Л. Каганович
(Из речи на юбилейном пленуме ЦК ВЛКСМ 29 октября 1933 г.
...Вскоре нас перевели на другой питлеровский станок, там мы стали работать над материалом. В патрон, приспособленный для медных деталей, мы зажимали двумя трубами, чтобы лучше держались, стальные болты резали их резцами, которые были рассчитаны для меди. Мы обтачивали на станке даже деревяшки. Это был какой-то психоз!.. Резцы летели один за другим.
Меня например перебросили на станок в 14-м пролете. Станок очень простой. Там только одна операция: пустить самоход, ждать, пока станок обработает деталь до конца, и выключить его, потом снова отвести каретку и снова пустить самоход. Через несколько дней я стал просить, чтобы меня перевели «дальше», и меня перевели на станок «Вернер». Некоторые люди в течение месяца переходили со станка на станок раза четыре. Мы уже считали себя квалифицированными рабочими и ... ломали станки.
Были даже выступления против специализации оборудования. Помню как один из мастеров говорил, что вот на этом станке можно сделать только одну операцию — можно только обтачивать, а нужен такой токарный станок, чтобы на нем можно было и обтачивать, и нарезать резьбу, и сверлить. Такие противники специализации были тогда многочисленны.
Когда на завод приехали американцы, многие старые мастера говорили:
—- Напрасно приехали. Без них справимся. Мы, слава богу, не первый, год работаем, такие заводы нам не в диковину.
Американцы приходили в цех чисто выбритыми, в галстуках, в прекрасных ботинках. Старые мастера говорили:
— Это лодыри, они приехали нас объедать
Такие настроения были и у некоторых руководителей в цехах. Были случаи, когда американца-наладчика, специализировавшегося на станках «Глиссон», нарочно заставляли работать на других станках и потом говорили, что американцы не умеют работать.
—Здесь Россия, а не Америка, и работать, как в Америке, мы не будем,— заявлял например мастер Шевченко.
Весной 1931 г. — в момент приезда на завод т. Орджоникидзе — комиссия ЦК бригады «Правды» — ряд работников за безобразное отношение к американскому опыту был снят с завода и отдан под суд.
Мы, молодежь, относились к американцам лучше. Знакомились с ними у станков. Знакомство завязывалось быстро. У американцев были хорошие папиросы. Мы опрашивали, как по-английски папиросы, пепел и т. п. Объясняясь и через переводчика и знаками, спрашивали, как называются части станка, как они работают. У каждого американца был блокнот, они записывали в нем русские слова английскими буквами, мы же записывали у себя английские слова. Помню, как у меня было нечто вроде соревнования с Бьюкененом: за несколько дней я записал 300 английских слов, а Бьюкенен — 500 русских.
Но какое-то предвзятое чувств о сохранялось довольно долго. Мы сердились, когда кто-нибудь хвалил американскую технику...
...Чем больше людей вливалось в наш механосборочный цех, тем больше становилось беспорядка. Работу бросали за час до гудка. Тут же в цехе у буфета выстраивалась громадная очередь — от восемнадцатого до девятого пролета. В разгар рабочего дня рядом со своим рабочим местом люди мяли друг друга для того, чтобы получить булку. От буфета разводилась грязь. Мухи загаживали станки.
...В апреле 1931 т. на завод приехал т. Орджоникидзе. По заводу быстро распространились слухи: «Приехал Сталин, значит дела пойдут».
В летнем клубе, где должен был выступать т. Орджоникидзе, народа набилось до отказа. Дверь в клуб сломали. Но сотни людей все-таки не попали в помещение. Вечер был без оркестра, без всякого торжества, обычного, когда приезжают большие люди.
Тов. Орджоникидзе говорил минут сорок пять, речь его надолго осталась у всех нас в памяти. Он говорил, что на месте, где стоит сейчас завод, 12 лет назад велась отчаянная война за право строить такие заводы. Сотни большевиков положили здесь свои головы. И вот сейчас, когда вся страна ждет от нас тракторов, мы их не даем.
