„БОЙ НА ТРИДЦАТОЙ ПАРАЛЛЕЛИ“ — глава из фантастическою романа. Автор его — офицер флота США, капитан Кид. Содержание романа — война между Японией и Америкой.
Автор попытался представить себе вероятные события на Тихом океане в результате столкновения двух крупнейших империалистических хищников.
Для наших читателей публикуемый отрывок из романа представит интерес, поскольку в нем показана знакомая советской молодежи боевая техника и ее применение в условиях морского театра военных действий.
Роман капитана Кида полемический. Он является ответом на книгу японского писателя Фукинаги, который по-своему представляет себе тихоокеанские события и исход их. Половина отрывка является пересказом описания столкновения флотов так, как это есть у Фукинаги. Автор несогласен с течением боя и его исходом в изображении японского писателя, поэтому вторая часть отрывка выражает мнение уже самого Кида.
Но если события, изложенные в романе, увлекательны и заинтересовывают читателя с точки зрения вероятною использования техники в будущей войне, то самая идея романа не может не вызвать законного недоверия. То, что тихоокеанские противоречия вызвали военный взрыв, — в этом ничего фантастического нет. Здесь уместно процитировать писателя Анри Барбюса, который совсем недавно очень удачно сказал об империалистических противоречиях на Тихом океане.
Вот что пишет Барбюс:
„Господство военной касты в Японии ведет к военному перерождению ее экономики. Япония, превращается в чудовище. Она изо всех сил пыжится создать самую сильную армию, самый сильный флот в мире... Она хочет большего, она стремится создать восточную империю, т. е. стать неограниченной повелительницей Тихого океана. В погоне за этой мечтой, она на словах объявляет себя носительницей „священной миссии укрепления мира на Востоке“ (это Япония — палач. Китая!), а на деле старается заручиться благожелательной поддержкой Англии против Советского союза, а также против США, которые будут заклятым врагом Японии, пока на земном шаре не появится второй Тихий океан“.
Ошибочность идеи романа явствует из того, что автор предполагает, если можно так выразиться, „изолированную войну“, т. е. войну только между двумя странами, без участия третьих сторон и, в частности тех, которые имеют свои интересы как на Тихом океане, так и на тех побережьях, которые явились ареной военных действий.
Нашему читателю хорошо известно, что Япония расширяет свою экспансию в глубь Китая, подготавливает войну против Советского союза. И этот существенный комплекс вопросов будущей войны на Востоке совершенно обойден автором. Отсюда и содержание романа, быть может, более фантастическое, чем это предполагает сам автор.
В заключение мы отметим, что автор, критикуя патриота-японца Фукинаги, показал сам себя не меньшим патриотом. Наш читатель критически отнесется к тому, как Кид описывает „могущество“ и „безукоризненность“ своего флота.
Так ли это есть на самом деле? Действительно ли американские моряки безропотно позволят себя толкнуть на кровопролитную войну?
По вполне понятным причинам офицер флота США, капитан Кид, не смог и не пытался дать ответ на эти существенные вопросы.
Я совершенно не имею в виду обвинять кого-либо в преднамеренном искажении событий, разыгравшихся на Тихом океане осенью 194... года. Я отлично знаю, как затруднительно бывает подчас оценить случившееся настолько объективно, чтобы по поводу одного и того же факта могли достигнуть единогласии два человека
Впрочем, чтобы отвести упрек в пристрастии, я сначала постараюсь воссоздать картину исторического боя в западной части Тихого океана, за островом Мидуей, исключительно по сообщениям моряков японского имперского флота, сохраняя их стиль (кроме двух-трех вставок) в полной неприкосновенности.
Я имею эту возможность потому, что мне попала в руки военно-патриотическая брошюра японца Киоссуке Фукинаги, где он живописует пресловутый бой как победу японского флота. Вот что он пишет:
«19 сентября, 5 ч. 10 м. в пункте 29,10° северной широты и 166,20° восточной долготы замечен противник. Силы его: 13 линейных кораблей, 4 крейсера класса «А», 3 авианосца, в том числе «Лексингтон» и «Саратога». За ними следуют транспорты с десантом и вспомогательные части — всего 8 судов.
На пространстве 20 морских миль направо и налево от пункта, расположенного в 800 милях к западу от острова Мидуей, развернулись 10000-тонные крейсера — «Нордгемптон», «Честер», «Луисвилль», «Чикаго», «Лугуста», «Портланд», «Астория», «Индианаполис», «Нью-Орлеан» и «Миннеаполис». По правому и левому краям приданы авианосцы. С правого фланга — «Редджер», с левого — «Нью-Ланглей». Разведчики с этих авианосцев ведут разведку на несколько сот миль вперед.
Вторая линия охранения — 10 легких крейсеров, которые, соблюдая дистанцию в 10 миль, движутся на запад.
В центре окружения находится еще 4 больших крейсера, позади них в две колонны идут 12 линейных кораблей.
