В поисках гена

Ю. ДОЛГУШИН

Восемьдесят лет назад в маленьком садике Брюннского монастыря в Чехословакии католический монах Грегор Мендель начал свои опыты со скрещиванием разных сортов гороха. Он скрещивал растения, отличающиеся ярко выраженными различиями в признаках, — зеленый горох с желтым.

Полученные от скрещиваний семена он снова высевал, тщательно отмечая, как передаются признаки в последующих поколениях. Восемь лет длилась эта работа. Наконец, Мендель поместил в «Трудах» Брюннского общества естествоиспытателей статью о результатах своих опытов: он подметил определенные закономерности в распределении признаков в растениях последующих поколений. Это произошло в 1866 г.

Открытия Менделя не произвели впечатления на современников. Их просто не заметили. И только через 35 лет одновременно в трех странах —  Голландии, Германии и Австрии (в 1900 г.) — были вторично обнаружены закономерности, найденные Менделем. Его имя стало знаменем новой науки о наследственности и изменчивости — генетики.

*

Что такое наследственность? Каким образом детям передаются черты и свойства их родителей? И почему какое-нибудь характерное родимое пятно может передаваться из рода в род в течение многих поколений, а, например, потеря руки даже у обоих родителей никогда не приводит к безрукому потомству?

Эти вопросы с давних времен интересовали ученых — естествоиспытателей и философов. Раскрыть тайну наследственности взялась генетика. Естественно, что прежде всего внимание ее было устремлено на клетку. Ведь организм —  животного или растения безразлично — развивается из соединения двух половых клеток — отцовской и материнской, значит, только через оплодотворенную клетку — эту единственную материальную связь, между двумя поколениями — и могут каким-то образом передаваться черты и признаки родителей. Рассуждая так, генетики и стали искать в клетке то, что должно бы носителем всех признаков будущего организма. Клетки, из которых состоит ткань организма, очень малы: от 0,1 до 0,01 мм и меньше, поэтому видеть их можно только через микроскоп. Они разнообразны по величине и по форме, но в основном структура их одинакова. Это — заключенная в тонкую оболочку полужидкая плазма, в которой находится ядро, т. e. пузырек, наполненный прозрачным веществом. В нем плавают нитеобразные тельца, называемые xpoматином. Основное, чрезвычайно интересное свойство обыкновенной клетки — это ее способность размножаться простым делением. Этот процесс начинается с того, что нити хроматина, плавающие в ядре, собираются в одну длинную скомканную нить. Потом нить разрывается на отдельные кусочки — хромосомы, которые в свою очередь расщепляются продольно, образуя пары хромосом.

Схема делении клетки: 1 — клетка перед началом деления; в ядре видны частицы хроматина; 2 — хроматин собирается в длинную нить; 3 — нить разрывается на отдельные куски — хромосомы; 4 — «полюсы» разместились в противоположных частях клетки, а хромосомы —  как раз посредине, в плоскости между полюсами; 5, 6 и 7 — пары хромосом расходятся и приближаются к полюсам, между ними появляется перегородка; 8 — хромосомы распадаются снова на частицы хроматина и образуют два новых ядра; новые клетки отделяются одна от другой.

К этому времени оболочка ядра исчезает и в противоположных частях клетки размещаются два полюса, от которых к каждой паре хромосом протягиваются с двух сторон тончайшие волокна. Теперь все расщепившиеся хромосомы начинают расходиться, как бы растягиваться полюсами в разные стороны. Подойдя к полюсу, каждая группа хромосом превращается в два новых ядра. Между ними образуется перегородка, и две новых клетки, увеличиваясь до нормального размера, отделяются одна от другой. Обе совершенно подобны той клетке, из которой они произошли, и количество хромосом в них в точности сохранено благодаря строгому продольному делению пополам.