— В чем дело? Люди у вас хорошие и машины хорошие, а тракторов нет. Разве ваши комсомольцы и коммунисты не хотят победы? — Нет, вы хотите победы. Но вы не овладели техникой, умением и знанием дела.
Его опросили, когда улучшится питание. Он ответил:
— Товарищи, питание безобразное. Мы будем добиваться его улучшения. Но знайте, что трудности еще будут.
Тов. Орджоникидзе ходил по заводу, смотрел, как работают люди. Подошел к одному рабочему, опросил, где мастер, подошел к другому, тоже спросил мастера, — мастеров на месте не оказалось. Тов. Орджоникидзе крепко заявил о необходимости ликвидировать обезличку и уравниловку. Сообщил, что будет повышена зарплата для кузницы и литейной — заготовительных цехов, снабжающих наш механосборочный деталями.
По плану мы должны были тогда давать 90 тракторов в день, но давали только 25—30. Однако программа оставалась прежней. Это демобилизовало настроение. Тов. Орджоникидзе срезал программу, дал более реальную...
...Приезд т. Орджоникидзе произвел на нас огромное впечатление. В своем выступлении он не обещал нам ничего необыкновенного. Он не говорил, подобно работникам Тракторостроя, о фантастических городах и о том, что через шесть месяцев у нас будет коммунизм. Люди мечтали о домах с передвижными стенами, но не выстроили даже деревянных киосков, где можно было бы выпить стакан воды. Рассуждали о гигантском пищевом комбинате, но не отстроили во-время даже обыкновенной фабрики-кухни. Тов. Орджоникидзе говорил о трудностях. Он не хотел ничего от нас скрывать. И настроение после его речи поднялось. Ребята почувствовали, что нужно относиться к жизни трезво.
И вместе с тем, хотели ли мы победы? — Да, хотели! Еще уезжая из Москвы, я повторил на прощальном собрании слова Ленина о том, что если у нас будет 100 тысяч тракторов, то в деревне мы победим. Мы писали письма в Москву и не жаловались на условия, а рассказывали, какой это замечательный завод, рассказывали, что один наш трактор сможет тянуть 10 груженых телег. Когда в ремонтно-механическом цехе делали детали для пробного трактора и прекратился ток, комсомольцы руками вертели приводные ремни. Да, у нас был революционный размах! Но мы однобоко поняли формулу т. Сталина. Мы думали, что можно опустить, забыть вторую ее часть. У нас не было американской деловитости.
 |
| Яков Ильин, составитель книги "Люди Сталинградского тракторного" |
Комсомольское руководство на заводе не умело бороться за выпуск тракторов. Люди болтали, заседали, вместо борьбы с уравниловкой насаждали бытовые коммуны. Тов. Косарев снял это руководство. Тов. Косарев потребовал, чтобы комсомольцы сделали одной из своих основных задач — борьбу за культурный быт. Лозунг: «Производительно работать — культурно жить», родился на Тракторном.
Комиссия Косарева добилась того, что буквально в несколько дней у завода и в поселке было выстроено несколько десятков ларьков. Их так и назвали «косаревскими ларьками». По личному распоряжению т. Сталина, в несколько дней выстроен каменный звуковой кинотеатр «Ударник» на полторы тысячи мест. Спешно начали достраиваться жилые дома и фабрика-кухня.
Ребята стали приобретать хорошие костюмы, часы, книги. Некоторые ввели это в систему, например В. Овчинников решил каждую получку покупать по одной книге. Постепенно у него собралась библиотека. Стали выходить на работу чисто одетыми, и никто, как раньше, не поднимал за это насмех. Никого не удивляло, если парень приносил с собой в цех Джона Рида на английском языке.
