К концу 19... г. страна направила к Черному морю многомоторные самолеты. Сухопутных летчиков одевали в морскую форму, энтузиасты морской авиации ездили по Союзу и в летных школах отбирали самых способных пилотов. Лучшие люди комсомола учились искусству управлений тяжелыми кораблями. Это была нелегкая задача. Учебные и боевые самолеты, с которыми сжились молодые пилоты, были маневренны и легки. Морские самолеты — неуклюжи, грузоподъемны, и их по праву называли воздушными кораблями.
Учеба шла туго. Была аварийность. Выходили из строя корабли, гробились машины и люди, портилась новая материальная часть. Молодежь волновалась и утверждала, что «проклятая аварийность» скрыта в моторах и конструкции машин.
Немногие летчики действительно понимали, что корни аварийности таились прежде всего в самих людях. Новейшая техника морских бомбардировщиков долгое время оставалась загадкой для летного состава эскадрильи. Пилоты не изучали и не знали материальную часть самолета. Они меньше всего считали себя командирами кораблей и не понимали того, что только взаимодействующая работа всего экипажа решала успех безаварийного полета.
На самолетах не было достаточной согласованности между командиром и летчиком-наблюдателем. Подчас летчику казалось, что летнаб ведет корабль неверным курсом. Самовольно меняя курс самолета, летчик терял ориентировку, блуждал в море и, когда иссякало горючее, шел на вынужденную посадку. Летнабы чванились. Если закрадывалось сомнение в правильности курса, они не советовались с комкорами. Опять потеря ориентировки, опять вынужденная посадка.
 |
| Перед полетом прорабатывают задание |
Командир корабля не считал достойным себя интересоваться работой материальной части. «Это дело обслуживающего персонала, а мы — летчики», — говорили комкоры. А в воздухе перед неожиданным капризом моторов комкор становился в тупик. Его напряжение передавалось стартеху, который терялся в догадках, не зная в какой части мотора дефект. Опять вынужденная посадка, но уже «по вине материальной части».
Положение осложнялось тем, что садиться приходилось в открытое море, которое не всегда было спокойно. Огромные волны легко переворачивали тяжелый гидросамолет. В лучшем случае он не мог взлететь из-за повреждений и беспомощно дрейфовал.
 |
| Тяжелый гидросамолет над морем |
Находились летчики — среди них были и старые «мастера воздуха», — которые сознательно попирали законы техники пилотирования. Они пренебрегали приборами и летали на ощупь. Достаточно им было научиться сажать самолет на волну так же точно, как истребитель на три точки, как появились зазнайство и самоуспокоенность. Казалось, что уже достигнуты вершины мастерства пилотирования, и «короли воздуха» «углубляли» свои знания решением «головоломок» под облаками. Выполнять в воздухе запрещенные дли тяжелого самолета фигуры, — сделать «горку» или загнуть покруче вираж — считалось честью и доблестью. Пролететь между скал или прочесть во время полета название железнодорожной станция — считалось куда большим достоинством пилота, нежели изучение основ техники пилотирования. Бессмысленный героизм или, попросту говоря, воздушное хулиганство нередко приводили к аварии.
*
Просторные ангары, где размещались корабли эскадрильи, находились на берегу бухты, защищенной от штормовых ветров пологими горами. Расположение гидродрома было не очень удобным для полетов тяжелых кораблей. Горы, окружавшие с трех сторон взлетную площадку, мешали кораблям уходить в воздух. Поэтому тяжелые самолеты вначале долго рулили в глубину бухты, разворачивались в сторону моря и улетали.
Однажды командир корабля т. К-ий, один из опытных пилотов эскадрильи, решил вопреки обычаю взлететь прямо с места стоянки. Трудно сказать, чем он руководствовался, приняв подобное решение. Вероятнее всего, он хотел еще раз продемонстрировать молодежи свое искусство пилотирования, хотя и без того никто в эскадрильи не сомневался в его опытности.
Последние приготовления к полету были закончены, но комкор все еще медлил. Он, конечно, понимал, что взлет при боковом ветре и курсом на вершину горы чреват неприятными последствиями. Куда проще лететь как полагается: подрулить на «красную линию» и лететь носом к морю. Но было уже поздно: «что скажут ребята?»