Процесс строгого деления хромосом пополам, указывающий на то, что все они обязательно должны попасть в каждую вновь образующуюся клетку, и привел последователей Менделя к мысли о том, что именно в хромосомах и заключается некое «вещество наследственности».

Частицы его были названы генами. Количество генов очень велико. Каждый из них несет в себе задаток какого-либо признака будущего организма. Увидеть гены даже при самом сильном увеличении хромосом под микроскопом никому еще не удалось.

*

Посмотрим теперь, в чем состоит значение менделевских открытий для генетики.

Опыты Менделя показали, что если растение желтого гороха искусственно оплодотворить пыльцой зеленого гороха или наоборот, то, начиная со второго поколения, родительские признаки (желтый и зеленый цвета) распределяются в многочисленном потомстве всегда в одинаковой пропорции — 3:1. Мендель заметил, что один из этих признаков доминирует, подавляет другой. Доминировать может, например, желтый цвет —  тогда растений с желтыми горошинами всегда получится в потомстве в три раза больше, чем с зелеными.

Генетики объяснили это явление так. Один из скрещиваемых родителей несет в своих половых клетках ген доминирующего признака (желтый цвет), другой — ген уступающего (зеленый). Две такие клетки соединяются, давая начало новому организму. Опять начинается цикл развития, на определенном этапе которого новый организм образует половые клетки. Но тут уже в одном и том же организме присутствуют два рода клеток: одни несут в себе ген желтой окраски, другие —  зеленой. И когда две клетки этого нового организма сливаются, чтобы дать жизнь организму следующего поколения, в результате слияния могут получиться уже любые из 4 возможных комбинаций генов, а именно: 1) желтый с желтым, 2) желтый с зеленым, 3) зеленый с желтым и 4) зеленый с зеленым.

В первом случае потомство будет желтым, во втором и третьем — тоже, ибо желтый цвет доминирует, и только последний случай даст зеленое потомство. Таким образом, количество растений, обладающих данными признаками, и распределится в потомстве пропорционально 3:1.

В этой закономерности и заключается основа генетической гипотезы. Генетики сделали вывод, что наследование родительских признаков есть результат совершенно случайного, механического сочетания тех или иных генов.

Таковы основные факты, на которых зиждется современная генетика, — деление хромосом при клеточном делании и менделевское расщепление признаков. Наука эта развивалась чрезвычайно бурно. Закономерности Менделя, недостаточные для объяснения многих случаев наследственности, быстро обросли новыми сложными допущениями, вовлекли в разработку вопросов наследственности целую плеяду ученых и к настоящему времени вылились в весьма сложную теорию. Основные выводы ее сводятся к следующему.

Носителями наследственных свойств и признаков служат гены — частицы особого «вещества наследственности». Основное свойство генов — их относительная неизменность, устойчивость. Оно подтверждается тем, что в огромном ряде поколений исходные родительские признаки (например, желтый и зеленый цвета гороха) сохраняются. Однако, гены могут внезапно изменяться от каких-то неизвестных причин. Это ведет к появлению новых признаков в организме. Случайные комбинации генов и столь же случайные и внезапные изменения самих генов дают материал для естественного отбора и объясняют, по мнению генетиков, эволюцию органического мира. По наследству передаются только те изменения, которые обусловлены изменениями в генах, а так как внешние условия среды влияют не на гены, а лишь на процесс выявления признаков, заложенных в генах, то признаки, приобретенные организмом при его жизни, не могут наследоваться.

*

На первый взгляд современная генетика представляется весьма солидной, прогрессивной наукой, действительно приближающейся к познанию сложнейших биологических явлений. Ее авторитет общепризнан: она насчитывает в своих рядах много крупнейших ученых, имеет огромную литературу, преподается в высших учебных заведениях всего мира.

И несмотря на все это, генетика обнаруживает черты, говорящие о том, что дело обстоит совсем не так благополучно, как кажется.