За год число учащихся в вечернем университете удвоилась. Новый комсомольский секретарь Борис Раскин сумел найти в работе основное звено. Комсомол взялся за хозрасчет, за планирование, за инструментальное хозяйство, за межцеховой транспорт. По каждому из этих вопросов проводились комсомольские технические конференции. Первые хозрасчетные бригады на заводе были комсомольскими. Завод рос вместе с нами. Уже через восемь месяцев после апрельского перелома мы выпускали 125 тракторов в дань.
Люди росли вместе с заводом. Вот например комсомолец Бобылев. Он был пастухам в деревне, потом работал на строительстве, на монтаже литейного цеха, затем на формовке, на выбивке, на заливке головки цилиндра, где брак достигал 40 проц. Бобылев вырезал из газеты «Даешь трактор» табличку, по которой видно, что порождает брак на заливке, внимательно изучил эту табличку и снизил брак. Сейчас Бобылев бригадир. Одну из худших бригад, разложенную лодырем Дудиным, Бобылев сделал одной из лучших, бригада первой в отделении перешла на хозрасчет и дала большую экономию.
Вот сменный инженер силовой т. Иванов. Он приехал на завод практикантом, только что окончив Ростовский индустриальный техникум. Здесь учился у американца Бремана. Мы жили с Ивановым в одной комнате. По вечерам он рассказывал о своих удачах и неудачах.
Показатель производительности котлов в силовой — пирометр фирмы Байлю — был не отрегулирован и давал ошибки до 10 градусов. Иванов изучал английский язык, но знания у него были еще весьма ограниченные. Он не умел исправить пирометр. Тогда он сел за словарь и за три ночи перевел главу из английской книги, которая была ему нужна. На четвертый день прибор был отрегулирован.
Вот Тиля Рассулов, батрак из Узбекистана, здесь работает на большом конвейере. Он внес 50 предложений, улучшающих производство. Для того чтобы поднять раму на конвейер раньше требовалась усилие трех-четырех рабочих. Приспособление Рассулова позволяет одному рабочему поднять раму.
...В нашем вечернем университете учится полторы тысячи человек. У каждого рабочего есть перспектива продвинуться вверх, подняться от станочника до наладчика, до мастера и инженера. Это значительно богаче того, о чем мы думали раньше, когда «прыгали» по операциям, по обезличенным станкам и ломали оборудование. Если опросить наших ребят, кем они думают быть, почти каждый скажет: «Хочу быть инженером». Это говорят даже маленькие дети.
Сейчас, оглядываясь на свой путь, мы по-новому осмысливаем прошлое. Весь 1930 г. встает перед нами в другом свете. Сейчас мы не стали бы два часа вручную крутить трансмиссии, а добились бы, чтобы нормально работали турбины. Помню, как в некоторых коммунах монтажников не спали часов по двадцать, ожидая прибытия оборудования, и утомлялись настолько, что засыпали стоя. Тогда это считалось геройством. Сейчас это представляется отсутствием простого здравого смысла. Зачем нужно было дежурить всем, если можно было оставить одного дежурного и спокойно лечь спать.
Вот двое рабочих — Сухачев в механосборочном цехе и Загряжский в литейном цехе. Сухачев, чтобы выполнить норму, приходит на работу раньше времени, не уходит на обед и все-таки нормы не выполняет. Загряжский приходит на работу во-время, уходит тоже не задерживаясь и целиком выполняет норму.
Он хорошо знает, из чего складывается эта норма, работает умно, расчетливо, ровным темпом. Когда на заводе был т. Ворошилов, он специально остановился у станка Загряжского. Загряжский каждые 10 сек. давал по готовой детали. После работы Загряжский ходит изучать свой брак на обрубке. Он хорошо знает, сколько он зарабатывает, Сухачев не знает этого. Вот два разных стиля работы...
„Не опасаясь "перехвалить", я убежденно скажу об этой книге: одна из наиболее интересных и оригинальных книг, которые явились в нашей литературе за 15 лет.“
М. Горький
Комментариев нет:
Отправить комментарий