Голоса в эфире

Ю. ДОЛГУШИН

Арктика...

Дни, слившиеся в одно лето. Нет ночей, есть одна долгая ночь — зима. Величественное сияние. Страшные, неожиданные движения льдов и ураганные вихри, сокрушающие почти все, что может здесь соорудить человек. А дальше, за этой боевой заставой — таинственная точка, где уже нет севера, нет востока, нет запада, где только одно направление — юг...

Посмотрите на карту нашего Севера, сравните ее с картой 1913 г., и вы увидите, что произошло за эти годы. Арктика покрылась сетью радиостанций, причем каждая из них служит и научной базой, прежде всего — метеорологической.

«Челюскин» затонул. Люди на льду. Представим себе, что радио у них нет. Никто на Большой Земле не знает, где они находятся. Чем кончилась бы эта эпопея?

Но в ледяном лагере была палатка, около которой торчала небольшая, согнувшаяся от ветра мачта. В палатке над ключом Морзе сидел Кренкель и посылал на берег в Уэллен Людмиле Шрадер — точки и тире.

*

Многие думают, что радиосвязь в Арктике —  дело простое; достаточно захватить передатчик и приемник с оборудованием, натянуть антенну и —  связь обеспечена. Это далеко не так. Надежная связь на Севере требует от радиста прекрасного знания своего дела, всей этой сложной и капризной техники, умения свободно принимать на слух и «узнавать» едва слышные сигналы Морзе, четко работать ключом. Кроме того, она требует огромной выдержки, настойчивости и изобретательности.

Сама техника арктической радиосвязи далеко еще не изучена. Не так давно, лет десять назад, считалось, что регулярная связь на коротких волнах в Арктике невозможна из-за господствующих магнитных бурь, магнитных штормов. Тогда развивалась связь на длинных волнах от 100 метров и больше. Длинные волны требуют сравнительно большой мощности, более громоздкой аппаратуры и агрегатов питания. Портативная длинноволновая станция в условиях Арктики почти неосуществима.

Другое дело короткие волны. Приемно-передающую коротковолновую станцию со всем питанием и даже антенным устройством может переносить один человек. И короткие волны стали пробивать себе путь на Север. Первые опыты были неудачны. Короткие волны то проникали нормально сквозь ледяные просторы, проносились и дальше, сквозь тропики, к экватору; то внезапно и безнадежно запутывались в каких-то электромагнитных сетях, расставленных природой.

Но коротковолновики — настойчивый и хитрый народ. Они продолжали устанавливать свои станции на судах, идущих в Арктику, на зимовках Северного морского пути. И уже теперь они доказали, что короткие волны не только равноправны с длинными, но в некоторых случаях ценнее их.

Вот какие наблюдения сделал радист В. Воронцов во время своей последней зимовки на радиостанции Маточкин Шар на Новой Земле. Многие коротковолновые станции юга СССР были хорошо слышны на Маточкином Шаре в продолжение всего года и почти во всякое время суток. Полярные же станции слышны на юге материка только на некоторых волнах и лишь в определенное время суток.

Сигналы, посылаемые с запада на восток, принимаются увереннее, слышны лучше, чем идущие с востока на запад. Есть районы, через которые связь почти невозможна ни на длинных, ни на коротких волнах. Такова Новая Земля от Маточкина Шара на север. Связаться с Мысом Желания нельзя. Суда, идущие вдоль западного берега Новой Земли на север, держат связь с Маточкиным Шаром, но как только они заходят за Крестовую губу — это немного севернее пролива, — связь обрывается. Есть предположение, что это связано с наличием больших залежей металлических руд в массивах Новой Земли.

*

Интересно проследить, как менялась связь «Челюскина» с материком во время его рейса. В продолжение всей первой части пути — от Ленинграда вокруг Скандинавии до Мурманска и дальше до Новой Земли — все радиограммы «Челюскина» передавались непосредственно в Москву и Ленинград. Слышимость была исключительно хороша. Корреспонденты «Челюскина» были слышны несколько хуже.

В Карском море связь с Москвой и Ленинградом начала заметно ослабевать. Слышимость на длинных волнах сильно понизилась, на коротких — за сутки с трудом можно было обнаружить едва слышные сигналы отдельных мощных правительственных передатчиков. Лучше были слышны теперь Архангельск, Мурманск, Маточкин Шар, Мыс Желания и Земля Франца-Иосифа.

Около острова Котельного (самый северный из группы Новосибирских островов) «Челюскин» в последний раз слышал Москву. Это было на расстоянии около 5000 километров. Почти тут же «кончились» Ленинград и Архангельск. На траверсе Колымы исчезли все западные полярные станции.

Связь поддерживалась через Якутск, затем —  уже в районе Чукотского полуострова — с Владивостоком и Петропавловском-на-Камчатке.