Прежде всего бросается в глаза, что генетика механически перенесла в область биологии гипотетические принципы физики и химии, уподобив гены атомам и электронам. Но если физика и химия пришли к атомам и электронам, переходя последовательно от одного звена логической цепи к другому, то генетика этим пренебрегла. Ген был выдуман, мысленно допущен на основании наблюдения менделевского расщепления признаков. Механизм действия гена остался неизвестным. Как ген «превращается» в форму носа, цвет лепестка или музыкальный талант, этого генетика объяснить не в состоянии. Таким образом, от выдуманного через неизвестное генетика приходит к видимым признакам, на которых вся теория и построена. Мудрено ли, что такая теория «все может объяснить»?! А по существу она, конечно, ничего не объясняет, ибо приписывает генам те самые свойства, которые она призвана объяснить.

Стремясь построить свои выводы на основании чисто математических, статистических данных, генетика совершенно отошла от биологии, от живой природы организма. Черты организма превратились в функции неизменных генов.

Жизнь, природа начали ставить перед генетикой все новые, необъяснимые с точки зрения законов Менделя, загадки. И вот генетика стала приспосабливаться к ним, усложняться, наделяя гены все новыми свойствами и способностями. Уже отношение 3:1 в некоторых случаях превратилось в 9:7, 13:3, 15:1... Появились «кроссин-говеры», «хромосомальные аберрации», «групповые сцепления» генов и прочие хитроумнейшие казуистические допущения, «объясняющие» любое явление в наследственной природе организма.

Мы уже знаем судьбу таких таинственных веществ и «поставленных на голову» теорий, о которых Энгельс писал: «...Подобный случай представляет нам учение о теплоте, которая почти в течение двух столетий рассматривалась, как особая таинственная материя, а не как форма движения обыкновенной материи». Таким же таинственным веществом — «жидкостью» — считалось в свое время и электричество.

Естественно, что при такой метафизичности и формалистичности генетика не смогла дать селекционеру и животноводу ничего практически ценного.

Знаменитый американский селекционер Лютер Бербанк, умерший в 1926 r., оставил после себя богатейшее наследство в виде большого количества совершенно новых форм растений, которых до него в мире не существовало. Бербанк говорил: «Нет решительно никаких границ для получения плодов по желанию любой величины и формы, любого вкуса».

Принципы формальной генетики не только не служили ему руководством в работе, но и оказались в вопиющем противоречии с практикой этого исключительного селекционера, который доказал, что человек может менять по своему усмотрению наследственную природу растения, не ожидая «случайных» изменений или комбинаций генов.

Другой гигант селекции, наш знаменитый coотечественвцк И. В. Мичурин, еще ближе подошел к природе растения, к познанию и определению тех законов, зная, которые можно этой природой управлять. После огромного количества опытов и многих лет работы Мичурин положил совершенно новые начала науки о гибридизации. Тут его идеи, блестяще подтвержденные практикой, оказались совершенно несовместимыми с основами формальной генетики.

Мичурин видел в растении не мертвую форму, как функцию каких-то, внутри нее заложенных «от века», математических комбинаций, а живой организм, вечно меняющийся, вечно взаимодействующий со средой, в которой он развивается. Такой взгляд, основанный на глубоком знании растения и диалектики его развития, и дал Мичурину возможность сознательно направлять развитие нужных признаков растений.

Впрочем, генетики и сами не отрицают, что их теория не служит руководством к действию. Один из представителей нашей генетики академик M. M. Завадовский объясняет этот факт тем, что генетика — наука «университетского типа» и что отрыв ее от запросов, практики неизбежен.

Ложность такой позиции не вызывает сомнения. «Предположение, будто есть одна основа для жизни, а другая, для науки, уже априори ложно», говорил Маркс.

Товарищ Сталин в своей речи на конференции аграрников-марксистов сказал: «Теория, если она является действительно теорией, дает практикам силу ориентировки, ясность перспективы, уверенность в работе, веру в победу нашего дела».

