Александр Михайлович Бутлеров

Из воспоминаний акад. И. А. КАБЛУКОВА

18 августа 1936 г. исполнилось пятьдесят лет со дня кончины выдающегося ученого, основателя русской химической школы, Александра Михайловича Бутлерова.

Немного осталось тех, кто имел счастье учиться у А. M. Бутлерова, работать в его лаборатории, слушать его публичные выступления как по химии, так и по пчеловодству.

Я горжусь тем, что одну из первых своих работ сделал в его лаборатории в Петербургском университете (в зиму 1881/82 r.), и мне хочется поделиться с нынешней молодежью своими воспоминаниями об этом замечательном профессоре.

А M. Бутлеров может служить примером профессора, учителя жизни, память о котором руководит деятельностью его благодарных учеников.

А M. Бутлеров родился в 1828 г. в г. Чистополе, Казанской губернии. Шестнадцати лет, в 1844 г., он поступает в Казанский университет, который оканчивает в 1849 г. В то время в Казанском университете работали самые лучшие в России профессора химии.

В 1847 r. кафедру химии занимал К. К. Клаус, прославившийся своими работами над платиновыми металлами. Одновременно с Клаусом, профессором технологии, в Казанском университете был другой замечательный ученый, H. H. Зинин, который читал лекции по химии для студентов математического отделения. Оба они, подметив наклонности и блестящие способности молодого студента Бутлерова, не только сумели заинтересовать его химией, но своей любовью к науке и собственным примером способствовали его развитию.

«Поступивши в лабораторию, — говорил Александр Михайлович, — я сначала находился под непосредственным руководством К. К. Клауса... Но во время своих работ я стал тотчас же пользоваться одинаково и руководством К. К. Клауса, и советами H. H. Зинина. H. H. обратил на меня внимание и скоро познакомил меня с ходом своих работ и с различными телами бензольного и нафталинного рядов, с которыми он работал прежде. Мало-помалу я стал работать пo преимуществу под руководством H. H., который не ограничивался собственными исследованиями, но зачастую интересовался также повторением чужих опытов. Поручая их отчасти ученикам, он большую часть опыта успевал, однако, всегда вести собственными руками. Так вместе с ним приготовили мы ряд уже довольно многочисленных, известных тогда производных мочевой кислоты, приготовили производные индиго, занимались продуктами сухой перегонки «драконовой крови», добывали яблочную, галлусовую, муравьиную, слизевую, щавелевую кислоты и пр. При этих разнообразных опытах ученику приходилось волей-неволей знакомиться с различными отделами органической химии, и это знакомство напрашивается само собой, облекаясь, так сказать, в плоть и кровь, потому что вещества из того или другого отдела в натуре проходят перед глазами».

А. M. Бутлеров, не довольствуясь занятиями в химической лаборатории университета, завел у себя небольшую домашнюю лабораторию.

По окончании курса А. M. Бутлеров был оставлен при университете, и уже через год, в 1850 г., ему поручается преподавание физики, физической географии и климатологии на медицинском факультете и неорганической химии на естественном и математическом факультетах.

В 1851 г. А. M. Бутлеров сдал магистерский экзамен, в том же году был утвержден адъюнктом, в 1854 г. — экстраординарным профессором, а в 1857 г. — ординарным профессором.

Магистерская диссертация А. M. Бутлерова «Об окислении органических соединений» представляла не экспериментальное исследование, а литературную обработку материалов по этому предмету, разбросанных в различных сочинениях. Согласно отзыву официального оппонента, профессора К. К. Клауса, «А. M, Бутлеров показал в своем сочинении не только обширные литературно-химические познания, но сумел самостоятельно воспользоваться отдельными фактами, расположив их в логическом порядке и показав при этом критический взгляд».

Знаменательны заключительные слова диссертации, указывающие на те задачи, разрешение которых наметил молодой, 23-летиий, магистрант.