— Трудно иногда приходилось, — рассказывает радист «Челюскина» т. Стромилов. — Временами, принимая радиограмму, нервничали, ругались, ломали карандаши. «Бегали» по диапазону передатчика от 30 до 50 метров, напряженно вслушивались в эфир на волнах 20—80 метров. В некоторых случаях комбинировали короткие волны с длинными, и в результате ни на один день не потеряли связи с материком.

А вот что сообщает т. Войтович, радист «Красина», который после челюскинской эпопеи вышел из Петропавловска-на-Камчатке на остров Врангеля.

«Первая связь с западом, после выхода из Петропавловска, была установлена с бухтой Тихой (около мыса Челюскина) на волнах около 70 метров. Но это — днем. Вечером связь прекращалась. Когда же «Красин» вышел в Чукотское море, удавалось временами связаться на волне 48 метров с Ленинградом, Мурманском, Землей Франца-Иосифа. Регулярно был слышен Шпицберген, но «Красина» он, очевидно, не слышал, ибо на вызовы не отвечал.

 

Западный сектор Арктики и Дальний Восток здесь был слышен от 10—11 час. до 22—23 час. по московскому времени».

Тут произошла интересная встреча. Когда Стромилов шел на «Челюскине», Войтович сидел в Ленинграде и до самых Hoвосибирских островов не терял с ним связи, держа его в курсе домашних дел. Стромилов ушел с «Челюскина» с первой группой, раньше чем произошла катастрофа. И когда «Красин» отправился на выручку челюскинцев, Стромилов был уже дома, в Ленинграде.

В Чукотском море Войтович вдруг поймал Ленинград. Оказалось, что это Стромилов, который решил отплатить другу той же услугой!

— Радость и волнение охватили меня, — рассказывает Войтович. — Даже рука невольно стала изменять и неверно отбивать знаки Морзе...

Всякий радист за Полярным кругом — научный работник, исследователь, экспериментатор. Он комбинирует волны, мощности, часы и дни. В беспредельных пространствах эфира, среди грохота и сердитого шипения атмосферных бурь, он ищет узкие тропинки, по которым можно проскользнуть к соседней зимовке или дальше на материк...

Непременная принадлежность каждой зимовки — радиорубка. Электромагнитные полны несут вести, связывая, зимовщиков со всем миром. Фото Остальцева

*

Пароход высаживает несколько человек-зимовщиков на берег. Капитан торопит. Каждую минуту могут сомкнуться ледяные ноля и запереть путь. Люди остаются на год, может быть на несколько лет. В прошлом году «Красин» был первым ледоколом, который за 5 лет смог пробиться к острову Врангели.

Пароход исчезает в тумане.

Мозг радиста сверлит мысль: «все ли взято, все ли предусмотрено?» ...

Прежде всего — источники электропитания, источники той энергии, которая превратится в слова сообщений, свиданий, разговоры с близкими. Это —  основное.

Батареи гальванических элементов, тяжелые аккумуляторы, динамо. Люди будут крутить ручку динамо, чтобы зарядить аккумуляторы. Мотор непригоден, он требует топлива — самого дорогого в Арктике. Можно заставить работать ветер...

Зимовщики внимательно крепят растяжки мачты для антенны. Передатчики — длинно- и коротковолновый — установлены, приемники тоже. Радист включает передатчик. Маленькая индикаторная лампочка вспыхивает. В антенне есть ток. Радиостанция работает.

Он кладет руку на ключ и начинает выстукивать точки и тире. В эфир с антенны срываются позывные. Через 5—10 минут он заканчивает: «перехожу на прием». Надевает наушники, медленно вращает ручку приемника. Характерный легкий щелчок, и будто распахивается окно в мир, полный звуков. Эфир шипит, как морской прибой. На этом никогда не затихающем фоне грохочут трески атмосферных разрядов, переливаются мелодичные птичьи трели «морзянок» — телеграфных передатчиков, обрывки телефонных разговоров и фокстротов.

Но вот знакомые сочетания сигналов. Услышали, зовут! Это — его позывные! Он слушает до конца, когда «собеседник» сообщает свои позывные, по которым легко определить, кто он, где находится.

Тогда он снова переходит на передачу, уже зная волну, зная, что его слушают. Связь установлена.

Так бывает далеко не всегда.

После того как вся аппаратура установлена и «все готово», часто передатчик отказывается генерировать. Тут решают знания, опытность радиста. Нелегко бывает найти, в чем «загвоздка». Как будто смонтировано правильно, а толку никакого. Передатчик молчит.

Так было, например, на радиостанции острова Вайгач. После долгих исканий выяснили, что дело в лампах. Из десятка взятых ламп (М-84) только две оказались работоспособными. Через сутки работы передатчик опять сдал. Нелегко было найти, что в кенотронах (выпрямительные лампы) появился газ... Вскоре новая авария. Сломался вал динамо и пробилась обмотка ротора. Радиостанция надолго замолкла.