Во второй половине прошлого столетия произошло событие, которое в истории биологии сыграло роль разорвавшейся чудовищной бомбы: выступил Дарвин со своим учением об эволюции органического мира.

Он с предельной ясностью доказал, что изменение условий, в которых развивается организм, вызывает появление у него новых признаков. Эти признаки могут становиться наследственными. Эволюция в природе объясняется тем, что в любых данных условиях внешней среды формируются и закрепляются путем естественного отбора те признаки, которые помогают растениям и животным в их борьбе за существование.

Ясную, трезвую мысль об активном участии внешней среды в формировании наследственной природы организмов вслед за Дарвиным с не меньшей убедительностью доказал его горячий последователь К. А. Тимирязев.

Буржуазная наука начала ожесточенную борьбу с учением Дарвина, дерзнувшего, вопреки господствующим религиозным воззрениям, произвести человека от обезьяны. Как раз в этот момент и начала складываться менделевская генетика. Реакционная наука, которая не была в состоянии опровергнуть учение Дарвина, формально возвела его в чин классиков естествознания и убрала на самую заднюю полку, изгнав его из научной практики и учебных заведений. Дарвин стал достоянием букинистов. Буржуазное общество выпустило вперед мракобесов с их «обезьяньими процессами», происходящими в Америке еще и в наше время, а буржуазная наука — генетику с именем монаха Менделя на своем знамени. Вот что писал Тимирязев о происхождении менделизма:

„Начиная с 1900 года, сначала в Германии, а затем, еще громче, в Англии начинают превозносить имя Менделя и придавать его труду совершенно несоответственное его содержанию значение. Очевидно, причину этого ненаучного явления следует искать в обстоятельствах ненаучного порядка. Источников этого поветрия, перед которым будущий историк науки остановится в недоумении, должно искать в другом явлении, идущем не только параллельно, но и, несомненно, в связи с ним. Это явление — усиление клерикальной реакции против дарвинизма. В Англии эта реакция возникла исключительно на почве клерикальной. Когда собственный поход Бетсона, направленный не только против Дарвина, но и против эволюционного учения вообще, прошел незамеченным, он с радостью ухватился за менделизм и вскоре создал целую школу, благо поле этой деятельности было открыто для всякого; для этого не требовалось ни знания, ни умения, ни даже способности логически мыслить... В Германии... еще более прочную опору доставили вспышка узкого национализма, ненависти ко всему английскому и превознесение немецкого. Будущий историк науки, вероятно, с сожалением увидит это вторжение клерикального и националистического элемента в самую светлую область человеческой деятельности...“

Теперь понятно, почему теория фашизма о природном превосходстве «высшей» расы над «низшей» использовала метафизические и формалистические установки современной генетики. Фашистская идея «природной» неравноценности классов также целиком основывается на этих установках. Даже у нас в СССР на этой почве расцвели среди генетиков теории о наследственном характере интеллигенции, о существовании естественного отбора в человеческом обществе, об улучшении человеческой породы путем искусственного осеменения и т. д.

Протест против искателей генов, против всей этой выдуманной, по существу глубоко реакционной генетической теории не мог не возникнуть в нашей советской науке. Знамя борьбы поднял человек, который сумел оценить и возродить богатейшее наследство Дарвина — Тимирязева с позиций диалектического материализма и на его основе подойти вплотную к действенному овладению природой органического мира.

Этот человек — сын украинского крестьянина, Трофим Денисович Лысенко, ныне академик. Работая с однолетними полевыми растениями, он в чрезвычайно короткий срок пришел к таким результатам, которые уже окончательно разрушают устои современной генетики и действительно дают ключ к управлению развитием растений.