Старший флагман держит свой вымпел на линкоре «Мариленд». Его окружает множество миноносцев. Позади колонн — особый отряд, куда входят авианосцы «Саратога» и «Лексингтон», а также крейсер-авианосец «Тахома». По всем данным, эскадра держит курс на остров Огасавр».
Закончив чтение донесения, командующий сводной японской эскадрой адмирал Тогано обратился к стоявшему позади него в почтительной позе капитану первого ранга Ишикава:
— Нас можно поздравить. Ослепленные своим мнимым могуществом, американцы не заставляют себя искать, чего я, признаться, побаивался. Но подумайте, какая самоуверенность — повторять авантюру русских во время войны 1905 года! Ну, на этот раз мы несколько гостеприимнее, чем адмирал Того, мы сами вышли навстречу незваным гостям. Какое соотношение воздушных сил?
— Что касается истребителей, то у американцев по пятьдесят две штуки на «Саратоге» и «Лексингтоне», плюс к этому восемнадцать штук на «Тахоме». Всего сто двадцать дна. Против них мы имеем толью сто пять истребителей в авиаотряде нашей эскадры. Если сюда прибавить сорок пять самолетов с острова Титидзими, то у нас окажется сто пятьдесят.
К 11 ч. 15 м. 20 сентября флагман японской эскадры получил донесение, что разведывательная эскадра в составе 10000-тонных крейсеров «Циокай», «Майя», «Атаго», «Такао»», «Ассирага», «Хагуро», «Наци», ««Мийоко», ушедшая далеко вперед от главных сил, вступила в бой в открытом океане с однотипными крейсерами американцев. Адмирал Тогано 20-узловым ходом двинулся на соединение с ней.
В 14 ч. 45 м. флагманским связистом принято сообщение от разведчиков о появлении главных сил флота США. Перестроившись в боевой порядок, эскадра пошла на сближение с противником. Однако, когда головной корабль приблизился к неприятелю на выстрел, солнце зашло, и после двух-трех залпов бой должен был прекратиться. Густая темь южной ночи разъединила враждующие стороны.
Решив использовать передышку для уменьшения превосходства противника, а главным образом, — его преобладания в воздухе, японский адмирал поручил разведывательной эскадре, усиленной еще одним отрядом эсминцев, попытаться ослабить главные силы неприятеля, пользуясь темнотой, благоприятствующей торпедным атакам. Ночная атака японских эсминцев привела к значительному успеху — погибли американские авианосцы «Редджер», «Ланглей» и два крейсера. Правда, потери японского флота были тоже довольно ощутительны — из строя оказались выведенными три крейсера и шесть эсминцев. Но, по мнению Тогано, гибель двух авианосцев имела большее значение, чем если бы были уничтожены даже два линейных корабля. Отлично выполнено было и второе поручение — определить с рассветом местонахождение главных сил врага.
Уже к шести часам 21 сентября поступило донесение самолета разведчика с «Акаги»:
«В пункте 553 находится 13 кораблей противника. Курс — норд-вест. Строй — кильватер. В 10 милях западнее вижу 14 эсминцев. Курс — норд-норд-вест, строй — двойная колонна».
Таким образом, противник оказался в 30 милях от главных японских сил.
— Тихий океан с введением авиации очень сузился, — заметил начальник штаба.
Тогано утвердительно кивнул головой и приказал:
— Отправьте все силы первой и второй воздушных эскадр для атаки оставшихся авианосцев. Сами будем продвигаться навстречу противнику.
Через две минуты штаб воздушных сил приступил к выполнению приказания флагмана. Авионосцы «Kaгa» и «Акаги» из первой воздушной эскадры и «Рюзиой», «Хосис» и «Банрю» из второй выстроились в двадцати пяти кабельтовых (кабельтов — морская мера расстояния, равная 182,8 метрам) направо от главных сил и вместе с эскадрой, взявшей курс на норд-ост, двинулись в путь.
Все суда развили большую скорость, авианосцы по сигналу с флагманского корабля повернули на ветер, и стальные птицы одна за другой начали взлетать и набирать высоту.
В это время подоспела радиограмма с острова Титидзими: «Сейчас в направлении на пункт 653 вылетели 45 истребителей и 18 тяжелых бомбовозов».
Таким образом, появление огасаврских эскадрилий создавало подавляющее превосходство сил над неприятельской авиацией.
В семь часов пятьдесят минут на северо-востоке были замечены самолеты противника, среди которых было немало автожиров. Пройдя на большой, не досягаемой для корабельных зениток, высоте, разведчики описали широкий полукруг и полетели следом за японской эскадрой.
Быстро нагнав идущие суда, американские автожиры замедлили свой ход до скорости эскадры. Создалось впечатление, что они замерли над ней, подражая ястребам, которые порой тоже стоят на месте, едва перебирая крыльями, когда хотят получше рассмотреть, что делается внизу. Наглость этого незначительного отряда поразила всех зрителей. Каждому было ясно, что не пройдет и десяти минут, как непомерно смелые янки будут уничтожены начавшими карабкаться ввысь японскими истребителями и огнем зенитных пушек, которые сейчас молчали, опасаясь задеть своих.
