ВЗЯТЬ ВЫСОТУ

30 августа 1935 года рядовой забойщик донбасской шахты «Центральная-Ирмино» Алексей Стаханов за шесть часов вырубил 102 тонны угля при норме 7 тонн. Весть облетела всю страну. И словно в ответ на высшую производительность шахтера, кузнец Александр Бусыгин сделал за смену 1677 валов для машин — такое не всякому автомату под силу. Машинист депо Славянск Донецкой железной дороги Петр Кривонос первым стал ездить со скоростью, вдвое превышающей норму. Станочник Иван Гудов выполнял по 410 процентов нормы. Ткачихи Евдокия и Мария Виноградовы вместо 16—24 станков работали на 216.

Сталевар Михаил Привалов на Кузнецком металлургическом комбинате выплавил миллионы тонн стали — на КМК так и говорили в шутку: «приваловские миллионы». Движение передовиков производства стали называть стахановским.

Первым стахановцем в сельском хозяйстве стал кубанский комбайнер Константин Борин. За 12 лет работы на комбайне он выполнил 89 годовых норм, намолотил три миллиона пудов хлеба. В 1949 году, во время своей последней уборочной страды, он давал продукцию уже в счет 2024 года.

Сегодня знаменитый комбайнер. Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии, кандидат сельскохозяйственных наук, член редколлегии нашего журнала Константин Александрович Борин рассказывает о том, что человеку необходимо для того, чтобы стать стахановцем:

«Совсем недавно, перед Днем Победы, получил я два приглашения — на Красную площадь и на сельский праздник в Кущевский район Краснодарского края. Решил, что в этот прекрасный день обязательно должен быть рядом со своими земляками, там, откуда уходил на войну и где собирал хлеб, когда вернулся.

Прилетел я в Ростов-на-Дону, и уже у трапа встречают меня два казачонка-мальчика, рапортуют — традиции ударного труда на посевных полях, заложенные еще моими сверстниками продолжаются. Смотрю я на них, и в глазах будто туман... И уж вижу не их, а себя. Постарше, правда, был, а докладывал в 1936 году на VIII Всероссийском съезде Советов по поручению кубанского казачества о том, что не сойдет Кубань с ленинского кооперативного пути. Вспомнилось, как в 1935 году, начав работать на комбайне, удалось мне выполнить почти пять норм, а в следующем — 11,5. Больше двух пятилеток!

Сразу, выйдя из самолета, попросил проехать по полям Кущевского и Ленинградского районов. В знойном мареве, словно море, колыхалась озимая пшеница. Хорошие уродились хлеба в этом году. «Меньше пятидесяти центнеров нынче не возьмем»,— говорили местные руководители и обещали пригласить на уборку.

А я прикинул: даже современными «Колосами» и «Донами» убрать такой урожай будет непросто. Высчитал лучшие комбайнеры Кубани намолачивают за сезон по 20—25 тысяч центнеров зерна.

Многих я знаю лично — Юрия Зуба, Ивана Лысенко, Виктора Дудникова, Виталия Дрижика, Николая Высоцкого — хорошие преемники стахановцев, ничего не скажешь! Некоторым из них вручал приз — огромный кубок, названный моим именем, который уже не один год на Кубани вручается молодым комбайнерам, победителям соревнования. Уверен, соберут урожай до зернышка. Поможет тому современное соревнование бригад.

Сегодня уже никто не удивляется, когда хлеб убирают всего лишь за полторы недели. А еще лет пятнадцать назад большинство комбайнеров об этом только мечтали. И не потому, что якобы техника была малопроизводительна. Нет, просто не верили люди, что можно собрать урожай так скоро, потому и растягивали жатву на целый месяц. Нужен был «открытый урок», нужен был человек, который смог бы показать, что это всем по силам.

Как-то рассказывал мне Иван Лысенко, комбайнер совхоза «Степнянский», лауреат премии Ленинского комсомола, депутат Верховного Совета СССР нескольких созывов, о том, как на первой в своей жизни сессии он услыхал о рекорде комбайнера Бочкарева, который в то время за день намолачивал тысячу центнеров зерна.