*

Есть растения озимые и яровые. В какое бы время года мы ни посеяли в поле озимую пшеницу, она не даст колоса прежде, чем пройдет ближайшая зима. Озимь обычно сеют осенью. Семена успевают взойти, зазеленеть, но тут наступает зима, молодые растения покрываются снегом и перестают расти — ждут весны. Как только растает снег, станет тепло, они снова принимаются расти и к середине лета образуют колосья с зернами. Если же посеять озимую пшеницу весной, она взойдет, из каждого зерна вырастет густой травянистый кустик, но ни одного стебля с колосом за все лето не получится.

Яровую же пшеницу сеют весной, и к осени она дает урожай. Ей не нужна зима. Даже наоборот: если посеять ее на зиму, она погибнет, вымерзнет.

Уже давно многие исследователи у нас и за границей пытались выяснить, в чем же заключается разница между озимыми и яровыми растениями, почему озимые не могут плодоносить при посеве их весной. Попытки эти, несмотря на массу различных теорий, ни к чему не приводили. Генетика же торжествовала: значит, есть ген озимости, ген яровости, и нечего тут больше искать.

Задачу решил T. Д. Лысенко. В своих исследованиях он руководился таким основным положением: в организме нет «генов» как конкретно заданных заранее признаков озимости, окраски, кустистости и т. д, Эти признаки образуются в процессе развития организмов, в результате того или иного влияния внешних условий среды на их наследственную основу. А наследственная основа — это не ген, не особое «вещество», а вся оплодотворенная клетка, т. e. уже живой организм, который с самого начала своего существования не только предъявляет определенные требования к внешним условиям для своего развития, но может в известных пределах и приноравливаться к этим внешним условиям, изменяя таким образом свою наследственную сущность.

T. Д. Лысенко поставил себе задачу: заставить колоситься озимь, посеянную весной. Изучая поведение разных сортов пшеницы в разных климатических условиях, он заметил, что один и тот же сорт в одном районе может быть озимым, в другом — яровым. Значит, озимость или яровость растений зависят от того, в каких условиях они развиваются. Если озимое растение, посеянное весной, все лето только растет, но не развивается дальше, т. e. не образует стеблей, колосьев и т. д., следовательно ему не хватает каких-то условий, необходимых для дальнейшего развития. Какие же это условия?

Решающие опыты были поставлены в Азербайджане в 1927 г. T. Д. Лысенко начал делать посевы разных сортов озимых и яровых через каждые 10 дней с октября по июнь. В климате Азербайджана при его мягкой зиме это было вполне возможно.

Оказалось, что все «озимые» сорта приступают к колошению лишь в том случае, если после высева они в течение определенного времени подвергаются воздействию пониженной температуры (но не мороза). Вот условие, без которого не могут развиваться «озимые»! Вот почему они требуют, чтобы их сеяли осенью: им нужен совсем не зимний «покой», как утверждали некоторые ученые, а осенний холод, зима же совсем не нужна.

Дальнейшие наблюдения и опыты привели еще к одному важному открытию. Оказалось, что эту «порцию» холода, необходимую для дальнейшего развития растения, можно дать ему даже в самом младенческом возрасте, т. e. когда семена его только едва начинают «наклевываться» —  прорастать.

Задача была решена. Ранней весной, дней за 40 до посева, T. Д. Лысенко слегка проращивал семена озимой пшеницы, смачивая их водой и затем выдерживая при температуре от 0° до плюс 3°. После этой операции озимая пшеница, высеянная в поле весной, нормально развивалась и вела себя, как яровая. Прием этот был назван яровизацией.

Семена одной и той же озимой пшеницы были посеяны весной одновременно. Но одни были предварительно яровизированы, другие — нет. Растения собраны также одновременно. Вот какая получилась между ними разница.