Старт дан. Вместо плавной подачи газа т. К-ий резко рванул рычаггазоуправления: самолет «клюнул» и, сильно раскачиваясь, устремился вперед... Скорость достигла критической точки. Гидросамолет скользил уже на реданах — специальных уступах, сделанных в подводной части днища лодки. Но пилот медлит оторваться, а потом чрезмерно долго забирает скорость на горизонтальном полете. Теперь, хотя и крут угол подъема, самолет не успеет перемахнуть через гору и неминуемо должен врезаться в ее вершину. Вдруг взмывается левая плоскость самолета. Она как бы гладит шершавую поверхность горы. Правое крыло ушло перпендикулярно вниз. Это пилот сделал недопустимо крутой заворот, спасаясь от столкновения с горой. Лишь случайно он не сорвался в штопор. Но другого выхода не было.
Катастрофа все же произошла. Она подготовлялась в кабинах пилота и стартеха. Избегнув столкновения с горой, т. К-ий делает второе нарушение. Он самовольно изменяет маршрут корабля, который должен был лежать почти беспрерывно над водой. Однако комкору такой маршрут не пришелся по вкусу. Он значительно уклонился от заданного курса и повел самолет над лесами и степью.
Машина, на которой совершался перелет, обладала некоторыми конструктивными особенностями, затрудняющими работу пилота. Горючее в такой машине находится в баках, расположенных по всему самолету: в носовой части, в средней и кормовой. Горючее расходуется равномерно из всех баков. Но в первые часы полета, когда машина до отказа перегружена запасами горючего, центр тяжести самолета находится ближе к его носовой части. Нос самолета клюет. Хвост его задирается кверху, и, как говорят в таких случаях, самолет пикирует. Пилоту приходится непрерывно работать штурвалом, держать самолет на мускулах, чтобы не выходить из горизонтальной линии полета.
Не желая затруднять себя таким «непосильным бременем», тов. К-ий приказал бортмеханику закрыть доступ горючего из кормовых баков. Сделал он это с тем расчетом, что горючее уйдет быстрее из носовых баков, носовая часть станет легче, и самолет не будет пикировать. Это явное нарушение летных правил, но комкор с этим не посчитался. Бортмеханик выполняет распоряжение. Закрыв кормовые баки, он решает, что можно немного и вздремнуть. Об этом он считает излишним докладывать командиру, который, кстати, и не интересуется поведением своих подчиненных. Дремал стартех немного, не более пяти минут. Но этого было вполне достаточно для того, чтобы забыть многое. Через некоторое время он вдруг уловил прерывистые звуки в шуме моторов. Они подозрительно изменили свой голос. Комкор также догадывается об угрожающей опасности по тревожным показаниям манометра. Горючее явно на исходе. Моторы дают перебои. Растерявшийся от неожиданной опасности бортмеханик не мог вспомнить, что доступ горючего к моторам закрыт. Об этом забыл и командир корабля. Но он не утратил присущего ему спокойствия. На мгновение стало досадно на себя за нарушенный маршрут. Тогда была бы под самолетом вода, а теперь... Тяжелый гидросамолет перешел в планирование. Еще момент, и навстречу задохнувшемуся от ужаса бортмеханику стремительно побежала земля ...
*
Полет и катастрофа самолета, пилотируемого летчиком К-им, — эпизод надолго запомнившийся в жизни эскадрильи. Именно эти дни катастрофы совпали с необычайными событиями: командирам кораблей приказали изучать материальную часть наравне с техниками и мотористами. Была введена командирская учеба. На занятиях разбирались не только аварийные происшествия, но и каждая ошибка корабля на море и в воздухе. После поломки или вынужденной посадки созывались специальные заседания партийной организации. Нарушителей летной дисциплины сурово прорабатывали: предупреждали, разъясняли и даже исключали из партии.
 |
| Поплавковый гидросамолет на линии взлета. |
Впервые командирам самолетов дали почувствовать, что они отвечают не только за кораблевождение. Если авария происходила из-за недостатков материальной части, взыскание накладывалось на техника, а на комкора вдвойне. За потерю ориентировки отвечал летнаб, но еще в большей степени командир корабля. За нечеткую радиосвязь «грели» прежде всего комкора, а потом стрелка-радиста. За ошибки в технике пилотирования «драли» командира корабля даже в тех случаях, когда прямым виновником оказывался второй пилот.