Маневр американцев был понятен: автожирами они ориентировали свои суда для наводки орудий в вертикальной плоскости. И действительно, через несколько секунд со стороны правого борта линкоров «Ногано» и «Хьюга» поднялось двенадцать громадных водяных столбов.
— Черт возьми! — воскликнул начальник японского штаба. — Лево руля, поворот все вдруг на шесть румбов!
И все восемь кораблей во главе с «Муцу» и «Ногано» сразу повернули и стали полным ходом уходить влево от ужасного огня. Однако, эскадре не сразу удалось выйти из сферы обстрела: второй залп лег всего в двух кабельтовых по корме убегавшего флагманского корабля.
— Этот огонь с дистанции в тридцать девять тысяч метров — полная неожиданность, — сказал начальник штаба.
Поглощенные стремлением избежать опасности, моряки уже не обращали внимания на воздух, где японские самолеты вступили в бой с автожирами и их спутниками. Поэтому мало кто заметил, а если и заметил, то не отдал себе отчета в происходящем наверху.
 |
| Японские самолеты атаковали американские автожиры и их спутников. Внезапно этот отряд японских истребителей окутался черным дымом. |
Между тем, первые из японских истребителей, шедших на сближение с врагом, окутались черным дымом, а когда он рассеялся, то самолетов уже не существовало. Второй эшелон, видя исчезновение товарищей, хотя и не понял причин их гибели, все же почуял недоброе и попытался обойти опасную зону, но и его постигла та же участь.
 |
| Когда дым рассеялся, японских самолетов уже не существовало. Второй отряд японских самолетов попытался обойти опасную зону... |
Невидимые американские суда дали еще две очереди по уходящей эскадре, но, получив, очевидно, сигнал от автожиров о том, что японцы вышли из пределов досягаемости, прекратили огонь. Автожиры, считая свою миссию законченной, взяли курс на норд и скоро потонули в перистых облаках.
Уклонение адмирала Тогано от боя не было, само собой разумеется, актом малодушия. Командующий японским флотом просто хотел выиграть время. Он рассчитывал, что предстоящая атака на эскадру США будет значительно успешнее, если к воздушным силам, которыми он располагает, присоединятся самолеты острова Титидзими. Эти самолеты, вскоре прибывшие в распоряжение адмирала Тогано, уравновесили силы противников.
Однако, успех атаки японцев превзошел самые смелые ожидания. Американские авианосцы «Саратога» и «Тахома» подверглись жестокому бомбометанию, их полетные палубы превратились в решето. После двадцатиминутного боя «Taxома» затонула, а «Саратога» вышла из строя. Но и японская авиация понесла большие потери. Авиаматка «Банрю» была потоплена сосредоточенным огнем американских крейсеров, а около двадцати истребителей сбито зенитными орудиями.
Однако, исключительное остроумие плана японского командования сказалось вполне лишь во время развязки боя главных сил.
— Пора начать сближение, — сказал начальник штаба адмиралу Тогано, который, кончив завтрак, поднялся на мостик.
Командующий согласился, и тотчас же начальник штаба отдал приказание:
— Вправо... двенадцать румбов... Поворот все вдруг!
И главные силы японской эскадры четко, как на маневрах, перестроились для атаки. Так как американские корабли тоже шли на сближение, то расстояние между враждующими эскадрами быстро сокращалось.
Когда на трех-четырех кораблях США блеснули вспышки выстрелов, начальник штаба сказал:
— Последние выстрелы.
«Последние выстрелы? Странные вещи говорит начальник», подумал один из матросов-сигнальщиков.
Но не прошло и двух минут, как ему стало все понятно. В то время, когда американцы приготовились ко вторичному залпу, густая завеса дыма разделила две эскадры. Белый дым, пущенный японскими самолетами, и черный дым, вышедший из специальных аппаратов эсминцев, в одно мгновение превратили огромное пространство в непроницаемую для глаз мглу. Американская эскадра лишилась возможности продолжать обстрел, так как у нее не было самолетов, чтобы корректировать прицел. Действовать же прямой наводкой не позволяла дымовая завеса.
Пользуясь этим прикрытием, японская эскадра приблизилась к противнику и с пятидесяти кабельтовых открыла губительный огонь — ее самолеты действовали исправно.
— Противник совсем замолк, — сказал начальник артиллерийской башни.
И действительно, бой в конце концов стал походить на стрельбу по мишеням: американцы не отвечали. Для японского флота это был легкий бой. Японские корабли, продолжая воздушное наблюдение, один за другим топили суда неприятеля.
— Вторая Цусима, — обратился командующий к штабному офицеру, когда тот доложил ему, что затонул третий линкор противника. — Может быть, пора прекратить огонь и предложить американцам сдаться?
