Плавка № 40

Мих. ЯН

Выпуск плавки № 39 окончен. Мастер, опустив от глаз синее стекло, машет рукой, и десятитонный мостовой электрокран, гремя цепью, подтягивает выше светящийся ковш с расплавленной сталью, неся его к приготовленным для приемки литья изложницам.

Еще стекают из жолоба тяжелые, сверкающие золотом капли металла, а за ними плывут багровые, пузырчатые сгустки дымящегося шлака, как подручные, набросив на жолоб железный лист и защищаясь от жара рукавицей, быстро начинают закрывать выпускное отверстие огнеупорной массой. В последних вспышках прорывающегося пламени ярко багровеют лица, покрытые каплями пота, мускулистые руки ловко очищают жолоб.

С другой стороны печи через открытые завалочные окна длинными скребками проворно выгребают шлак. Сейчас, после окончания очередной плавки, газ сброшен, и под гул двигающихся электрокранов и щелканье формовочных машин вся бригада спешно очищает печь, готовясь к новой плавке.

Бригада Свиридова держит свой рекорд не спуская — плавка продолжается ровно 3 часа против 4 ч. 55 м., полагающихся по наряду на планку марганцевой стали.

Сталевар Свиридов

Небольшого роста, с тяжелым подбородком и умными упрямыми глазами рыжеволосый Свиридов, широко расставив ноги в старых клетчатых брюках, сам присыпает стенки печи доломитом, заравнивая образовавшиеся ямки. Двое подручных быстро наполняют широкую стальную лопату, которую он, ловко вдвигая в открытое окно печи, переворачивает, засыпая ямки. Экономя каждую минуту, он непрерывно торопит подручных.

— Родился я в 1910 году и жил в Калужской губернии до 1927 года. Отец мой с матерью —  крестьяне, маломощные середняки. В семье нас четыре брата и сестра. Старший — инвалид гражданской войны — жил в Нижнем Новгороде, работая в артели. После 1926 года, когда умерла мать, сестра вышла замуж, а братья отделились. Остались мы с отцом вдвоем. Ну, а известно, что за крестьянское дело, если без женщины,— никак нельзя. Отец стал хозяйничать в деле с зятем и братьями, а я уехал к старшему и помогал ему работать в артели. Мы выпекали вафли для деткомиссии и пирожки для Росцирка. Сунулся я устроиться на какую-нибудь другую работу, но на бирже тогда было тяжело —  9 тысяч безработных, а специальности у меня кроме крестьянской — никакой. Было мне тогда 16 лет...

В открытые окна печи видны пышущие жаром внутренние стенки, колеблющиеся в струях горячего воздуха. Яркий свет падает из садочных окон, озаряя стальной пол, ящик для доломита, десятичные весы, железные переплеты столбов, поддерживающих крышу. От быстро двигающихся фигур падают черные тени.

Начинается плавка № 40 марганцевой стали. На завалку шихты — 2400 кг железа, 1000 кг чугуна и 800 кг ферро-марганца —  полагается по наряду 1 ч. 10 м.

Подручный опускает центральную и левую заслонки. Свиридов быстро поворачивает краны газа и открывает шибер, увеличивая тягу. Жар усиливается, печь начинает реветь ровным и непрекращающимся гулом стремительно просасывающегося воздуха. Вся бригада приступает к завалке. Быстрым конвейером от вагонетки с железной шихтой движутся фигуры, неся в руках прямоугольные железные доски, которые, падая со звоном, исчезают в ревущем жерле печи. Из левой крышки над черной печью иногда вырывается пламя и дым, тогда все окружающее вспыхивает багровым светом.