Ехал тогда Иван из Москвы с одной мыслью — «прописать» бы такой рекорд и на Кубани. Но удастся ли? Приехал домой, а ему и сообщают, что его учитель Юрий Васильевич Зуб довел дневную выработку до 1154 центнеров!

Обрадовался Иван — значит, и у него так же получится. В тот же день Лысенко уже молотил хлеб. Вышло 1002 центнера! Впрочем, в ту жатву тысячную «отметку» покорили многие его товарищи — Иван Басюк, Григорий Галат, другие комбайнеры. Говорили, рекорды прямо-таки и сыплются. Только не рекорды сыпались, а кубанский хлеб в закрома нашей Родины, намолоченный ударным трудом комбайнеров.

У меня часто спрашивают, как я стал стахановцем.

Что на это можно сказать? Высоты скоростной комбайновой уборки покорялись не только одному мне. Много было ударников и передовиков. Впрочем, все мы своим трудом двигали прогресс, соревнование. Порой спор шел за каждый лишний убранный гектар, за каждый центнер хлеба. Помнится, в первую уборку мы шли почти наравне с комбайнером нашего же совхоза Максимом Безверхим. Он убрал тогда большее количество гектаров, да обмолотил меньше хлеба. Вот поэтому первенство присудили нам.

В соседних районах лидировали Трофим Костенко, Василий Давиденко, Анна Кофанова. Из opeнбургских степей доносилась молва об Архипе и Александре Оськиных, Федоре Колесове, Иване Варакине. С ними и другими лучшими механизаторами пришлось встретиться мне полвека назад на Всесоюзном совещании комбайнеров, которое проходило в Кремле. Сколько разговоров было, что да как. Сейчас это называется обменом опытом. Я спрашивал, и у меня спрашивали. И сегодня, думаю, гласность лучшего опыта, усвоение его очень нужное дело.

Как и многие другие, всегда считал я, что прежде всего должен работать добросовестно. И было крепкое правило у меня — в работе мелочей не должно быть. Начинал всегда с тщательной проверки комбайна: как отремонтирован, в каком состоянии основные детали, «второстепенные». Машина любит, чтобы на ней все было на месте — правильно пригнано и закреплено. Не досмотришь что-то во время ремонта — простоишь потом в степи из-за какой-нибудь шпонки. Правильно говорится: машина любит ласку, чистоту и смазку.

На хлебном же поле, как на боевом, нужна не только тактика, но и стратегия. К стратегическим моментам относил я составление плана работы агрегата и маршрут переездов не только из колхоза в колхоз (комбайны числились в то время за машинно-тракторными станциями), но и с одного поля севооборота на другое, с участка на участок. Учитывали, когда, где и какую культуру убирать, чтобы не допустить потерь.

Задолго до уборки осматривали участки, на которых предстояло работать. Добивались, чтобы колхозники к этому времени очистили поля, побеспокоились об удалении с поля сорняков и камней, засыпали ямы. На железной дороге только тот машинист смело ведет состав, кто хорошо знает профиль пути. Комбайнер — тот же машинист, и он обязан отлично знать участки, если хочет, чтобы агрегат работал бесперебойно, а выработка день ото дня повышалась. Вот от того нашего опыта и идет нынешняя борьба за качество, за экономию. Все это — слагаемые работы на совесть.

Вот те немногие, к тому же известные каждому механизатору «секреты», из которых складывалась высокая производительность.

Конечно, каждый старался найти и принципиально новые приемы работы. Так, в первый же сезон я попробовал косить ночью. Тогда это считалось невидалью. На комбайне не было фар, загонку освещал один лишь трактор. Получилось. Тогда сам смастерил электрооборудование для комбайна — теперь из суток выпадали только те часы, когда на хлебах лежала роса.

А через пару лет электрооборудование уже устанавливалось на заводе и ночная уборка повсеместно стала обычным делом.