Изменилась система учебы в эскадрильи. Новый комэск т. Бортновский придерживался особого метода: смотреть, видеть и немедленно реагировать. Бортновский смотрел, видел и летал на всех кораблях со всеми пилотами. Бортновский не забывал малейшей ошибки в действиях экипажа корабля. Он лично исправлял недочеты в технике пилотирования и в дальнейшем нарочито давал кораблям задания, позволявшие проверить, исправлена ли отмеченная ошибка или еще повторяется.
 |
| Командир эскадрильи Д. Бортновский Мой первый полет в зону пассажиром памятен мне до сих пор. Я был восхищен открывшейся мне панорамой. С какой послушностью реагировала машина на каждое движение летчика! 1926 год. Я летчик. За первый месяц работы я видел три непроизвольных срыва в штопор, а на четвертом погиб мой друг Борис Нуланов. Выполняя задания, он на вираже перешел в пологое планирование и, переводя самолет в спираль, допустил две грубейшие ошибки: не отжал самолет и передал ногу. В результате непроизвольный срыв в плоский штопор, две смерти и разбитая машина После этого случая я понял, что нам много еще надо работать над собой, несмотря на отличные оценки по технике полета, которые мы получали в школе. Д. БОРТНОВСКИЙ Из партхарактеристики Д. Бортновского В борьбе за выполнение решений партии тов. Бортновскии является примером для всей нашей парторганизации. С большевистской настойчивостью и напористостью т. Бортновский успешно выполняет решения XVII съезда партии, активно борется за первенство части, за безаварийность, за высокие показатели боевой и политической подготовки. |
Эскадрилья медленно излечивалась от «детских болезней» аварийности. Надо было сочетать новейшую, еще не освоенную всеми, технику самолета с усложнившейся техникой современного боя. Нужно было летать не только днем и в ясную погоду, а оперировать в темную ночь и в любых метеорологических условиях, атаковать «врата» в воздухе, в море, на земле. Атаковать так, чтобы бомба попадала в цель даже с высоты четырех тысяч метров, чтобы очередь пулемета ложилась точно в мишени. Взаимодействовать с надводным и подводным флотом, работать в воздухе не только в одиночку, но и как один целостный организм, большими и малыми соединениями. Как велики и сложны эти задачи, когда на кораблях все еще живучи традиции «пилота-ухаря» и индивидуалиста!
Обстановка, порождающая аварийность, была особенно тяжела на корабле, руководимом командиром Нижегородцевым. Энтузиаст-летчик, комсомолец и коммунист Нижегородцев очень туго поддавался ломке усвоенных навыков и традиций.
«Какое мне дело до мотора, пусть им техник занимается. Летнабу — бомбить, пусть он об этом и думает», — так рассуждал Нижегородцев. Он бил в одну цель: летать и летать. Но и эту задачу Нижегородцев решал неправильно. Тяжелому кораблю чужды резкие движения. Плавная подача газа, выход на редан, отрыв корабля, плавный набор скорости и высоты, посадка на два редана — вот схема незыблемых основ техники пилотирования тяжелым гидросамолетом. Нижегородцев любил развернуться на реданах, рискнуть глубоким виражем, по возможности блеснуть и обойти установленные в технике пилотирования законы.
 |
| В кабине самолета перед учебной стрельбой из пулемета. |
По кораблю Нижегородцева и был сосредоточен комбинированный удар Бортновского, политорганов и партийной организации эскадрильи. Этот удар Нижегородцев почувствовал на себе, когда он «малость оплошал при взлете».
Проходило отрядное учение. Отряд бомбардировщиков из трех самолетов должен одновременно уйти в воздух, перестроиться и на полигоне разбомбить мишени. Ведущим назначается Нижегородцев, который на своем корабле выполняет обязанности командира отряда. По его сигналам самолеты перестраиваются и маневрируют в воздухе. Он отвечает за выполнение отрядом боевой операции. В полете, когда самолеты идут строем клина, ведущий корабль легко отличим. Он летит головным, впереди звена самолетов.
Рано утром гидросамолеты, дробя волны и наполняя воздух грохотом моторов, подрулили к старту и развернулись на «красную линию». Самолеты выстроились по диагонали — строем пеленга. Нижегородцев выбросил, флаг: отряд просит старт. Немедленно пост управления полетами просигнализировал разрешение старта. Самолеты почти одновременно тронулись с места и, быстро увеличивая, скорость, поплыли вперед. Бортновский доволен. Самолеты идут ровно, не раскачиваясь, точно соблюдая заданную дистанцию и интервалы. Когда самолеты пошли на взлетной скорости, ведущий корабль задержался. Он оторвался от воды позже ведомых самолетов, которые теперь уже плавно забирали высоту. Нижегородцев опоздал. Оторвавшись, он прижимает машину к воде и на горизонтальном полете пытается выиграть в скорости. Неожиданно резким прыжком самолет ушел вверх. Это «горка». Она строжайше запрещена для тяжелого самолета. При «горке» вместо плавного набора высоты самолет круто лезет вверх. Опоздай пилот на вершине «горки» выравнять машину, и самолет потеряет скорость и рухнет вниз. Секунда промедлении — и неизбежна катастрофа.