«Оглянувшись назад, нельзя не удивляться, какой огромный шаг сделала органическая химия в короткое время своего существования. Несравненно больше, однако-же, предстоит ей впереди, и будет, конечно, время, когда не только качественно, но и количественно исследуются продукты органических превращений, когда мало-помалу откроются и определятся истинные, точные законы их, и тела займут свои естественные места в химической системе. Тогда химик по некоторым известным свойствам данного тела, зная общие условия известных превращений, предскажет наперед без ошибки явления тех или других продуктов и заранее определит не только состав, но и свойства их. Время это может и даже должно настать для нашей науки, а между тем сколько предстоит трудов, какое поле для пытливого ума!»

В 1854 г. А. M. Бутлеров защитил в Московском университете докторскую диссертацию «Об эфирных маслах». Затем он поехал в Петербург повидаться с своим учителем H. H. Зининым, который к этому времени перешел в Медико-хирургическую академию.

«Непродолжительных бесед с H. H., — говорил А. M. Бутлеров, — в это мое пребывание в Петербурге было достаточно, чтобы время это стало эпохой в моем научном развитии: H. И. указал мне нa значение учения Лерана и Жерара и советовал руководиться в преподавании системой Жерара. Я последовал этим советам, и они двинули меня настолько по научному пути, что пребывание за границей в 1857—1858 гг. могло уже вполне довершить мое превращение из ученика в ученого».

В 1857—1858 гг. А. M. Бутлеров совершает первую поездку за границу. Он объезжает все наиболее крупные лаборатории Германии и Франции и заводит знакомства с видными представителями тогдашней науки: Митчерлихом, Фрезениусом, Бунзеном, Петтенкофером, Либихом, Вюрцем, Девиллем, Депре и др.

По свидетельству В. В. Марковникова, «Бутлеров поехал за границу уже с таким запасом знаний, что ему не было надобности доучиваться, как это, к сожалению, приходилось делать потом большинству командированных за границу так называемых молодых ученых. Ему нужно было лишь видеть, как работают мастера науки, проследить зарождение и войти в тот интимный круг идей, которыми обмениваются ученые при различных разговорах, но часто держат их при себе и не делают предметом печати. С основательными познаниями и притом владея совершенно свободно немецким и французским языками, он мог стать на равную ногу с молодыми европейскими учеными и завязать обширное знакомство и научное общение с ними. В Гейдельберге он познакомился с Кекуле и Эрленмейером; между ними установились самые дружественные отношения. В своем отчете о заграничной поездке Александр Михайлович особенно отличает Кекуле, тогда еще только приват-доцента, как выдающегося между германскими химиками представителя нового направления науки».

Справедливость последних слов В. В. Марковникова подтверждается тем, что по возвращении из путешествии Александр Михайлович проявляет замечательно плодотворную научную деятельность: наряду с экспериментальными исследованиями появляются друг за другом статьи теоретического содержания. А. M. Бутлеров продолжает все глубже и глубже вдумываться в основные проблемы строения химических соединений. Он разбирается в массе появляющихся ежедневно новых открытий, и результатом его размышлений является новая теория.

В середине пятидесятых годов работы Лерана и Жерара произвели переворот в органической химии. Большинство химиков начало оставлять электрохимическую теорию Берцелиуса. Основное понятие в химии о частицах простых тел, как о частицах, состоящих из атомов, —  это понятие многими еще не было воспринято. Облегчению усвоения этих представлений и должна была служить теория типов Жерара.

В 1861 г. Александр Михайлович, присутствующий на съезде немецких естествоиспытателей в Шпейере, читает в химической секции статью под скромным названием: «Нечто о химическом строении тел». Он начинает прямо с заявления, что теоретическая сторона науки не соответствует более ее фактическому развитию, и мы не можем уже довольствоваться объяснениями, которые дает типическая теория. Нужно было иметь достаточно смелости в то время, чтобы сказать, что многие вновь открытые факты указывают на справедливость некоторых взглядов Берцелиуса, тогда всеми, за исключением Кольбе, оставленных.

Александр Михайлович самостоятельно развивает теорию строения химических соединений и идет в этом направлении далее своих западных собратьев по науке. Это доказывается следующими словами Бутлерова, взятыми из отчетов совета Казанского университета и о второй заграничной командировке летом 1861 r.: «Все воззрения, встреченные мною в Западной Европе, представляли для меня мало нового. Откинув неуместную здесь ложную скромность, я должен заметить, что эти воззрения и выводы в последние годы более или менее уже усвоились в казанской лаборатории, не рассчитывавшей на оригинальность: они сделались в ней общим ходячим достоянием и частью введены были в преподавание».