— Скоро я вернулся опять в деревню и весь 1928 год и начало 1929 вместе с зятем обрабатывал землю. Третий брат служил в Красной армии в Москве младшим начсоставом. Я ему стал писать — нельзя ли устроиться в Москве на какую-нибудь работу, потому что тогда не было у меня совсем никакой перспективы, а хотелось чему-нибудь научиться. Вдруг получаю телеграмму — «выезжай». Кое-как собрал маленько денег, взял в дорогу хлеба и вот первый раз приехал в Москву. Известно с непривычки, с поля да в самую столицу, мне все было очень в диковинку и даже страшно. Брат меня определил на биржу и скоро я попал на завод «Серп и молот». Однако ж до первой получки было очень тяжело и две с половиной недели я сидел с братом на одном его пайке. Послали меня на завод временно, всего на две недели, а там опять как знаешь, так и будь.

Придя в цех, я стал расспрашивать, и вот десятник Шустов мне оказал:—«Тех, кто, безусловно, заслуживает, оставляем». Податься мне было некуда и я приложил все усилия, чтобы остаться в штате. Сначала меня поставили чернорабочим в мартеновском. Я подвозил доломит, убирал мусор, шлак, делал самую немудреную работу, но старался, чтобы выходило получше. Мое старание заметили и оставили в штате чернорабочим. Раньше я привык все время быть в поле на солнце, на свету, а тут, как я попал прямо в цех,—стало тяжело. Всюду гудит огонь, бегают краны, льется металл, жарко, совсем непривычно. Очень я боялся всяких машин, особенно завалочной машины у большой печи, когда она развернется, схватит мульду и несется по цеху. Тут я от страха бежал куда попало. И хотя я очень старался, но крестьянская привычка одолевала, и я не выдержал, стал говорить брату: «Никак не могу, еще сгорю на работе, хочу назад в деревню...» Но брат мне сказал, что надо перетерпеть, и так разговаривая, он меня поддерживал своим добрым советом...

Заглянув в печь, Свиридов опускает заслонку и, сбросив на минуту газ, начинает завалку в левое окно. Так же ритмично движутся фигуры, со звоном забрасывая железные доски в печь. Все их движения точны, заучены, среди работающих почти не слышно разговоров. Надо всем чувствуется единый ритм работы, подчиненный воле бригадира. Последние доски исчезают в сияющем ореоле окна, заслонка опускается, перед печью становится темнее, и остается только красноватый оттенок на всех окружающих предметах.

Свиридов обходит печь и, заглядывая в гляделки, регулирует подачу газа. Послушная его желанию печь то начинает глухо рокотать, и тогда из-под опущенных заслонок оранжевым ореолом вырывается дымное зарево, то оно сокращается, и тяжелый рокот переходит в ровный низкий свист.

— Когда я проработал два месяца, то понемногу перестал путаться и начал оглядываться на дело и на людей. Как-то подошел ко мне секретарь комсомольской ячейки Горохов, стал распрашивать откуда я, что за парень, и он мне предложил вступить в комсомол. Тогда же в июле 1929 года меня провели в члены профсоюза. Замечая мое старание, меня поставили «мальчиком» открывать крышки на печах, а потом послали на канавы катать болванки и чистить плиту. Работа эта очень жаркая и тяжелая. Есть болванки в 40 пудов, в 8, 18 и 50, но сначала меня поставили катать восьмипудовые. Я очень старался, но часто не выдерживал, в глазах темнело, кружилась голова, и я падал. Тогда мастер Калинин меня снял с канавы и поставил обратно на крышки, подменять третьих подручных сталеваров.

С тяжелым грохотом подручные подкатывают к печи вагонетку с чугунными чушками и устанавливают ее против садочных окон. Подручный вынимает из бака с водой стальную садочную лопату, поднимает заслонку и открывает бьющую струей света и жара пылающую пасть печи. Заброшенные ранее железные доски уже оплавились, превратившись в студнеобразную массу светлоянтарного цвета.

Свиридов устанавливает лопату и ловко вдвигает в печь чушки чугуна, проделывая это точно и легко, словно и не ощущая их веса. Даром не теряется ни одной минуты —  лопата выдвинута, подручный кладет на нее чушку. Свиридов, нагнувшись, быстро вдвигает лопату в печь, переворачивает, вынимает и его уже ждет новая чушка.

Печь начинает реветь сильнее. Кончив завалку чугуна, Свиридов дает полный газ и поднимает заслонку центрального окна. Быстро подбегая к обжигающему окну, подручные забрасывают несколько лопат доломита.