...Самолеты возвратились с воздуха. Немедленно был назначен раэбор операции, на котором командование и парторганы подвергли Нижегородцева суровой «драйке». Но этим дело не закончилось. «Горка» стала предметом обсуждения партийной организации. О «горке» рассказывали ильичовки и стенгазеты. «Горка» обсуждалась с точки зрения техники пилотажа и искусства взлета. «Горка» стала объектом анализа качеств командира и большевика.
Горка! Ведь совсем недавно она расценивалась как особая доблесть пилота, а теперь...
Нижегородцев стал «героем». Партийная часть организовала вокруг него атмосферу общественного негодования. Теперь, даже когда он действительно ошибался без умысла, никто ему не верил. Что должен был делать Нижегородцев, чтобы не быть последним человеком в эскадрильи? Он серьезно занялся отработкой техники пилотирования и скоро настолько выправился, что стал получать отличные оценки. Нижегородцев был способным пилотом и хорошим большевиком. Это знал Бортновский. Нередко он завязывал с Нижегородцевым дружеские беседы, которые помогали комкору усваивать технику безаварийного полета.
— Пилот, отлично владеющий техникой пилотирования, — говорил Бортновский — пилот, который хорошо знает материальную часть и уверен в ее безупречной работе, сумеет в наитруднейших условиях выполнить поставленную ему задачу. А что толку в «горке»? Сегодня она вам удалась, а завтра вы погибнете. Забудьте горку. А когда обстановка вас вынудит, вы и не то сделаете...
 |
| Комиссар эскадрильи И. Водянов. Личный пример и помощь отстающим — характерная черта в работе личного состава эскадрильи. Каждая ошибка, каждый случай перебоя о работе материальной части или невыполнения учебной задачи рассматривались в эскадрильи, как чрезвычайные происшествия. Успех работы эскадрильи объясняется еще и тем, что партийная организация ведет жестокую борьбу с малейшим проявлением зазнайства, самоуспокоения, казенного благополучия. Сила эскадрильи в том, что за достижениями не забываются и недостатки. Наша эскадрилья не сдаст темпа и сумеет поднять боевую и политическую подготовку на высшую ступень. И. ВОДЯНОВ. |
На примере Нижегородцева учились и другие летчики. Мало-помалу даже в самых горячих головах произошел перелом. Уменьшалось количество происшествий, улучшалось качество учебы. Заметны были успехи в освоении техники самолета. Летный персонал уже не гнушался серьезным изучением материальной части.
*
Время шло. Еще совсем недавно столь обычную .вынужденную посадку стали рассматривать в эскадрильи, как чрезвычайное происшествие. О каждом таком случае рассказывали местные газеты, созывалось экстренное заседание президиума партячейки. Такой случай не забывался и завтра и послезавтра. Во время изучения материальной части, в часы политзанятий, во время разбора полетов вынужденную посадку обсуждали со всех точек зрения и квалифицировали как преступление перед родиной.
Постепенно летное происшествие вдвое меньшей значительности, чем вынужденная посадка, стало рассматриваться в эскадрильи как из ряда вон выходящее событие. Однажды один из комкоров не обратил внимания на специальный знак поста управления и, как обычно, пошел на снижение с левого круга. Такой порядок посадки был издавна установлен в эскадрильи, но на этот раз командование по особым соображениям предложило самолетам садиться с правого круга, просигнализировав об этом пилотам, находящимся в воздухе. Пилота, посадившего корабль с левого круга, вызвали к командиру эскадрильи. Тот объяснил ему ошибку и наложил на провинившегося дисциплинарное взыскание. Пилот не понимал: что значит эта ошибка по сравнению с вынужденной посадкой? Но на партийном собрании Бортновский доказал, что и эта ошибка могла привести к серьезной аварии. В самом деле, все самолеты идут на снижение с правого круга и только один с левого. При посадке самолеты, встречаясь друг с другом, могут столкнуться.
— Могла быть не только авария, но и катастрофа, — утверждал Бортновский.
 |
| Осмотр моторов перед полетом. |
Виновного исключили из партии. И только когда его корабль стал одним из лучших в эскадрильи, бывшему нарушителю возвратили партийный билет.