В 1861 г. А. M. Бутлеров впервые предлагает новое понятие и новый термин: «химическое строение».

«Исходя из мысли, что каждый химический атом, входящий в состав тела, принимает участие в образовании последнего и действует здесь определенным количеством принадлежащей ему силы (сродства), я называю, — говорит он, —  химическим строением распределение действия этой силы, вследствие которого химические атомы, посредственно или непосредственно влияя друг на друга, соединяются в химическую частицу. Химическая натура сложной частицы определяется натурой элементарных составных частей, количеством их и химическим строением».

Новое учение принялось не сразу. Из всех тогдашних химиков только старик Гейнц и молодой приват-доцент Эрленмайер согласились с новыми взглядами и стали применять их в своих работах.

Справедливость своей теории Александр Михайлович доказывает на ряде опытов и печатает по этому вопросу ряд статей. Так, в 1863 г. напечатана им длинная статья «О различных способах объяснения некоторых случаев изомерии».

В этой статье мы находим следующие замечательные строки: «Вряд ли можно присоединиться к мнению Клауса, что положение атомов в пространстве нельзя изобразить в плоскости бумаги; ведь математическими формулами выражается положение точек в пространстве, и можно надеяться, что законы, управляющие образованием и существованием химических соединений, найдут в свое время математическое выражение. Но если атомы действительно существуют, тогда я не понимаю, почему все попытки определения их группировки в пространстве, как это полагает Кольбе, должны быть тщетными, почему будущее нас не научит произвести такие определения». Эти строки показывают нам, как Бутлеров, этот химик-философ, своей интуицией заглядывал вперед, предугадывая и предвещая новый фазис развития химии — стереохимию. Через одиннадцать лет, в 1874 г., Вант-Гофф и Лебель действительно основали эту химию в пространстве.

Бутлерову неоднократно приходилось защищать перед химиками Запада правильность предложенного им принципа химического строения, т. e. рассмотрения и определения рода взаимной химической связи элементарных атомов в молекуле. Ему приходилось также бороться против присвоения этих взглядов другими химиками.

«Вообще я должен заметить, — пишет Бутлеров в 1867 г., — что в химической литературе последних годов высказываются как новые и оригинальные (без цитат) такие взгляды, которые мною уже были опубликованы». Бутлеров не умалчивал произведенных им лично теоретических и экспериментальных расширений нового учения, правильно приписывая себе немалую долю в дальнейшем развитии и последовательном проведении и широком применении этого нового принципа».

Для того чтобы показать, как возможно на основании теории химического строения изложить всю органическую химию, А. M. Бутлеров в 1864 г. издал «Введение к полному изучению органической химии».

«Это не учебник в обыкновенном смысле, а конспект подробной органической химии, предназначенный для лиц, уже знакомых с фактической частью науки», говорит В. В. Марковников.

Несколько иными словами характеризует «Введение» Ф. Ф. Бейльштейн, давший в 1865 г. критический разбор этого классического сочинения: он отметил, что этот труд дает совершенную и ясную картину современной органической химии, а перевод его был бы встречен широкой публикой с интересом и принес бы пользу. Это — первый учебник на русском языке, в котором на основании нового учения о химической структуре была изложена вся органическая химия, но он же и первый учебник вообще, давший в сжатой форме последовательное и полное применение этого учения.

Относительно значения «Введения» В. В. Марковников говорит, что «издание этой книги на немецком языке, несомненно, много способствовало распространению нового учения. Заслуга Бутлерова в том и состоит, что он понял истинное значение этой гипотезы о строении химических соединений и развил ее в целую стройную систему. Теперь эта теория сделалась общим достоянием. Принципы ее настолько широки, что долго еще будут служить руководящей нитью в работах химиков. Они держатся твердо, потому что основаны на фактических наблюдениях и содержат весьма мало произвольного, гипотетического, и в то же время захватывают такой обширный круг химических явлений, который содержит неистощимый материал для исследований».