Разные сорта озимых требовали разных температур и сроков яровизации. Изучив эти факторы у большого количества разных растений, T. Д. Лысенко убедился, что «вообще» озимых или яровых форм не существует, а все дело только в том, что для прохождения какого-то биологического этапа, необходимого для дальнейшего развития, каждое растение требует определенных температурных условий c самого раннего периода жизни. Этот биологический этап не проявляется в каких-либо видимых признаках растения и заключается, очевидно, в неизвестных еще нам физико-химических изменениях, происходящих в клетках растения. Этот этап, названный стадией яровизации, присущ всем без исключения семенным растениям, следовательно и «яровым». Последние отличаются от озимых только тем, что у них эта стадия может проходить при более высоких (весенних) температурах.

Так было положено начало новой теории стадийного развития, которая разрабатывается теперь в Одесском селекционно-генетическом институте, руководимом академиком T. Д. Лысенко.

Уже обнаружена и вторая стадия, следующая непосредственно за первой, — «световая». Она заключается в том, что для прохождения следующего биологического этапа, необходимого для дальнейшего развития, растение требует определенных условий освещения. Просо, например, проходит эту стадию в темноте, поэтому на юге, где ночи длинны, оно начинает плодоносить гoраздо скорее.

Эти две стадии свойственны абсолютно всем семенным растениям. Последовательность их —  необходимое условие развития: световая стадия не может наступить раньше, чем прошла стадия яровизации.

Учение академика Лысенко о стадиях привело к разработке целого ряда практических мероприятий, ведущих к повышению урожайности наших социалистических полей. Достаточно сказать, что в текущем году, по постановлению Союзного Совнаркома, в колхозах засеяно 9 млн. га яровизированными по методу академика Лысенко семенами зерновых культур: пшеницы, ячменя, овса, проса. Это даст около 15 млн. ц добавочного урожая.

Теория стадийного развития привела академика Лысенко и к другому важному открытию. Во всех южных засушливых районах нашего Союза — на Украине, Кавказе, в Казахстане — культивируют картофель, привезенный с севера. Через каждые 2—3 года он вырождается, мельчает, и урожай его резко снижается. Попытки селекционеров вывести специальные южные сорта не увенчались успехом. И вот ежегодно сотни тысяч тонн посадочного картофеля совершают путешествие с севера на ют.

Академик Лысенко, сравнивая условия развития картофеля на севере и на юге с точки зрения стадийных процессов, установил: вырождение происходит потому, что в момент образования клубней, т. e. в разгар лета, на юге бывает слишком жарко. Значит, нужно передвинуть срок посадки картофеля так, чтобы период образования клубней приходился на более прохладное время, т. e. сажать картофель не весной, а летом, в июне — июле.

Опыты такой посадки дали поразительные результаты: вырождение прекратилось. Многие колхозы, получавшие прежде не более 3—4 т картофеля с гектара, уже в прошлом году, посадив его летом, а не весной, собрали по 10—30 и даже по 50 т с каждого гектара.

Это — картофель одного и того же сорта. Справа — результат обычной весенней посадки, слева — от посадки летом по методу акад. T. Д. Лысенко.

Теперь южные районы СССР будут обеспечены своим посадочным картофелем. В этом году, по решению Союзного Совнаркома, в южных областях Украины, на площади в 61500 га картофель будет посажен летом. И тогда — конец картофельным перевозкам с севера на Украину.

Так настоящая научная теория, основанная на действительных запросах жизни, приводит к выводам, которые немедленно претворяются в практику нашего социалистического хозяйства. Описанные методы — это только небольшая часть тех выводов, которые вытекают из общих взглядов академика Лысенко на развитие и природу растений. А взгляды эти, как мы видим, резко расходятся с установками формальной генетики. В то же время они указывают новые пути для селекции, которая до сих пор оперирует еще прадедовскими методами работы.

Для того чтобы вывести новый сорт какого-либо растения, «правоверному» селекционеру нужно не менее 10 лет. В большинстве случаев этот долгий труд пропадает зря, ибо генетика не может указать, какие именно формы надо скрещивать, чтобы получить в потомстве нужное сочетание свойств растения.