Бортновский выдерживал заданный курс и не давал поблажки даже самым способным комкорам, уже давно забывшим об аварийности. Таким комкором был комсомолец Шемякин. Как-то раз он пошел на вынужденную посадку из-за перебоев в работе моторов. Когда корабль сел в море. Шемякин вместе со стартехом обнаружил, что неисправность была пустяковая и ее нетрудно было исправить в воздухе. Полторы минуты Шемякин проклинал стартеха, погоду, корабль, а главным образом себя за то, что принял решение о вынужденной посадке. В две последующие минуты был исправлен дефект, а еще три минуты потребовались для того, чтобы запустить моторы и взлететь
Прилетев в базу, Шемякин доложил командиру эскадрильи о причинах вынужденной посадки. Шемякину пришлось посидеть под арестом.
*
Время идет. Бывает, что по-прежнему «забарахлят» моторы, обнаружится тот дли иной производственный дефект в деталях материальной части. Но вынужденная посадка отошла в далекое прошлое. Люди научились самому трудному — исключать всякую возможность аварии еще на земле, до полета, путем тщательной подготовки материальной части. Давно в эскадрильи не было чрезвычайных происшествий. Самолеты улетают далеко в море, отыскивают «врага» и с большой высоты крушат его учебными бомбами. Раньше на кораблях, подвергавшихся бомбежке самолетов, люди ходили спокойно по палубе и даже посмеивались, а бомбы падали далеко от цели. Теперь времена изменились. Друзья в жизни, «враги» в учебе стали бояться друг друга. Во время учебной бомбежки экипаж кораблей уходит во внутреннее помещение. Палуба мертва.
 |
| Вывод самолета на маневренную площадку. |
Эскадрилья гордится замечательной слетанностью комкора Гребенникова со стартехом Прокопиком, прекрасной работой кораблей Нижегородцева, Шемякина, Шевнина и многих других. И все же каждый учебный полет — большое событие. Внимательно изучается обстановка и задача операции. Еще и еще раз проверяется материальная часть. Самолет может уйти в полет только после того, как он будет полностью подготовлен и выверен.
*
Летом 1934 г. эскадрилья Бортновского отмечала знаменательную дату. Вот уже свыше двух лет не было зарегистрировано ни одной вынужденной посадки или сколько-нибудь серьезной аварии. Каждый корабль эскадрильи представляет собой на редкость слетанный коллектив, постигший вершины летного и боевого искусства. Инспекторские смотры, проводимые высшим командованием ВВС РККА, заканчивались для эскадрильи высокими оценками. Корабли эскадрильи не только летают в темную ночь, но и выполняют в условиях ночи сложнейшие задачи по бомбометанию, успешно взаимодействуют с подводным и надводным флотом, летают в любую погоду и не раз с честью выходили из труднейших испытаний, создаваемых сложной метеорологической обстановкой.
Люди эскадрильи — все те же Нижегородцев, Шемякин, Русаков, все те же летнабы, мотористы, техники — прошли большую школу, впитали в плоть и кровь любовь к технике самолета, к своему оружию, к труду и боевой учебе.
Ни одной аварии — таков лозунг эскадрильи. И это не слова, этот лозунг осознан всем существом каждого летчика, каждого человека в эскадрильи, утвердившей свою прекрасную славу «безаварийной».
В жизни эскадрильи было немало ярких эпизодов, свидетельствующих об образцовой работе летно-технического персонала в сложнейшей обстановке, когда неизбежная, казалось бы, катастрофа предотвращалась людьми, глубоко постигшими стратегию и тактику безаварийности.