Яркая характеристика А. M. Бутлерова как ученого дана в следующих кратких, но сильных словах Д. И. Менделеева, помещенных в записке, представленной в совет Петербургского университета весною 1868 г. по поводу приглашения Бутлерова в Петербург на кафедру химии.

«Все открытия его истекали из одной общей идеи; она-то и сделала школу, она-то и позволяет утверждать, что его имя навсегда останется в науке. Это —  идея так называемого химического строения». В 50-х годах XIX в. революционер химии Жерар низверг все старые кумиры и двинул науку эту на новую дорогу. Он достиг этого, отказавшись от мысли проникнуть во внутреннее, атомное строение вещества, как стремились к этому Берцелиус и Либих. Новыми важными выводами и понятиями, введенными Лераном и Жераром, весь запас химических знаний обновился и обогатился. Скоро, однако, потребовалось при богатстве новых сведений идти дальше Жерара. Как только открыты были многоатомные спирты, реакция продуктов икталепсии и появились понятия о пределе, стало ясно, что жераровское учение должно было развиваться дальше. Тогда возродилось несколько отдельных направлений, и между ними почетное, место принадлежит направлению Бутлерова: он вновь путем изучения химических превращений стремится проникнуть в самую глубь связей, скрепляющих разнородные элементы в одно целое, признает за каждым из них врожденную способность вступить в известное число соединений, а различие свойств приписывает различному способу связи элементов. Никто не проводил этих мыслей так последовательно, как он, хотя они и проглядывали ранее.

В 1869 г. А. M, Бутлеров переходит в Петербургский университет, в 70-х годах избирается адъюнктом академии; в 1871 г. — экстраординарным, а в 1873 г, —  ординарным академиком.

*

Переходя теперь к характеристике А. M. Бутлерова как профессора и учителя, остановимся прежде всего на описании той обстановки, в которой он работал. Описание казанской химической лаборатории дает В. В. Марковников, поступивший в нее в 1857 г.

«Химическую лабораторию в Казани А. M. Бутлеров получил весьма в примитивном состоянии. Ее рабочее помещение состояло из одной залы в 7 окон; в ней было 2 изразцовых стола, большая печь для приготовления калия, песчаная баня без тяги и 2 переносные калильные печи. Вот и все устройство для работы. Тут велись научные исследования, здесь же приготовлялись опыты для лекций, мылась посуда, а за невысокой перегородкой была каморка для знакомого многим казанским студентам старика-служителя Гаврилы. Студенты работали на окнах. Газа не было. Нагревание производилось спиртовыми лампами или углями, а когда приходилось делать органический анализ, то примащивались кое-как на печке для калия.

Денежные средства лаборатории в пятидесятых и в начале шестидесятых годов были весьма скудны. Припоминаю, что штатная ежегодная сумма не превышала 400 руб.; к этому прибавлял еще столько же университет, что вместе составляло, однако, весьма ничтожную сумму. Все необходимое для лаборатории приходилось выписывать из-за границы или Петербурга и за одну перевозку приходилось платить большие суммы. Бедность была такова, что не на что было заказать рабочий стол для практикантов, число которых с каждым годом возрастало. В 1859 г. я, будучи студентом 4-го курса, собрал по подписке между работавшими 12 руб. и заказал стол на 6 мест; Александр Михайлович прибавил от себя недостающие 10 руб. Эта бедность сильно тормозила работы как самого Александра Михайловича, так и его учеников».

«Все мы, рассчитывавшие найти в Бутлерове хорошего преподавателя, не обманулись в своих ожиданиях. Его ясное изложение, облеченное в форму изящной живой речи, чуждое всяких замашек искусственного красноречия, постоянно привлекало в его аудиторию многочисленных слушателей, с полным вниманием, но без напряжения следивших за его лекциями, которые посещались с особым удовольствием и редко пропускались; кроме внутреннего содержания лекций Александра Михайловича и способа изложения, в его пользу подкупала сама наружность профессора; перед нами являлся молодой, полный жизни лектор с внешними манерами, столь же оживленными и изящными, как и его слова. Та сдержанность, которая, естественно, замечалась в нем в аудитории, совершенно исчезала, когда он был в лаборатории. Здесь он являлся не только добрым и хорошим учителем, готовым внимательно выслушать вопрос и дать ответ каждому из практикантов, но он был как бы товарищ всех работающих. Он не прочь был выслушать и сам рассказать какой-нибудь анекдот, и его искренний звонкий смех покрывал при этом всех остальных. Работая в лаборатории, мы чувствовали себя, как дома, совершенно свободными, это не мешало, однако, каждому делать свое дело исправно».