— В комсомоле я работал в легкой кавалерии и после того, как Горохов ушел в заводской комитет, меня выбрали в сентябре 1930 года секретарем комсомольской ячейки цеха. Нас, комсомольцев, было всего человек 5—6, и мы заострили внимание на количественном росте ячейки. Скоро нас уже стало человек 30. В это время меня зачислили в штат третьим подручным-заводным. Третьи подручные сталевары обычно отказывались стоять за вторых, ломать жолоб, засыпать его и закрывать отверстие. Это — тяжелая и жаркая работа. Тогда мастер Калинин послал десятника за мною — надо было показать пример — и я отказываться не стал, начал заменять второго. Тут эта работа стала меня заедать, заинтересовывать и уже с нее не хотелось уходить. Я увлекся технологическим процессом, стал распрашивать и мне много помогли мастер Калинин и молодой инженер Быков — комсомолец, сейчас начальник смены...

Разгорячившись у печи, подручные заходят напиться в прохладную раздевальню, небольшую комнату около выхода на шихтовой двор, посреди которой проходят дымоходы, вертикальные металлические трубы в метр диаметром. Вдоль стен скамейки и тройные металлические шкафы для хранения одежды рабочих. Яркая электрическая лампочка освещает доску новостей и заводской наряд.

Второго выработано лишь 15 т из-за 4-часового простоя. Бригада производила ежедекадную «травку пода», т. е. очищала низ печи, заравнивая его от ямок и неровностей.

Луч света из печи озаряет записанные мелом показатели работы всех трех смен бригады.

Бригадники Свиридова сравнивают показатели своих плавок с показателями других бригад. Фото Л. Бать

— Когда мастер Калинин ушел в отпуск, его помощник Петров стал из сталеваров мастером. Летом люди у печи часто болеют. Слабнет, слабнет человек, потом падает и повышается температура. Как-то первый подручный выбыл, и меня решили поставить за первого. Хотя мне это была и большая честь, но я оказал Петрову: «Я, Яша, боюсь закрывать отверстие, уйдет плавка, сделаю «козла»... Он мне на это ответил: «Ничего, парень, не бойся»... И показывая мне, он сам закрывал отверстие. Когда первый раз я закрыл отверстие, то от боязни меня так в жар бросило, что я ушел спать не домой, а к старушке уборщице Саламатиной. Утром рано прибежал на завод смотреть, как моя плавка. Не упустил ли? Прихожу, — но оказывается все удалось. Тогда я осмелел и стал закрывать сам. Так первым подручным я работал на больших печах 2—21/2 месяца...

Подручный сметает мусор со стальных плит перед печью. Иногда Свиридов, заглядывая в маленькие отверстия в заслонках, подбрасывает руду или доломит. Когда открывается окно, все вспыхивает ярким светом, затем заслонка опускается и работающих опять окружает красноватая гудящая полутьма. Печь № 7 одна из самых первых бывш. завода Гужона, у нее нет никаких измерителей, и вся плавка идет на-глазок, по опыту. Когда внутренние стенки печи становятся нестерпимо белыми, опытный сталевар видит, что кирпич сейчас потечет, — он сбрасывает несколько газ и понижает температуру.

Все время регулируя горение, Свиридов подкатывает и устанавливает под центральным окном вагонетку для приемки шлака.

— Обсудивши между собой, я, Горохов и Федя Теренин решили к МЮД сделать седьмую печь комсомольской. Конечно наши «старички» запротестовали, но директор завода Степанов и зав. по труду Теренин были за нас. Теренин только спросил: — «Справитесь ли, ребята? Не опозорите комсомол?» Мы ему хором, как один: «Справимся!» — Тогда подбирайте штат...». Когда мы ему поднесли список, он для верности решил, что останутся старые сталевары и на 15 дней первые подручные. На это мы согласились, ну и конечно решили оправдать доверие. Первых подручных мы заменили даже раньше срока. Во второй смене за первого стал я, в первой — Наумов, а в третьей — Торопов. В моей второй смене работал сталевар Сомов, 37 лет производственного стажа. Работая с ним, я все время старался научиться его опыту и спрашивал — почему даешь газ, почему воздух осаживаешь, почему подбрасываешь известь, руду? Самым для меня непонятным были процессы раскисления металла, вредное действие фосфора и другие химические реакции. За всем этим я обращался к инженеру Быкову, который мне все разъяснял. Сомов, видя мои занятия и старания, стал доверять мне снимать шлак и самому вести плавку...