 |
| Командир отряда Н. Логинов. Первым серьезным испытанием для нашего молодого отряда было участие в составе эскадрильи в операции с флотом далеко в море. При отруливании нас сразу же постигла неудача. Мой молодой стартех тов. Наконечный не смог завести носовой мотор. Комкоры других самолетов не решились на самостоятельный полет и ждали меня. Все другие отряды один за другим взвились в воздух и скрылись в глубине морского горизонта. Очень мне стало обидно, что первый вылет отряда постигла такая неудача. Наконец мотор удалось запустить. Я первый взлетел и за мной поднялись остальные корабли отряда. Быстро построившись, мы бросились догонять улетевшую эскадрилью. Отойдя от берега, я понял, что положение очень серьезно. Море было покрыто глубокими гребнями волн от прошедшего шторма. Мелькнула мысль: вдруг вынужденная посадка. Тогда молодые летчики не смогут посадить самолет на волну и разобьются. Второе опасение: на моем самолете молодой штурман, вдруг он просчитается в курсе на несколько градусов. Тогда я не найду флота, свою эскадрилью, заблужусь в море и, израсходовав горючее, вынужден буду сесть в открытом море. Отказаться от выполнения поставленной задачи — значит заявить о своем бессилии. Я обдумывал, какое принять решение — идти вперед или вернуться в базу. Большевистская настойчивость, желание во что бы то ни стало выполнить задание командования заставило меня принять решение — идти в море. Долго и томительно шло время. Кругом вода синевой уходила далеко за горизонт, скрываясь в воздушной дымке. Мы летели 3 часа, строго выдерживая заданный курс. Я начал беспокоиться: не пролетели ли мы мимо эскадры, не ошибся ли штурман. Минуты казались нам вечностью. Эскадры все нет. Вдруг слева в серой мгле показались черноватые сгустки дыма. Я подумал, что это наверное дым проходящего линкора "Парижской коммуны". Через несколько минут мое предположение оправдалось. Через 3 часа 20 минут полета мы открыли эскадру. Приближаясь к ней, мы заметили в облаках маленькие черные точки. Это эскадрилья бомбардов во главе с комбригом Базенковым приближалась к эскадре. Я дал полный газ и на максимальной скорости стремительно стал сближаться с эскадрильей. Подошли во время. Н. ЛОГИНОВ |
*
Шторм. Сила ветра 10—12 баллов. Шквал может сорвать с якорей суда большого тоннажа.
Комкор Шемякин получает приказ: немедленно отбыть в воздух и возможно скорее прибыть в базу. Надо лететь со скоростью 150 минимум, а главное оторваться от моря и преодолеть в воздухе болтанку. Обстановка тяжелая. Вынужденная посадка — это катастрофа: огромный водяной вал примет на пенистую вершину днище обреченного корабля, швырнет его е водяную яму и разобьет.
Вся надежда на материальную часть. Ее безотказная работа плюс мастерство экипажа, его опыт и мужество помогут преодолеть опасность.
Когда Шемякин взял до отказа штурвал на себя, и самолет, то проваливаясь, то взлетая на гребни волн, устремился вперед, уже тогда произошла первая схватка с разбушевавшейся стихией. Волна огромного наката ударила самолет в тот момент, когда он выходил на редан. Сила удара смяла, сдавила левый поплавок корабля. Внизу левого борта лодки образовалась широкая трещина. Следующий вал. Еще больший накат. Но не успел накат дойти до корабля, как он оторвался от воды и стремительно ушел ввысь.
Высота 500... 600 ... 700. Началась невероятная болтанка.
Четыре часа полета. Безупречно работают моторы. Их дробный и ровный разговор остается таким же спокойным, как и несколько часов назад. Самолет болтает. Порывы ветра пытаются перевернуть машину. Шемякин беспрерывно выправляет опасные крены и чутко прислушивается к гулу моторов. Взгляд его одновременно охватывает показания всех приборов. Прошло еще двадцать минут. Значит до базы осталось час с лишним лету. Альтиметр — высота приличная. Тахометр — число оборотов 1300 в минуту. Термометр... но что это? Стрелка термометра быстро ползет вверх. Шемякин бросает взгляд в кабину стартеха Фролова и по его беспокойным движениям догадывается, что тот уже понял опасность: в цилиндре мотора течь, уходит охлаждающая вода. Стрелка термометра стоит уже на 115 градусах. Мотор нагревается с невероятной скоростью и через некоторое время сгорит. Посадка неизбежна: на одном моторе не дотянуть до бухты. Шемякин резко сбавляет газ «больному» мотору. Стрелка альтиметра ползет вниз — самолет идет на снижение. Маленькие гребешки постепенно вырастают в волны. За несколько минут потеряно 400 метров высоты. Столько же осталось и до воды.
Проходят секунды. «Больной» мотор работает на малом газе, и самолет неуклонно теряет высоту. В эту минуту Шемякин меньше всего думает о гибели, неизбежной при посадке. Нужно сделать все возможное, чтобы смягчить аварию и сохранить машину. Он рассчитывает в уме посадку и ожидает решения стартеха. Но стартех медлит: он вспомнил широкую трещину в борту лодки. В это отверстие хлынет вода... Тогда катастрофа. Но где выход? Вдруг мелькнула мысль. Есть способ оттянуть посадку! Фролов быстро пишет записку Шемякину:
«Предлагаю налить в радиатор питьевую воду. Десять килограммов. Должно хватить, чтобы долететь до бухты».