На какой высоте находилось преподавание, можно видеть из следующих слов того же ученика: «Уже в первый год по приезде в Германию я убедился, что казанская лаборатория в теоретическом отношении далеко опередила все лаборатории Германии».

Второе воспоминание относится к петербургскому периоду, 70-м годам, и принадлежит известному профессору Петровской земледельческой академии (ныне Тимирязевской CXA) Г. Г. Густавсону. Он указывает на следующие черты характера А. M. Бутлерова, очень важные для профессора и учителя: «Это, во-первых, полная открытость действия, во-вторых, настойчивость в достижении намеченной цели, стремление доводить всякое начатое дело до конца и, в-третьих, замечательная доступность и внимательность к окружающим его; он возбуждал всеми этими качествами во всех уважение, доверие и любовь, которые в свою очередь могущественно содействовали успеху того дела, которому служил Бутлеров».

«Бутлеров всегда работал открыто, на виду у всех его окружающих. Самые тонкие вещи, требующие особенного напряжения и внимания, производились им на глазах у всех, часто среди оживленного разговора. Я имею полное основание сказать, что он и думал открыто, потому что все предположения им высказывались, всякая проверка их производилась среди лиц, окружающих его. У него не было секретов ни в идеях, ни в попытках их осуществления. Конечно, это зависело частью от особых свойств его натуры, от крайне открытого, прямого, откровенного характера, который проявлялся у него во всем и который в жизни доставил ему немало неприятностей. Но такой образ действий являлся могущественным средством для передачи качеств его ученикам, потому что всякий мог следить за каждым шагом его работы, наблюдая его приемы, переживая вместе с ним весь сложный процесс разоблачения скрытых сторон природы».

«Работая постоянно, изо дня в день, в лаборатории, всегда на виду у окружающих его, всегда для всех доступный, Бутлеров являл собою наглядный и крайне поучительный пример того, что без упорного труда и настойчивости нельзя рассчитывать на успех. Руководство Бутлерова не ограничивалось только отдельными советами и указаниями, но длилось беспрерывно, действуя примером и производя на всех неотразимое влияние. Пример всегда заразителен, и Бутлеровым были приняты все меры к тому, чтобы не скрывать себя от окружающих».

«Мне пришлось быть ассистентом у Бутлерова в продолжение 6 с половиной лет, с 1869 г. до половины 1875 r., и я считаю это время счастливейшим в моей жизни. Каждый, кто ближе знал Бутлерова, и кто испытал всю прелесть отношений с ним, согласится, что в моих словах нет преувеличения. Работая постоянно в одной комнате, мы находились в продолжение этого времени в самом тесном общении, и я имел полную возможность близко узнать и глубоко оценить Бутлерова: постоянно живой, деятельный, быстрый в движениях, Бутлеров, работая, всегда охотно разговаривал. Разговор не мешал работе. Надо было видеть, как уверенно, ловко он проделывал какую-нибудь химическую операцию, отвечая в то же время на вопросы, давая советы занимающимся или оживленно разговаривая со случайно зашедшими посетителями. На его внимательность во всякое время и при всяких обстоятельствах можно было смело рассчитывать. Это был редкий характер, подобного которому я не знаю. Удивительно легко, радостно-спокойно чувствовалось его присутствие. Живое добродушие, общительность, замечательная простота в обращении, но еще более замечательная деликатность привлекали к нему всех. Высказывая прямо то, что нужно было высказать, с каким неподражаемым тактом он относился к собеседнику, щадя его самолюбие! Во все время работы моей при Бутлерове мне ни разу не пришлось слышать от студентов и других занимающихся выражение неудовольствия на него. Все подпадали под нравственное влияние Бутлерова, все любили и уважали его. Эта любовь и уважение как общие чувства, связывавшие всех окружающих его, вносили в их взаимные отношения много хорошего. Под влиянием Бутлерова во всех развивались лучшие стороны человеческой натуры, а худшие атрофировались. В лаборатории между занимающимися царствовали сердечные, товарищеские отношения. Не было места ни зависти, ни личным неудовольствиям и пререканиям. Все чувствовали, что они служат одному общему делу и что это служение увлекательно под руководством такого учителя, как Бутлеров. Все работавшие в лаборатории Бутлерова навсегда сохранят самые отрадные воспоминания об этом времени. Но и не работавшие, а только посещавшие лабораторию разве не шли туда, привлекаемые личностью Бутлерова? Как-то сам собою установился такой порядок, что туда шли все — и местные химики и приезжие. Лаборатория Бутлерова получила значение научно-общественного центра».