Японские пушки замолчали, и на море воцарилась послегрозовая тишина...
А через десять минут на оставшихся кораблях гордой Америки поползли кверху белые флаги.
— Двадцать, двадцать одни... сорок, сорок пять... семьдесят, семьдесят один, девяносто... ого, перевалило за сто, сто один, сто два, сто три, сто четыре. Сто семнадцать судов, господин капитан первого ранга, — доложил лейтенант связи начальнику штаба.
— Но ведь это небывалая победа! — Перед ней бледнеет даже великий подвиг славного адмирала Того. Нет, подумайте только: сто семнадцать судов, и мы все их доставим отечеству. Банзай, банзай! — И Тогано с влажными глазами стал пожимать руки своим талантливым помощникам. С ближайших к флагманскому линкору кораблей подхватили его клич, и громовые раскаты «банзай» долго еще звучали в осеннем воздухе.
«В тот же день вечерам эскадра Тогано направилась в Японию, конвоируя сдавшиеся сто семнадцать американских кораблей...»
Так закончился в изображении японского автора первый акт великой тихоокеанской трагедии.
Удивительно, «что горевший в глазах адмирала Тогано» острый ум не подсказал ему, что времена хождения флотов противника в полном составе для участия в грандиозном морском сражении, решающем судьбу народов, давным-давно миновали. Эта скромная истина стала известной еще во время войны 1914—1918 годов. А японский адмирал все еще объят розовыми мечтами о бое один на один в стиле Трафальгара или Цусимы. И любопытно, что ни у кого из японских морских начальников не закралось сомнение в том, что американская «армада» слишком афиширует свое появление на путях, ведущих к сердцу обороны страны Восходящего Солнца.
Дымовая завеса? Да, японцы могли ее поддерживать, но как они не заподозрили, что нельзя заставить настоящие корабли, словно быков на бойне, тупо ждать момента, когда японская эскадра соблаговолит подойти под прикрытием дымов на такое расстояние, с которого можно было бы в упор расстреливать американские суда! Неужто даже безусый мичман позволил бы вверенному ему судну изображать неподвижный щит! Разве любой, даже самый молодой, офицер не попытался бы увести свой корабль из зоны обстрела?
Но интереснее всего финал, когда у японцев оказались в руках сто семнадцать боевых и вспомогательных судов противника, сдавшихся на милость победителя. Дорого бы я дал, чтобы увидеть физиономию японского начальника штаба, когда ему нужно было обеспечить комплектование этих кораблей своим, японским, командным составом и караулами для привода трофеев в отечественные порты! Ведь не мог же он, даже при своей не очень заметной проницательности, не понимать, что на сдавшихся американских линкорах, крейсерах, эсминцах, плавучих базах находятся не ягнята, а люди, которые, воспользовавшись испарением дымовой завесы, могут снова открыть огонь по японским судам и учинить любую пакость?
Однако, я вынужден прервать мою полемику с г. Фукинаги, ибо это может нас завести слишком далеко. Больше того, я делаю уступку японскому писателю и допускаю, что картина боя, им нарисованная, соответствует действительности, если не во всех ее деталях, то в той важной части, которая повествует о бравом японском адмирале, пребывающем в состоянии восторга и умиления по поводу сдачи на милость победители ста семнадцати судов флота США.
Что же произошло дальше? Какие события «опустил» японский писатель, охваченный патриотическим задором? Попытаемся продолжить описание тех событий, которые разыгрались на Тихом океане после того, как мы с нами «допустили», что американский флот почти без боя сдался японцам.
В штабной каюте старший флагман адмирал Тогано с интересом следил за своим начальником штаба, занятым вместе с флаг-лейтенантом и флаг-секретарем кропотливым подсчетом командного состава и рядовых, которых надлежало командировать для управления захваченными судами противника.
— Десять линкоров, считая в среднем около полуторы тысячи экипажа, итого пятнадцать тысяч людей. Десять процентов — тысяча пятьсот человек. Десять крейсеров, насчитывающих, примерно, по шестьсот восемьдесят человек команды, итого шесть тысяч восемьсот. Наших нужно, значит, не менее семисот человек. Эскадренных миноносцев сорок, по сто двадцать, итого четыре тысячи восемьсот, значит, наших молодцов понадобится пятьсот.
Остальные суда — пятьдесят семь единиц — по двести, грубо, в среднем десять тысяч. Выходит, туда нужно бросить тысячу. Таким образом, требуется послать три тысячи триста человек. Из них офицеров тысячу двести, остальные рядовые и унтер-офицеры. Да, солидная цифра. Давайте теперь разверстаем ее...