Подручный возвращается с шихтового двора. Подкатывает вагонетки с железом и чугуном для новой плавки. Потянув за цепь, подручный открывает среднее окно, и раскаленный воздух, свистя, вырывается из сияющей внутренности печи. Быстрыми движениями Свиридов сгребает скребком пылающую дымную массу. Тестообразные багровые сгустки, рассыпая искры, вываливаются из окна и шлепаются, заполняя вагонетку трескающейся, пенящейся коркой шлака. Под дыханием газов шлак извивается и ползет, как живой. Подручный набрасывает на вагонетку лист железа, и бригада, дружно навалившись, откатывает ее в сторону.

— Когда я в 1932 году уже сам заправлял печь, командуя, как настоящий сталевар, Сомов, уходя в отпуск и чувствуя мою силу, сказал Калинину: «Иван Григорьевич, я ухожу в отпуск, надо Свиридова оставить за сталевара». Калинин с ним согласился и на этом порешили. Притти сталеваром — великое дело. Раньше Гужон допускал не сварить, а только выпустить плавку, не меньше как с 12-летним стажем. Испортишь печь, а стоит она десятки тысяч рублей. Когда мне сказали, я ответил: справлюсь, но только требую вашей помощи. Калинин для первого дня послал ко мне мастера Петрова. При нем я в норму все-таки уложился и выпустил две плавки по 4 часа 30 минут. На другой день Калинин спросил у Петрова: «Ну, как? — Тот ответил: «С ним мне нечего делать»... После этого мастера стали ко мне приходить только выпускать плавку. В то время к нам сюда часто ходил Быков. Я его всегда задерживал, расспрашивая про процессы. Он мне посоветовал, и я стал читать Родзевича «Мартеновское производство», книги Беляевского и Татарченко, работая уже самостоятельно сталеваром...

Свиридов форсирует плавку железной рудой. Сгребая лопатой лежащую у печи темнобурую руду, он точным взмахом рук посылает ее в пылающее жерло. Защищаясь от жара рукавицами, подручные быстро выбрасывают из печи перегоревшие известковые камни, готовясь к заброске марганца. Вынув из бака с водой стальной ковш-ложку для взятия проб металла, Свиридов вводит его в печь. Приглядываясь через очки к бушующему сплаву, он сначала равномерно поворачивая обволакивает его поверхность шлаком, а затем, зачерпнув чистый металл, осторожно вынимает из печи. Ложка полна бледнозолотой, сверкающей массой, от которой отскакивают искры. Подручный железным прутом сбрасывает образовавшуюся на поверхности корку быстро стынущего шлака, и Свиридов, напряженно наклонившись, льет металл в составленную из двух угольников форму. От сверкающей струи сыплются фонтаны золотых искр. Металл в форме быстро твердеет, темнея и принимая багровый оттенок.

Сильными ударами об пол подручный сбивает с ложки шлак, обнажая красную, как мясо, раскалившуюся поверхность, и бросает ее в бак с водой, обволакивающийся клубами пара. Другой подручный, слегка постукивая по угольникам, выбивает пробу из формы, и, закалив в воде, ставит на наковальню, где несколькими широкими взмахами тяжелой кувалды ее ломают пополам. Свиридов смотрит пробу на излом, определяя качество и состояние плавки. Взяв другую пробу, он ее посылает в химическую лабораторию на анализ.

Свиридов бросает мелкий марганец глубоко в печь и затем на стальной лопате сажает большие глыбы ближе к окну, изредка подкидывая жженую известь.

