мощности 15-свечной электролампочки, на третий день уже поймал отдаленного океанами филиппинца.
Ветчинкин щелкает кнопкой — ток включен, и длинные лампы медленно, как бы нехотя, наполняются светом. Из наушников доносится непонятное кваканье, но вам переводят с птичьего языка радистов на русский: это Хусаинов из Казани взывает: «Всем... всем... всем».
Писк сменяется басом, и из звуковой сутолоки эфира ясно прорезывается чистый мужской голос: «Вызываю Ленинград, Житкова, говорит станция ИЗА 2 — Москва. Байкузов, спасибо за ваши сообщения, давайте держать трафик, вызывать буду в 13,30, в 13,00 говорю с Горьким. 24-го встретимся еще, привет ленинградцам».
 |
| Глобус, стоящий на приемнике Ветчинкина, пестрит отметками станции всех стран. Приемник имеет свою особенность — он целиком питается от городской осветительной сети. |
В эфире, том тихом и, казалось бы, пустом слое атмосферы, который лежит над нами, оказывается теснее, чем в московском трамвае: по каналам эфира взад и вперед несутся вперегонки тысячи слов, фраз, депеш, и если бы могли все проходящие сейчас волны вдруг зазвучать, Москва — столица шестой части мира — оглохла бы от этой нестерпимой какофонии.
*
После мировой войны, когда американские любители захотели завести собственные передатчики, ведомство связи оставило себе для больших расстояний длинные волны, а любителям предоставило остатки «радио-утиль» в виде коротковолнового диапазона. Но любители на своих маломощных передатчиках установили трансатлантическую связь, и это было первым поражением длинных волн.
Когда радиоволны, как круги от камня, брошенного в воду, расходятся в эфире, их распространению вдаль угрожает прежде всего поглощение волн землей; атмосфера волн не поглощает. На высоте 100—300 и 600—800 км землю окутывают два ионизированных, насыщенных электричеством, слоя воздуха — слои Хэвисайда. Если длинная волна распространяется преимущественно вдоль земли и поглощается ею, то короткая волна сразу уходит ввысь и там, отраженная от слоя Хэвисайда под углом, проходит громадные расстояния. Слой Хэвисайда всегда находится в движении, днем он ниже, ночью — выше, а степень ионизации слоя зависит от деятельности солнца и космических причин. Дело радиста подобрать те волны, которые меньше затухают и дальше отражаются от слоя, но это комбинирование волн одного диапазона дешевле эксплуатации длинноволновой станции. При связи Науэна (Германия) с Нью-Йорком на длинных волнах нужна мощность 300 квт, для коротких воду достаточно 20 квт. Радиоволны очень капризны, и радист должен уметь гибко ими маневрировать. На 40-метровом диапазоне днем вы держите связь за 400 км, в зимний вечер перекрываете 700—800, а иногда и 20 000 км, ночью — 2000 км, и это в то время, когда ближние станции лежат в «мертвой зоне», — они для приема немы и глухи.
В эфире тесно, но меньше всего страдают от переуплотнения эфира короткие волны. Если для длинных волн (от 25 000 до 2000 м) в эфире имеется 140 телеграфных и 23 телефонных канала, то коротковолновый диапазон (от 70 до 14 м) имеет 1700 каналов. Англия говорит со своими колониями, Германия — с Бразилией, все основные дальние связи мира идут на коротких волнах, длинные волны стоят как резерв для дней плохой проходимости коротких.
Вошел в практику и сдвоенный и строенный прием, когда на расстоянии ½ км располагают 2—3 антенны; каждая принимает одну и ту же передачу на отдельный приемник, — это позволяет избежать затухания слышимости, которое в крайнем случае захватывает одну антенну. Практика европейских станций ввела засекреченное вещание: на разговор, выходящий из передатчика, накладывается добавочная звуковая частота, и, кроме дикого гула, вы ничего не примете. Станция, знающая секрет, отметает ненужные частоты, перевертывает фазы и получает чистый голос. Из 4500 советских радиостанций — плавающих, летающих и стационарных — 3400 работают на коротких волнах.
На земле насчитывается не меньше 100 000 любительских радиопередатчиков, свыше трети их находится в Соединенных Штатах Америки. Работа коротковолновиков этой страны, у которой мы учимся «американской деловитости», во многом поучительна для нас.
В 1916 г., как сообщает в выходящей вскоре книге т. Ванеев, любитель Кирван передал правительственную телеграмму Арсенала губернаторам всех штатов: через 20 мин. телеграмма лежала на столе губернатора Нового Орлеана, через 1 час ее получили на берегу Атлантики, еще 5 мин. — и телеграмма была на побережье Тихого океана.
«Лига передающих радиолюбителей — ARRL», возглавляемая известным изобретателем пулемета, Хайрем Максимом, передала флоту в первые дни войны 500 радиооператоров.
В мирное время коротковолновик (конечно, далекий от коммунизма обыватель) обслуживает экстренные связи Красного креста, а «в случае землетрясения, наводнения, ураганов, стихийных бедствий и народных волнений» он поступает в распоряжение военного командования. После объявления войны отборных любителей должны охранять воинские части.