С сосудом в руке Фролов вылезает на гондолу самолета. Балансируя, медленно продвигается вперед. Цепляется ногами за радиатор носового мотора. Самолет «болтает». Свободной рукой Фролов дает знак Шемякину. Понятно! Сильной струей воздуха от винта носового мотора Фролов может быть сброшен с самолета. Шемякин прикрывает газ, пропеллер вращается медленней, и Фролов получает возможность действовать. Он отвертывает крышку радиатора, вставляет в отверстие воронку и наливает воду...
До поверхности моря осталось 50 метров, когда Шемякин заметил, что стрелка термометра стала медленно ползти вниз. Он дает полный газ моторам и резко забирает высоту. Стрелка термометра заколебалась и вновь поползла вверх. Но теперь не страшно. Полет приближается к концу. Еще несколько минут, и Шемякин, сделав крут над гидродромом, быстро пошел на посадку.
*
Самолет готов к полету. За несколько минут до отлета командир корабля Нижегородцев еще раз оказал радисту:
— Итак, на втором и третьем заходе фотографируйте разрывы.
— Есть ... разрывы, — ответил Симонин.
Последнее слово, повторенное радистом, особенно отчетливо дошло до сознания комкора. Он покосился на бомбы, подвешенные на бомбодержателях, и еще раз продумал задачу: нужно сделать три захода над полигоном и разбомбить мишени. Бомбы боевые, новой конструкции. Их разрушительная сила испытывалась впервые.
Время! Короткая команда:
— Не идущие в воздух, оставить самолет!
А спустя минуту:
— Приготовить моторы к запуску! Контакт кормовому!
Старт.
Взлет.
Самолет над морем. Летнаб приступает к работе. Он бросает за борт две пристрелочные бомбочки, которые, разорвавшись, образуют на море ярко-зеленое пятно. По этому пятну летнаб оптическим прицелом определяет угол сноса самолета по ветру. На ветрочете он рассчитывает силу ветра и находит действительную скорость самолета относительно земли. Теперь летнаб рассчитывает место вероятного попадания бомбы и пишет Нижегородцеву:
«Курс 130, скорость по прибору 150, высота 1 500 метров». Нижегородцев разворачивается в сторону полигона.
Первый заход. Нижегородцев, точно выдержав задания летнаба, подходит к мишеням. Летнаб отводит рычаг бомбодержателя. Бомба падает. На высоте 1 500 метров люди не слышат огромного, сотрясающего воздух разрыва, но они его видят: веером взлетают темные брызги разорванной земли, и лохматая завеса разрыва стынет в воздухе.
Уплывают границы полигона. Комкор главно разворачивает машину и снова ложится на боевой курс. Снова стремительно приближаются мишени. Второй заход. Рычаг бомбодержателя отходит в сторону, и тотчас слишком близкий грохот перекрывает гул моторов. Могучий удар воздуха сотрясает самолет и резко выбивает его из прямого полета. Самолет швырнуло. «Катастрофа»? На секунду сжалось и замерло сердце. Но уже в следующее мгновение мозг работает с колоссальной быстротой. Целы ли тросы управления? — обжигает мысль, и Нижегородцев резко повертывает штурвал вправо и влево. Самолет не слушается. Линия полета пряма. Нижегородцев не учел того, что он слишком быстро крутанул штурвалом и поэтому машина не реагирует на его движение.
...Значит перебито управление.
Мысли к парашюту... Прыгать!?. Нет! Штурвал налево — самолет повинуется. Направо — мелкий крен и самолет идет вправо.
...Значит, тросы в порядке... Спокойствие...
Повернув голову, Нижегородцев впервые замечает, что крыло продырявлено. Лохмотьями висит обшивка, отчетливо видны кости крыла — нервюры. Взгляд в другую сторону: крыло как гигантское решето...
...Значит, бомба разорвалась под самолетом и раздробила крылья... Бомбы еще остались... Где еще повреждения? Вот вопрос!
Кто-то трясет за плечо. Второй пилот передает записку Нижегородцеву. Комкор полуобернулся, и на мгновение зрение фиксирует белое лицо стартеха. Но это мгновение. А затем глаза скользят по пляшущим буквам:
«Скорей на посадку... Симонян тяжело ранен».
Взгляд за борт. Самолет висит над бухтой. Море осталось где-то позади. Бросить бомбы в бухту — невозможно. Сесть с ними — взорвать самолет. Плавный вираж, и уже бухта в тылу. Проходят секунды, они кажутся бесконечно долгими.