Мы не могли удержаться, чтобы не привести эту цитату, так как в ней ярко представлен образ основателя русской химической школы. Из нее ясно видно, почему А. M. Бутлеров оказал на дальнейшее развитие химии в России большее влияние, чем какой-либо другой из русских химиков: из его химической лаборатории, как в Казани, так и в Петербурге, вышел ряд учеников: В. B. Mapковников, А. M. Зайцев, E. E. Вагнер, А. E. Фаворский, В. E. Тищенко и многие другие, которые с честью и достоинством своими трудами прославили имя своего учителя.

В последней четверти XIX столетия большинство кафедр химии в русских университетах было занято учениками A. M. Бутлерова и учениками его учеников.

Все, кому выпало на долю счастье работать в лаборатории А. M. Бутлерова, с благодарностью вспоминают время, проведенное в ней.

Также и пишущий эти строки глубоко благодарен своему учителю, профессору B. В. Марковникову, за то, что он послал своего ученика поучиться и поработать в лаборатории А. M. Бутлерова (в 1881/82 учебном году).

Время, проведенное в ней, никогда не изгладится из памяти; светлый образ А. M. Бутлерова указывал его ученикам путь, по которому должен следовать всякий, кто желает быть полезным гражданином своей родины.

В дополнение приведем следующую оценку научной деятельности А. M. Бутлерова и его ближайших учеников, данную президентом Английского химического общества Пальмером Уинни в годичном собрании общества 27 марта 1924 г.:

«Если мы оцениваем по заслугам музыкальную школу, связанную с именами Балакирева, Бородина (он же химик), Римского-Корсакова, Чайковского или писателей Тургенева, Льва Толстого и их современников, считаем, что без них свет был бы неизмеримо беднее, то не будет преувеличением утверждать, что рост химии не в меньшей степени был бы задержан, если бы работы Менделеева, Бутлерова, Марковникова, Зайцева, Вагнера и их преемников по каким-либо причинам были изъяты из общей сокровищницы знаний».

*

Укажу еще на одну сторону деятельности А. M. Бутлерова.

Он принадлежал к числу тех профессоров, которые считали своей обязанностью как можно шире раздвинуть стены своей аудитории и распространять свет знания среди «простого народа» (по терминологии того времени).

А. M. Бутлеров в 1860 r. занялся пчеловодством. За десять лет занятия этим делом он обогатился такими сведениями по пчеловодству, как теоретическими, так и практическими, что решил поделиться запасом своих знаний с пчеловодами. В 1871 г. он предложил в Вольное экономическое общество руководство: «Пчела, ее жизнь и главные правила толкового пчеловодства», за которой общество присудило ему почетную награду. Это руководство выдержало несколько изданий и разошлось в 30 тысячах экземпляров, что указывало на выдающийся успех и широкое распространение среди крестьян-пчеловодов.