Академик Лысенко нашел нужный путь. Его уверенность в правильности намеченного принципа была настолько велика, что в 1933 r., еще до экспериментальной проверки его, он дал перед советской общественностью обещание: в 2,5 года вывести новый сорт яровой пшеницы, который будет самым урожайным в Одесской области. Через 2,5 года три новых сорта были проверены на полях и показали лучшие результаты. В прошлом году эти три сорта вышли на первое место в областном сортоиспытании.

Этот куст пшеницы вырос из одного зерна. Способ ускоренного размножении семян нового сорта, практикующийся в институте акад. T. Д. Лысенко, дает возможность получать до 2000 зерен из одного зерна.

Академик Лысенко говорит: если из двух одинаковых семян развиваются два растения в разных условиях, то развитие их будет относительно разное, все их свойства и органы, в том числе и их половые клетки, тоже будут относительно разные. А отсюда следует, что, зная, какую роль какие именно условия играют в процессе развития, можно, регулируя эти условия, изменять и самую наследственную основу растения — его клетку.

Яровизация как агротехнический прием еще не меняет наследственной природы растения. Если мы путем яровизации получаем возможность сеять озимую пшеницу весной, то следующее поколение этой пшеницы все же не сохранит способности нормально развиваться при весеннем посеве.

И вот академик Лысенко ставит перед собой задачу: превратить озимую пшеницу (сорт «кооператорка») в яровую, так, чтобы последующие поколения этой пшеницы были яровыми уже без всякой искусственной яровизации, т. e. сделать то, что в природе совершается в процессе эволюции.

Акад. T. Д. Лысенко окало куста озимой пшеницы "кооператорки", полученного из одного зерна. Размноженное потомство этого зерна путем определенного "воспитания" по методу акад. T. Д. Лысенко было сделано яровым.

Если бы такой опыт удался, это было бы событием огромной важности в истории человечества.

В марте 1935 г. одно зерно «кооператорки» было посажено в теплице, где все время поддерживалась температура около 15—20° тепла. Это —  самая высокая температура, при которой у «кооператорки» может пройти стадия яровизации. Зерно проросло, пшеница закустилась, но только через 7 месяцев, уже в сентябре, появились первые колосья.

Урожай был собран и сейчас же снова посеян, опять в тех же суровых для озимого растения «жарких» условиях. На этот раз растения вели себя гораздо бодрее и стали колоситься уже через 5 месяцев. Третье поколение дружно заколосилось уже через 4 месяца, а четвертое — уже на втором месяце начало образовывать стебли.

Результаты "перевоспитания" озимой пшеницы по методу акад. T Д. Лысенко. В тo время как первое поколение (вазоны слева) еще только кустится, третье поколение (шесть вазонов справа) уже заколосилось.

Так, путем воспитания в определенных температурных условиях озимый сорт был сделан яровым.

Трудно переоценить значение этого замечательного опыта. Ведь это значит, что, воспитывая растения в иных условиях, т. e. при относительно низкой температуре во время протекания стадии яровизации, мы можем сделать их более озимыми, иначе говоря, более зимостойкими, ибо большая длительность стадии яровизации — один из основных факторов зимостойкости. Это значит, что, например, такую культуру, как хлопчатник, можно заставить быть более «холодолюбивой» и затем предложить хлопчатнику переселиться несколько севернее. И в институте Лысенко хлопок и другие растения уже проходят свой курс воспитания.

*

Борьба, которую академик Лысенко со своим небольшим сплоченным коллективом начал всего несколько лет назад, есть борьба за окончательное торжество дарвинизма, неизбежное и возможное только в нашей социалистической стране. Новая, настоящая действенная наука — биология развития — вырастает на наших глазах из богатейшего наследства дарвинистов. Ее метод — диалектический материализм, ее основа — живая природа, ее главная лаборатория — тысячи наших колхозов и колхозников-опытников, которые подхватывают, проверяют и применяют каждое новое достижение института академика Лысенко.