— В 1932 году на заводе начали проводить техминимум, но я стал его посещать только в 1933 году, так как меня призвали в армию и пока перевели во вневойсковики, я некоторое время на заводе не работал, ожидая призыва. Занятия по техминимуму, который преподавал Быков, продолжались пять месяцев, и хотя я занимался много меньше, но сдал на «отлично», получил премию и удостоверение на сталевара. После техминимума комсомольское бюро заострило внимание на проведении общетехнического экзамена. Его я тоже сдал на «отлично» и получил значок ЗОТ. Решением комиссии меня перевели на высший разряд. Чувствуя, что технически подковал себя прилично, я начал форсировать плавку и давать высшие показатели. Стал ускорять завалку и повышать температуру, не давая аварий. Сейчас если полагается на плавление час десять минут, то я плавлю сорок минут. Однако для этого нужно большое внимание и точность. За меня не боятся и даже разрешили самостоятельно пускать плавку. Я учу своих подручных и добиваюсь такой смены, чтобы всегда было кем заменить выбывшего. Сейчас я имею двух вполне подготовленных. Сидоров с чернорабочего дошел до шестого разряда, а Чиркова я догоню до сталевара...

Из химической лаборатории приносят записку с анализом и Свиридов посылает звонить в колокол — знак того, чтобы подавали под жолоб ковш. Приближается время выпуска плавки. К гудению печи, напоминающему звуки огромного потревоженного барабана, примешивается гул подъезжающего электрокрана. Воет мотор, звенят цепи, и ковш опускается в яму под жолоб, где первый подручный с ломом и другой с кувалдой уже стоят, готовясь к пуску плавки.

Через синие стекла мастера наблюдают, как Свиридов, забросив руду, "вырабатывает" шлак. Фото Л. Бать

К печи подходят несколько мастеров. Дружески кивнув улыбающемуся Свиридову, они смотрят через синие стекла в сверкающее окно, пока он берет последнюю пробу. Ее быстро охлаждают, ломают, и два куска будущей стали обходят руки мастеров.

— К 15-летию ВЛКСМ я в числе других комсомольцев был награжден за ударную работу и высокие производственные показатели Орденом Ленина. Моя задача — укрепить производительность печи против 18 заданных на 24 тоннах в сутки. Для этого надо, чтобы все три смены работали бесперебойно, с интересом и пониманием дела. Тогда наша печь будет, действительно, ударной, комсомольской.

Свиридов дает сигнал, и сбрасывает газ.

В наступившей тишине первый подручный несколькими ударами лома расширяет пусковое отверстие и устанавливает лом против обнажившейся розовой раскаленной стенки, за которой бушует расплавленный металл. Сильные удары кувалды по лому быстро пробивают стенку и подручные, выдернув его, отскакивают в сторону, закрываясь рукавицей.

Тонкая стремительная струя металла вылетает из отверстия, подняв высокий фонтан оранжевых искр. Свиридов и подручные вводят в среднее окно длинный стальной пробивной шомпол и изнутри просаживают большое отверстие. Полная струя сияющего металла сильным выплеском устремляется в ковш. Весь цех озаряется багровым пламенем. Фейерверк искр сыплется из ковша. Мастера, Свиридов и подручные, наклонившись, смотрят сквозь синие очки, как под глухое бултыханье тяжелой струи растет в ковше уровень плавки. Струя краснеет и слабеет.

Мастер, опустив синее стекло, машет рукой, и десятитонный мостовой электрокран, гремя цепью, подтягивает выше светящийся ковш с расплавленной сталью, неся его к приготовленным для приемки литья изложницам.

Еще стекают из жолоба тяжелые, сверкающие золотом капли металла, а за ними плывут багровые пузырчатые сгустки дымящегося шлака, как подручные, набросив на жолоб железный лист и защищаясь от жара рукавицей, быстро начинают закрывать выпускное отверстие огнеупорной массой.

Марганцевая плавка № 40 закончена в 3 часа.

Свиридов и подручный смотрят пробу "на излом", определяя качество и состояние плавки