В 1921 г. американские коротковолновики перешли на лампы и по их расчетам перекрыли Атлантику, но в Европе не оказалось ни одного любителя, и для приема передачи американцев в Европу выехали тоже американцы. Любитель Годлеп десять дней сидит под дождями в палатке на угрюмых скалах Шотландии, вылавливая первую заатлантическую передачу, а всего год спустя президент ARRL, Хайрем Максим, передает с материка радиограмму на Гавайские острова, и через 4½ мин. ответ находится в руках главы американских коротковолновиков. Думали ли вершители судеб Лондонской конференции, ограничившие мощность любительских станций 1 квт, а волну — длиной 200 м, что этим ограничением они неожиданно для себя указали путь прогресса дальних радиосвязей?
Сейчас вся территория Соединенных Штатов покрыта невидимой паутиной «трафиков» — постоянных любительских связей вдоль и поперек страны. В каждом местечке один лучший коротковолновик военизирован: он умеет работать кодом и шифром, он прикреплен к воинской части и вместе с ней выходит на маневры, — его волны служат днем и ночью милитаризму. Недаром, когда США вступили в мировую войну, антенны любителей были спущены, на умолкшие передатчики легли сургучные печати, а отборные любители ушли в армию и флот. Чтобы любитель не терял квалификации в мирное время, ему разрешено передавать частные телеграммы, и предприимчивый деляга-коротковолновик пропускает до 1000 слов в месяц. «Морской радиорезерв», «Армейская любительская сеть», «ARRL» с ее любителями, заменяющими бастующих радистов, — все это гнезда, из которых готовы выпорхнуть птенцы, настроенные отнюдь не так мирно и аполитично, как они об этом декларируют.
*
Эфир живет, гудит, поет на сотни голосов: воткните шпиль своей антенны в это безмятежное небо, и вы выудите за пять минут десятки бесед, адреса, разговоры с Эльбруса или запросы жителей Арктики, советующихся по радио с врачом, как принять младенца, вот-вот готового появиться на свет. Как только вы познали азбуку Морзе — этот птичий язык эфира, вам будет понятно, что «... — — — ...» — это сигнал «SOS» — трагический призыв: «Спасите наши души». Вы приняли «GE», это значит, что с вами здороваются: «Добрый вечер»; если приняли «ОМ» — это: «Дорогой приятель». Любитель обычно начинает с приема, но скоро ему хочется выйти в эфир; скучновато, когда на принятый вопрос француза вы можете ответить только через неделю почтой. Приходится собирать передатчик, и если вы одолели этот перевал, то раз и навсегда становитесь «вольным сыном эфира».
Только наивный новичок надеется купить детали для приемника в радиомагазине; общеизвестно, что эта отрасль торговли почему-то продает электрические лампочки, наборы отверток, звонки — только не радиодетали. Посудный магазин гораздо больше старается обеспечить радиолюбителя. У молочницы можно раздобыть полулитровую кружку, — отрежьте ручки, и вы получите роскошную деталь для катушек самоиндукции; алюминиевыми кастрюлями прекрасно экранировать переднюю панель и т. д. Немудрено, что в США 40 000 любительских передатчиков, — у нас при таком «снабжении» 450, чуть ли не в сто раз меньше.
Старые радиоорганизации выставили вместе с профсоюзами бюрократический, для добровольного движения, лозунг: «короткие волны—-не спорт, а серьезная работа»,— в результате старые коротковолновики стали профессионалами — новые почти не растут. Осоавиахим имеет 750 000 «ворошиловских стрелков», наши физкультурники могут выставить 2 100 000 награжденных значком «ГТО», — и рядом с этими сотнями тысяч стыдно говорить, что у нас 450 коротковолновиков.
 |
| Советские радисты, вслед за летчиками и моряками, шли спасать челюскинцев. Первую связь со льда Кренкель установил со станцией Уэллен. Комсомолка-радистка этой станции Людмила Шрадер несла одна все вахты 18 суток, не отходя от аппаратов. |
Этот небольшой, миниатюрный, по нашим меркам, отряд — любители высокого класса. Из семьи коротковолновиков вышел начальник радиосвязи нашего флота, начальники радиослужб авиации и «Максима Горького», строители раций на Диксоне и Северной Земле. Коротковолновики носят ромбы и шпалы, они украшены 20 орденами СССР и десятками грамот, они слили воедино азарт спортсмена с дисциплиной советской техники. Мы имеем, по отзыву заграничной прессы, «самый либеральный в мире закон о свободе эфира», но и этот эфир заселен нами меньше, чем острова Арктики.
Комсомолец, зажигавший домны и прыгавший с облаков, должен взять в свои молодые руки эфир.
Мы должны стереть все «белые пятна» с карты, где бы они ни находились: на тверди, в океанах или в поднебесье.
 |
| 10 лет назад нижегородцы Лбов и Петров построили первый в нашей стране любительский передатчик на лампах для телефонных станций. Сейчас советские коротковолновики слышат голоса всего мира, и все страны слышат, как "говорит СССР". Тысячи квитанций — "куэсэлей" подтверждают работу советских любителей. Наши дальнобойные приемники ловят сигналы Явы и Южного полюса. Любитель Бриман за один вечер поймал 100 американских любительских станций. Наши коротковолновики на станциях, мощность которых равнялась 25-свечевой лампочке, первыми приняли сигнал о гибели дирижабля Нобиле. Коротковолновик Востряков вышел победителем международного соревнования радиолюбителей СССР и Испании. Коротковолновики поднимались на Эльбрус и прошли Великий северный путь. На коротких волнах Москва говорит с Тифлисом и Ташкентом, передает концерты в Нью-Йорк и без проводов принимает фотографии из Средней Азии. |
Комментариев нет:
Отправить комментарий