Деятельность А. M. Бутлерова была очень велика и разнообразна. Он посвящал по крайней мере один вечер в неделю заседаниям пчеловодной комиссии при Вольном экономическом обществе, вел оживленную переписку с русскими пчеловодами, обращавшимися к нему со всех концов России (ежегодно он отвечал по крайней мере на многие сотни таких писем), хлопотал и, главное, почти всегда доводил до успешного конца свои хлопоты в различных министерствах то об учреждении и усовершенствовании пчеловодных школ (в Пензе, в Бурашеве, б. Тверской губ.), то об открытии образцовых пасек, то о разрешении пересылки пчел почтовыми посылками по линиям железных дорог и на пароходах, то о мерах против фальсификации пчелиного воска, то об учреждении при разных обществах отделов пчеловодства. Наряду с этим он читал публичные лекции по пчеловодству, руководил переводами на русский язык классических и популярных иностранных сочинений по этой отрасли хозяйства, писал живые газетные статейки о пользе пчеловодства и т. п.

Немалую пользу пчеловодам приносили рецензии А. M. Бутлерова на различные книжки по пчеловодству. Ясно и определенно он указывал на достоинства и недостатки разбираемой книги, причем особенно сильно нападал он на тех невежественных авторов и издателей, которые руководились исключительно корыстными целями.

Чтобы дать представление о том, как свойственно было А. M. Бутлерову чувство юмора, приведем выдержку из его рецензии на книгу Новлянского «Школа пчеловодства», изд. Преснова, 1Я74 г.

«Некоторым баснословным сказаниям г. Новлянский верит без дальнейшего разбора и толкует их своим читателям. Пчелами у него «производится присяга... на единство и верность к матке и семье... зад поднявши вверх». Эту, пo человеческим понятиям, очевидно, неучтивую присягу г. Новлянский заставляет налетных пчел совершать у гнезда, до которого приходится идти бедной страннице, «подвигаясь медленно».

«Далее, матка у него «есть царица над многочисленными своими детьми, беспрекословно исполняющими ее волю». Автор, вероятно, умел расспросить маток об их «воле». Объясняться с ними ему приходилось, конечно, жужжанием и притом не иначе, как приняв предварительно присягу — по-пчелиному».

В 1882 г. на Всероссийской выставке в Москве (на Ходынском поле) А. M. Бутлеровым был организован отдел пчеловодства.

Вокруг него образовался кружок сотрудников и молодых учеников, жаждавших приложить свои силы к делу популяризации научных знаний среди народа. Из этого кружка затем возникло Отделение пчеловодства Русского общества акклиматизации животных и растений, и на первом заседании его, 18 ноября 1882 г., А. M. Бутлеров был избран почетным председателем Отделения, секретарем — H. В. Насонов (ныне известный зоолог, член Академии наук СССР), а помощником секретаря —  И. А. Каблуков.

А. M. Бутлеров живо интересовался деятельностью Отделения, когда проезжал через Москву, делал доклады Отделению и т. д. Он написал для широкого распространения среди крестьян книжку «Как водить пчел». Заботясь о том, чтобы в ней в краткой и ясной форме были изложены сведения по пчеловодству, он вынес ее на обсуждение в заседаниях Пчеловодной комиссии Вольного экономического общества акклиматизации животных и растений. Я живо помню те три заседания Отделения пчеловодства, в которых читалась эта книжка, и можно было удивляться, с каким вниманием относился крупный авторитет науки, всемирно известный ученый, академик, к тем замечаниям, какие делали члены Отделения, среди коих было немало простых пчеловодов.

Заканчивая на этом наши воспоминания, не можем не указать, что картина жизнедеятельности А. M. Бутлерова всем знавшим его является исключительной по своей красоте и величию. В своей лаборатории он работал, окруженный атмосферой духовного единения с своими ближайшими сотрудниками и учениками, а лето проводил в деревне, где приходили к нему окрестные крестьяне не только поучиться пчеловодству, но и по всякого рода нуждам. Зачастую eгo отрывали от работ с пчелами, от верстака, вызывали из сада для подачи помощи больному. И помощь эта оказывалась им в самых разнообразных формах: кому советом, кому лекарством, кому деньгами...

A. M. Бутлеров во время летнего отдыха.

Славная и хорошая жизнь А. M. Бутлерова не прошла бесследно: посеянные им семена знания принесли плод сторицей, и теперешним развитием химии в нашем Союзе (а среди русских химиков есть много славных имен) и распространением рационального пчеловодства среди сельского населения мы многим обязаны А. M. Бутлерову.

Лучи научной истины, открытой им, пройдут в даль веков и никогда не погаснут.