*
Эскадренный миноносец «Аагири» клевал своим выгнутым носом у борта американского линейного корабля «Идахо». Лейтенант Хирабаяси раздраженно повторил в рупор свой вызов. Однако, ни на ходовой рубке, ни на спардеке никто не отозвался.
 |
| Эскадренный японский миноносец подошел к борту американского линейного корабля "Идахо". На раздраженные вопросы японских моряков никто не отвечал. Корабль безмолвствовал. Японцы решили освидетельствовать линкор. Через некоторое время команда эсминца услышали негодующие возгласы лейтенанта Хирабаяси: Проклятие! "Идахо" — старая консервная коробка. |
«Западня», подумал проницательный лейтенант и снова прокричал в рупор: — Если никто из экипажа не примет конца, я пущу корабль ко дну!
Однако, и этот угрожающий возглас остался без ответа.
Дело становилось подозрительным. Колеблясь, как поступить, лейтенант приказал эсминцу обойти вокруг линкора.
Когда эсминец обходил нос корабля, восклицание одного из матросов обратило на себя внимание офицеров:
— Бурун остался, хотя судно стоит на месте!
Лейтенант уставился на форштевень «Идахо». Справа и слева на нем была намалевана белая клубящаяся пена.
— Ничего не понимаю, — заявил Хирабаяси командиру эсминца. Зачем им было показывать преувеличенный ход?
— По-моему, ясно. Они скрывали его истинную скорость.
— Давайте к трапу, — приказал лейтенант.
Когда мужественный лейтенант поднимался на «Идахо», на корабле было полное безмолвие. Казалось, что судно покинуто своей командой. Наконец, Хирабаяси с двумя боцманами вступили на палубу. Она была безлюдна. Осторожно продвигаясь вперед, ощупывая каждую плиту, группа отважных японских моряков осматривала корабль. Их поразило, что большинство орудий было в чехлах и ничто не свидетельствовало о только что минувшем горячем бое двух могущественных эскадр.
Наконец, преодолевая вполне извинительный трепет, Хирабаяси стал спускаться вниз. Ему заранее рисовались страшные картины лежащих в скрюченных позах людей, изодранных осколками снарядов. Он законно ожидал кровяных луж, раздробленных и оторванных конечностей и т. д.
Сдерживая биение храбрых сердец, японцы проходили бесконечные коридоры, трапы и дверцы... Всюду царила пустота и безмолвие. Стало очевидным, что эти трусливые американские собаки бежали, бросив на произвол судьбы стальной гигант.
Начинавшая уже тревожиться команда вдруг услыхала проклятия, а еще через минуту с борта корабли загремел негодующий голос лейтенанта Хирабаяси:
— Лейтенант Мурао! Немедленно «передайте начальнику штаба, что «Идахо» — старая консервная коробка, подделанная проклятыми янки под линкор! Здесь башни из простого железа, вместо орудий — водосточные трубы. На всем судне только четыре настоящих стодвадцати миллиметровки. Экипаж покинул судно, будь оно проклято. Нас провели, как кроликов. Какой неслыханный позор!
Лейтенант Хирабаяси не был одинок в своем справедливом негодовании: командированные на другие суда японские офицеры сталкивались с такой же картиной. Американские корабли были или совсем покинуты своим экипажем, или на борту находилось десятка два-три моряков, которым непредвиденные обстоятельства помешали в последний момент оставить свои суда. Возможно, что некоторые из них задержались со специальной целью — поднять белый флаг, чтобы этим ввести победителя в еще большее заблуждение и заставить его потерять несколько часов для захвата трофеев. Что же касается судов, то они в подавляющем большинстве оказались искусной имитацией линкоров и линейных крейсеров, чьи силуэты и названия были общеизвестны.
Дубликатами являлись торговые суда, старательно переделанные под боевые. Декоративные надстройки и орудийные башни, лишние трубы, треногие мачты, деревянные пушки — вся эта бутафория носила добротный характер и была обдумана до мелочей. Не были забыты наделки по корпусам и ложная обшивка, которая создавала полную иллюзию обводов боевого судна и могла ввести в обман даже воздушное наблюдение.
Правда, кроме макетной артиллерии, на судах имелись и мелкокалиберные орудия для отражения торпедной атаки и самолетов. Но эти действительные боевые средства были в крайне незначительном количестве. И все же офицеры понимали, что наряду с фальшивыми судами в бою принимали участие и боевые корабли противника: они ведь подвергли эскадру Тогано нешуточному обстрелу.
Поэтому у японских моряков до конца осмотра теплилась надежда обнаружить среди постылых мертвецов настоящие, неподдельные корабли. Тогда еще мыслимо было спасти положение, потопив фантомы и приведя в Нагасаки два-три приличных судна... Но и эта надежда оказалась тщетной. Настоящие боевые корабли противника, видимо, ушли.. Командование этих кораблей решило вовремя удалиться восвояси и даже пожертвовало таким соблазнительным удовольствием, как быть очевидцами столь жестокого разочарования японских моряков.
*
Начальник японского штаба, покусывая от сдерживаемого волнения усы, слушал доклад только что прибывшего на эсминце командира разведывательной эскадры крейсеров.