«Симонян тяжело ранен» — мелькнула мысль. И тут Нижегородцев вспомнил последние слова радиста:
— Ест... разрывы.
Ах, так! Значит он фотографировал разрывы, находясь в днище корабля. Значит днище разворочено взрывом, значит сесть на воду — смерть, затопить корабль.
Самолет плывет над открытом морем. Рукоятка бомбодержателя отходит раз и еще раз. Взгляд через плечо, и вздох облегчения. Бомбы разорвались на этот раз в море.
Разворот. Море в тылу. Стремительно приближается бухта.
 | |||||
| Командир корабля М. Нижегородцев. От Сормовского райкома ВКП(б) Товарищ Нижегородцев! Сормовские большевики с большой радостью приветствуют своего героя-летчика. выпестованного славным комсомолом. Мы уверены, что ты еще упорнее и настойчивее будешь овладевать летной техникой, будешь растить и воспитывать сотни подобных себе. От Сормовского райкома комсомола Мы восхищены твоей смелостью и организованностью. Твой подвиг достоин подражания. Вот почему вся рабочая молодежь мысленно аплодирует тебе и стремится лучше овладеть техникой, техникой своего делана пользу социализма. Из письма начальника ВВС тов. Нижегородцеву Ваше геройство и летное искусство, проявленные по предупреждению катастрофы тяжелого самолета, являются примером, достойным подражания. Вы награждены орденом Ленина - наградой, которая дается за особое геройство и особо выдающимся людям нашей страны. Я рад от души поздравить вас с этой высокой наградой и уверен, что самоотверженность и мужество, смелость и отвага, проявленные вами в данном случае, не в меньшей мере будут проявлены во всей дальнейшей работе в военновоздушных силах и в грядущих схватках между трудом и капиталом. Желаю вам дальнейших успехов. Ваш АЛКОНИС |
Самолет резко шел на посадку. Пилот не делает обычного захода над постом управления полетами и держит курс на середину бухты, как бы целясь в черную пасть широко открытого ангара. Это вопреки установленным правилам, это грубейшее нарушение летной дисциплины. Дежурный по полетам ошеломлен, оцепенели от изумления люди, работающие на аэродроме. Вот самолет коснулся воды. Вот он опустился на задний редан. Сейчас лодка примет горизонтальное положение. Но что случилось? Люди услышали резкий рывок в замирающем моторном рокоте. Самолет с высоко поднятым носом устремляется вперед. Все увеличивающаяся скорость не дает возможности опуститься лодке на воду. Самолет летит на хвосте. Носом к берегу, на людей, на ангары. Люди разбегаются. Чем они могут помочь явно сошедшему с ума пилоту! Они лихорадочно машут руками. «Сбавляй обороты», — так понимает Нижегородцев их красноречивые жесты. Но он не слушается. Только в нескольких метрах от берега Нижегородцев включает моторы, и лодка самолета, не успев принять в воде полное горизонтальное положение, выбрасывается на берег. Неуклюже раскачивая изрешеченными крыльями, самолет по инерции немного прополз по песку и остановился.
Нижегородцев выскочил из кабины и бросился навстречу сбегающимся людям.
— Носилки, — крикнул он, — скорее носилки!
Стартех и легнаб осторожно вытаскивали истекающего кровью Симоняна...
*
Бортновский рассказывал мне об этом подвиге Нижегородцева.
— Конечно, это было блестящее решение, — говорил он. — Нелепый случай вырвал из наших рядов Симоняна, и мы могли бы лишиться Целой группы прекрасных людей. Сядь Нижегородцев как полагается, машина бы утонула. Самообладание прекрасное, не растерялся. Сидя за штурвалом, нашел «соль» повреждения. Бомба разорвалась под самолетом, исковеркала днище и нанесла шестьсот пробоин крыльям.
Разговор поддержал комиссар:
— Люди у нас дисциплинированы и внимательны. А это — главное. Только дисциплина у нас не такая, как представляют ее некоторые — козырнул и вытянулся в струнку. Не только это. У нас, большевиков, дисциплина внутренняя. Обладая этим качеством, будешь жить и работать как надо...
...В кабинете собрался весь комсостав эскадрильи.
— Разговаривать будет о безаварийности, — сказал Бортновский. — Кто из вас скажет, что это такое — безаварийность?
Минутное молчание.
— Есть формула, товарищ командир эскадрильи, разрешите сказать
— Говорите, Нижегородцев.
— Безаварийность, — сказал он, — это две трети дисциплины и одна треть внимания.
Комментариев нет:
Отправить комментарий