На третий сезон предложил работать на двух комбайнах в сцепе. Тянул их один трактор. К этому времени вместо «Коммунаров» в МТС появились более совершенные комбайны «Сталинец-1». Дело пошло. В 1937 году наш агрегат убрал 3250 гектаров и намолотил 52 тысячи центнеров зерна.

Другим принципиальным моментом, позволившим резко ускорить уборку, стала разгрузка бункера на ходу. При хороших хлебах он наполнялся за десять минут, и столько же требовалось, чтобы, остановившись, все пересыпать в телегу или машину. Стали думать: оказывается, потребовались лишь немногие приспособления, специальная подготовка людей — и разгрузка на ходу «пошла».

Я, например, никогда не принимал комбайн как нечто окончательно завершенное, как предел конструкторской мысли. Ведь даже самая прекрасная машина по-разному вела бы себя в различных климатических зонах. Поэтому, изучая комбайны, я вносил свои конструкторские идеи. Как правило, это было на пользу. Да мало ли их было, механизаторских новшеств. Десятки, сотни. Бывало, не успеешь еще как следует что-то «обмозговать», а соседи уже торопят: мол, и нас научи.

Видимо, в этом и состоит главный завет стахановского движения. Потому сегодня так много у нас людей, которые ломают устоявшийся порядок, ищут непроторенные пути и, добившись успеха, рады обучить этому своих товарищей, подтянуть их до передового уровня.

Чего скрывать, приходилось мне, конечно, трудновато. Ведь, кроме двух классов, которые я окончил в родной деревне, да курсов механизаторов, никакого образования у меня не было. До всего приходилось доходить, как говорил мой друг Терентий Семенович Мальцев, «самоуком». Поэтому, когда при Тимирязевской академии открылось подготовительное отделение для таких, как я, хлеборобов-колхозников, с радостью поехал учиться в Москву. В 27 лет, будучи уже отцом трех дочерей, сел я на студенческую скамью. Но каждую весну, сдав экзамены, я возвращался на Кубань, в родную МТС. Читал лекции молодым комбайнерам об опыте стахановской работы на комбайне, готовил и свой агрегат. И когда подходила пора, с удовольствием поглядывал на своих конкурентов по соревнованию, нажимал на рычаги: «Поехали, кто первый?»

В середине июня 1941 года, сдав экзамены, как обычно, уехал на Кубань. Радовался, что переведен на второй курс полеводческого факультета, 22 июня готовил комбайны к выходу в поле. И тут вдруг объявляют по радио — война. Сразу же написал письмо в крайком партии — просил разрешения ехать на фронт. Однако не суждено было попасть в бой с первых же дней. Ответили мне, что стране хлеб нужен так же, как боеприпасы.

На другой год к страде бои уже гремели на Северном Кавказе. Фронт вплотную подкатывался и к нашим полям. Немцы были в тридцати километрах от нас, а наши комбайны все продолжали кружить по степи. Мы старались вырвать из-под носа врага еще хоть несколько десятков тонн зерна. Вот когда мы радовались накопленному мастерству. Наш агрегат обстреливали фашистские самолеты, но и тогда мы не бросали работы. И только когда немецкая разведка появилась в нескольких километрах от станицы, нам был отдан суровый приказ — вывести из строя комбайны, сжечь хлеб и уходить к Краснодару. Полыхали подожженные нами поля. Горели скирды. Первый и последний раз в жизни мне пришлось уничтожать то, что выращено нашими руками, что было беспредельно дорого для хлебороба.

...Улетал я этой весной — 1985 года — с Кубани довольный: много хлеба будет в этом году. А раз быть богатому урожаю, значит, соперничество между комбайнерами обещает быть захватывающим. Видел я, с какой щепетильностью готовит свою машину Юрий Зуб, с каким усердием просматривал механизмы и узлы Иван Лысенко. Значит, расти стахановскому движению».

Записала Татьяна МЕРЕНКОВА