Вряд ли кто-нибудь признал бы в раздавленном тяжестью несчастья человеке блестящего, независимого капитана первого ранга Накаджима, брата министра торговли и промышленности.
Прерывающимся голосом, ежеминутно вытирая проступавшую в углах губ розовую пену, — последствие контузии — Накаджима повествовал о своей встрече с отрядом американских тяжелых крейсеров.
— Девятнадцать часов двадцать минут сигнальный пост донес о замеченных в юго-восточном направлении дымах, — говорил Накаджима. — Высланная разведка установила, что мы идем на параллельных курсах с отрядом крейсеров противника, хотя точно определить класс замеченных судов, несмотря на хорошую видимость, представлялось затруднительным: их силуэты были не знакомы командному составу разведчиков. Кроме того, наличие дозорных судов мешало моим легким крейсерам подойти ближе. Наши гидропланы были отогнаны воздушными силами противника. Крайне заинтересованный, считая, что передо мной бригада крейсеров, в то время как я располагаю двумя бригадами, я решительно пошел на сближение.
Но уже с двухсот тридцати кабельтовых неприятель открыл огонь.
Вы знаете, что даже при максимальном угле возвышения дальность моих пушек не превышает ста пятидесяти кабельтовых! Поэтому я, не отвечая, попытался сократить дистанцию между мной и американцами. Однако, они быстро пристрелялись, и, несмотря на неплохое бронирование, мои суда стали получать солидные повреждения, говорившие о том, что калибр главной артиллерии противника значительно больше нашего и близок к тремстам миллиметрам.
Я открыл огонь и послал вам донесение. Неприятель стал идти в нашу сторону. Скоро мы начали его накрывать. И поверите ли: несмотря на попадания, — а о них мне сообщали мои самолеты, — американцы чувствовали себя превосходно. Восьмидюймовки моей эскадры оказались бессильными против вражеской брони. В то же время я нес серьезные потери от их огня. Но так как эскадры настолько сблизились, что можно было рассчитывать на меткость наших комендоров, я продолжал упорно вести бой. Но тут наступил критический момент: у «Атаго» сбило трубу, разрушило пост управлении, «Хагуро» получил пробоину у ватерлинии, потерял мачту. «Мийоко» вдруг стал крениться на правый борт. Три эсминца были расстреляны. Кое-где начались было внутренние пожары, но мы их быстро гасили собственными средствами...
Накаджима приостановился, словно вглядываясь в заново возникшее перед ним видение боя: водяные столбы, ставшие у бортов кораблей, были похожи на гейзеры Иеллоустонского парка.
Навстречу вражескому судну несся эсминец желтых, у которого откинутые назад трубы напоминали прижатые уши лошади, идущей карьером. Но через мгновенье его рубка взлетела на воздух, а второй снаряд попал в торпедный аппарат, и из него вывалились уже не страшные никому стальные сигары.
 |
| Через мгновенье рубка японского эсминца взлетела на воздух. Палуба его была исковеркана. Преследуемый снарядами американских линкоров, эсминец пытался уйти из зоны обстрела. |
Палуба, скользкая от воды и масла, стала еще более непроходимой от человеческой крови, тихо стекавшей за борт.
Накренясь, миноносец, как раненое животное, тяжело поворачивал обратно.
Грязно-желтое пламя орудийных выстрелов мешалось с красными вспышками внутренних пожаров. Железо и сталь палубы и корпусов, развороченных снарядами, словно гигантские мышцы пулями дум-дум, ранили своими острыми краями людей, пытавшихся пробраться под защиту броневых поясов. Воздух, расступившийся при полете тяжелых снарядов, неустанно вибрировал от орудийных ударов и взрывов. Изрешеченные трубы извергали густой, черный дым, постепенно закрывавший зрелище морского боя.
— Понимая, что мне не совладать с противником, я решил уклониться к норд-осту, на соединение с вами. Я предполагал, что, имея тридцатитрехузловой ход, быстро выйду из пределов дальности артиллерии противника. Однако, надежда моя не оправдалась: американцы, как ни в чем не бывало, поддерживали нужную им дистанцию. Это навело меня на мысль, что их крейсера обладают скоростью не менее тридцати пяти миль.
В начале погони неприятель держался соединенно. В центре шел крейсер не известного мне класса, но по всем данным тяжелого типа, на его левом фланге — судно меньших размеров, а справа, — в четырех милях третье судно того же типа.
Доведя машины до предельного напряжения, я стал делать тоже тридцать пять узлов, и с удовлетворением заметил, что если противник и нагоняет меня, то с большим трудом; таким образом у меня возникла возможность вывести его на вас.
Но немного спустя мне донесли, что в северо-восточном направлении показались новые дымы. Сначала я решил, что это наши главные силы. Вообразите же мою тревогу, когда вместо знакомых, родных силуэтов, я увидел тоже знакомый, но от этого еще более страшный силуэт американского линкора «Оклахома», который мы считали утопленным.
Таким образом, я влез в капкан. Теперь уже нечего было и думать выйти из сферы огня, даже взорви я котлы.
«Хагуро», у которого на баке и на корме дымились пожары, отстал. «Ассираго» получил две пробоины у самой ватерлинии, — вода начала захлестывать в отверстия. Но это было еще полбеды. Хуже всего, что он потерял винт и у него перестал действовать руль. С одним винтом, как вы сами понимаете, не выгребешь. «Мийоко» стал все больше и больше крениться на правый борт. От времени до времени он мужественно открывал огонь, но скоро погрузился в пучину. «Такао» и «Aтаго» понесли громадный урон в личном составе, башни и палубы были исковерканы бомбами с самолетов.
«Майя» и «Наци» храбро бросились к товарищам на помощь, но и их отогнал сосредоточенный огонь противника. Вскоре «Наци» подвергся жестокой атаке эсминцев и, получив три попадания торпед, пошел ко дну. «Майя» вырвался из кольца врагов, но судьба его мне не известна. Вряд ли ему удастся ускользнуть, — до темноты они все равно настигнут его.
«Такао» и «Атаго» тоже прорвались, но они сейчас — груда расплавленных и перекрученных кусков стали и железа. Убыль людей превышает самую смелую фантазию. Мои корабли только коробки, которые...
Накаджима не мог продолжать. Истерическая спазма сдавила горло отважного командира.
— Зато вы сами остались в живых, — проговорил адмирал Тогано. Он слышал весь доклад, стоя никем не замеченный в дверях салона.
Накаджима встал. Теперь это уже не был подавленный горем человек, у которого сегодняшний день отнял все — заслуги, репутацию, будущее. Он твердо смотрел в лицо своему начальнику.
— Значит, сами-то вы остались в живых? — повторил с нотой презрения старый адмирал.
— Нет, господин командующий. Убивает не пуля, а судьба. Капитан первого ранга Накаджима очень скоро догонит своих товарищей. На пути в долину смерти он задержался только для того, чтобы дать вам и родине подробный ответ. Сейчас это выполнено. Разрешите мне удалиться?
— Вы — настоящий самурай, — с чувством произнес адмирал. — Вам не повезло, — что поделаешь! Но ваш поступок сохранится в памяти народной. О вашем героизме доложу самому императору. Я убежден, что его величество окажется благосклонным к вашей семье. Действуйте! Флаг-секретарь будет вашим ассистентом. Каюта флаг-связиста свободна, — он утром убит осколком бомбы.
Накаджима пожал руку командующему и начальнику штаба. Но на пороге Накаджима столкнулся с вбегавшим в салон флаг-лейтенантом и невольно отступил. Помощник начальника штаба выглядел, как человек, сорвавшийся с петли. Он долго глотал воздух, не будучи в состоянии выдавить из себя одного слова.
Наконец, под гневным взором Тогано, офицера прорвало:
— Позор, позор! Несчастье! Катастрофа!
— Да говорите же толком, черт возьми!
— Корабли, которые мы взяли в плен, не корабли, а макеты. Торговые суда, лайбы, дрянь... Я осмотрел все и нашел только два устаревших линкора, годных на слом. Все остальные — подделка, все сто семнадцать вымпелов. Мы дрались с огромными чучелами.
Начальник штаба густо покраснел, потом стал бледнеть, пока лицо его не приняло зеленоватого оттенка.
Адмирал, старческие ноги которого подогнулись от волнения, медленно опустился на диван. В салоне наступила гробовая тишина.
Вдруг Накаджима громко рассмеялся. Все с глубоким сожалением взглянули на человека, сошедшего с ума на краю могилы.
— Господа офицеры, чего вы воззрились на меня, точно на помешанного? Вы ошиблись: я вполне нормален. Моня просто рассмешило сообщение лейтенанта. Вот оно — боевое счастье! Ведь бывает же так, — держишь его за хвост, а через секунду глянешь, — в руках один лишь хвост и остался. Но, скорбя о родине, я радуюсь за себя: теперь мне не будет скучно идти по дороге отцов. У меня есть прекрасные спутники. Вам не повезло, господин командующий и господин начальник штаба! Что поделаешь! Я убежден, что вы, как настоящие самураи, разделите мой жребий. Разрешите пропустить вас вперед, господин командующий?
Бред капитана Накаджима был неслыханным нарушением дисциплины. Все затаили дыхание. Но ни адмирал, ни начальник его штаба не шелохнулись. Прошло еще несколько томительных минут. Накаджима вызывающе посмотрел на своих начальников.
Наконец, начальник штаба овладел собой и, строго взглянув на Накаджима, проговорил:
— Попридержите вашу иронию, капитан первого ранга Накаджима. От нее несет бессильной злобой. Вы позабыли главное: наша эскадра еще существует, а вашей нет и в помине. Мы допустили ошибку, — никто не мешает нам ее исправить. Вам уже не поможет ничто. Не так ли, господин командующий?
Накаджима съежился. Против железной логики начальника штаба спорить было нелепо. Он был прав: у командира не существующей больше эскадры есть единственный достойный выход — смерть. Таков обычай самураев. Накаджима понял это. Он отдал честь присутствующим, повернулся и скрылся в дверях. За ним, пряча саблю в складках пестрой материи, поспешно вышел флаг-секретарь.
Через полчаса в кают-компании флагманского корабля съехавшиеся на экстренный военный совет командиры внимательно следили за речью начальника штаба, подводившего итоги по первому пункту совещания.
— Ваша гипотеза, капитан Сигэмори, не выдерживает критики. С какой стати американцам мариновать свой флот в отечественных портах? Наоборот, я не сомневаюсь, что в настоящий момент он бродит, пользуясь нашим отсутствием, где-нибудь в китайских водах. А мы, мы просто попались на удочку, потому что забыли уроки войны. Сегодня мы пошли по стопам наших друзей, германцев. Вспомните «эскадру самоубийц», которая была создана во время мировой войны. Англичане готовили четырнадцать маскировочных судов из торговых пароходов, Они подделали их под линкоры и линейные крейсера. Своим сходством с оригиналами самозванцы вводили в заблуждение не только немецких, но даже и английских морских офицеров, Главным недостатком этих заместителей была слабость хода. Вот почему янки намалевали у своих лайб буруны, Вы помните, конечно, что маскировочные суда несли даже сторожевую службу на северных подходах к Ирландскому морю и Ливерпулю и заставили немцев поверить, что суда Гранд-Флита не все время стоят в Скапа-Флоу или Розайте.
Однажды немцам показалось, что они потопили английский линейный крейсер «Тайгер». Так было донесено с цеппелинов. А потом обнаружилось, что «Тайгер» и не подумал тонуть, а погиб его двойник. Ну, еще следует упомянуть шутку славного «Эмдена» на рейде Пенега, когда он нацепил четвертую трубу и был принят русскими и французами за один из английских крейсеров. Русским эта шутка стоила крейсера «Жемчуг», а французы отделались эсминцем. И так далее, и так далее. Мы тоже проморгали: не учли непонятной пассивности противника уже в середине боя. Вначале против нас были отличные суда: новый тип тяжелого крейсера, нечто вроде метиса от линкора и крейсера. Они заварили кашу и ушли. Они же разгромили эскадру Накаджима. Повторяю, нас думали отвлечь.
— Разрешите доложить... — в дверях стоял навытяжку флаг-секретарь, держа в руках бланк радиограммы. — Высочайшее распоряжение адмиралу Тогано.
Старик с трудом поднялся. Он устал за сегодняшний хлопотливый и нерадостный день. От волнения он не мог найти очков.
— Прочтите-ка вы, — обратился он к начальнику штаба.
— «Старый»... — голос чтеца пресекся на первом слове, — она адресована лично вам, господин командующий, — нерешительно произнес начальник штаба, — я полагаю, что оглашению не подлежит.
Адмирал Тогано справился с очками и углубился в текст. Вдруг глаза его выпучились, а седые усы торчком полезли вверх. Едва закончив чтение, адмирал отбросил депешу и повалился на диван.
Вечерний бриз (эскадра подходила к острову) подхватил бланк и повлек его со стола. Все кинулись ловить указ микадо, игриво порхавший в струях дувшего через иллюминатор ветерка. Указ достался одному прыткому лейтенанту. Передавая бумагу по команде, лейтенант успел бросить взгляд на ее содержание и едва сдержался, чтобы не прыснуть со смеху. Тактичный начальник штаба немедленно распустил командиров и остался с командующим наедине.
— Что же делать?! — всхлипнул адмирал. — Я не переживу такого позора.
— По-моему, есть два выхода. Первый — это каюта флаг-связиста, — начальник штаба говорил на этот раз необычайно жестко, — труп Накаджима уже убран оттуда.
Адмирал боязливо покосился в коридор, где наискосок виднелась дверь зловещей каюты.
— Второй выход — умереть в бою.
Салон опустел. Радиограмма, забытая начальником штаба, лежала на столе. Но она уже не отвечала на заигрывание бриза, проникшего через открытые иллюминаторы. Вес начертанных на ней слов микадо как бы придавил ее.
В ней значилось:
«Адмиралу Тогано. На донесение Д-3-66. Старый осел¹. Пока вы гонялись за чурбаками, главные силы американского флота, пройдя через Торресов пролив, высадили десант на Филиппинах и Формозе и захватили их. Пали также Гуам и Сайпан. Устаревшие суда базового флота оказались не в силах противостоять подавляющему превосходству американцев. Повелеваем немедленно реабилитировать честь нашего флота и какой угодно ценой отвести удар от сердца Японии...»
¹ Примечание автора. Эта грубая, хотя и заслуженная характеристика личности командующего эскадрой попала в депешу вследствие неряшливости при ее редактировании в той спешке, которая царила в работе.
Комментариев нет:
Отправить комментарий