Все наши лучшие полярники-радисты, Кренкель, Иванов, Шрадер и другие, вышли из недр радиолюбительского движения. Это не «операторы», окончившие курсы НКСвязи. Это люди, которые годами, с «азов» овладевали тайнами электро- и радиотехники, которые своими руками, по своим схемам собрали не один десяток радиоаппаратов и деталей, не одну сотню тысяч витков тонкого проводника намотали на катушки самодельных трансформаторов.

Нет лучшей школы опытных радистов — снайперов эфира, чем радиолюбительское движение. И как обидно, что этого не хотят понять руководители нашей радиопромышленности, которые вот уже несколько лет упорно отказывают радиолюбителю в самых необходимых ему материалах, деталях, приборах.

*

Вот уже месяц завывает, засыпает снежными шквалами крышу колючий, морозный ветер. Хорошо, что домик зимовщиков до самой крыши засыпан снегом: он свалился бы «с ног», если бы не снег.

Выйти наружу, на поверхность, прорубив нору от двери, значит погибнуть. Третьего дня один сделал такую попытку. Он взял с собой веревку, привязал к кольцу у двери и, разворачивая ее, пошел сквозь наполненный снегом мрак к мачте антенны.

Он хотел проверить — цела ли мачта? Собственно, в этом не было необходимости: станция все равно не работала. Но начальник отпустил парня, ибо заметил, что тот начал томиться.

Нужно было пройти 20—25 метров в бушующей тьме полярной ночи. Когда он размотал половину веревки, вихрь свалил его с ног, откатил в сторону. Он переждал шквал, лежа в снегу и, чтобы определить потерянное направление, стал натягивать веревку. Вдруг она освободилась. Холодные мурашки побежали по спине человека, когда он понял, что «связь» с домом оборвана... Он бросился назад...

Через два часа его ощупью нашли товарищи, тоже перевязавшиеся веревками, нашли окончательно обессилевшего — в нескольких десятках метров от дома.

Ветер... — одно из самых страшных оружий арктической ночи. Он действует на нервы. Люди начинают скучать, становятся раздражительными, ссорятся.

Начальник знает это. Он напрягает все силы, чтобы подавить в себе влияние ветра, поддержать бодрое настроение товарищей. Патефон запрещен. Раньше он развлекал. Теперь раздражает. Шахматы тоже запрещены. Они кончаются ссорами. Люди изо всех сил стараются работать, сидят над книгами, изучают языки. Но толку мало. В голову все чаще и настойчивее лезут мысли о доме, о родных, возникает тревога, потом скука, тоска... Так начинаются полярные трагедии.

*

Один только человек не сдает. Если другие вынуждены бездействовать, то ему некогда скучать: он на своем посту и работы у него по горло. Это —  радист. Срочно нужно закончить ремонт динамо и передатчика. Это его долг, его обязанность, его честь...

Все сделано. Остается самое ответственное.

Вот он укладывает последние витки обмотки. Динамо готово. Передатчик тоже. Теперь надо зарядить аккумуляторы.

Наступает ночь «по расписанию». Люди закапываются в меха и засыпают тяжелым, неспокойным сном. Тогда он начинает осторожно, чтобы никого не разбудить, вертеть ручку динамо. Проходят часы. Стрелка вольтметра медленно ползет вправо по шкале: она показывает, сколько энергии переливается в банки аккумуляторов...

Наутро он подымается позднее других. Все уже сидят мрачные, молчаливые за общим столом. Он входит и едва заметно подмигивает начальнику. Тот понимающе молчит.

— Внимание, слушайте, говорит Москва... —  вдруг падает из репродуктора.

Все вскакивают с мест. Застывают неподвижно, боясь пропустить слово, как будто слышат что-то новое, необыкновенное. Потом бросаются к радисту, тискают его в объятиях, целуют...

— Пишите радиограммы, черти, сейчас буду говорить с землей! — произносит он, сдерживая волнение.

Полярной трагедии не будет. В один миг, от одного только звука из репродуктора, говорящего о возможности связи с материком, нервы, психика людей становятся на место. Теперь можно ждать спокойно. Теперь можно работать, играть в шахматы. И пусть будет ветер. Черт с ним!

*

В 1931 г. на Северной Земле, по которой до того еще никогда не ступала нога человека, зимовал Георгий Ушаков с тремя товарищами. 24 апреля он, геолог Урванцев и промышленник Журавлев вышли с главной базы в большую санную экспедицию на собаках для обследования земли. На месте зимовки остался один радист, комсомолец Ходов.

Магнитные бури и атмосферные помехи засоряют эфир, срывают радиоприем. Г.А. Ушаков помогает радисту Ходову разобрать незнакомую речь случайно пойманной станции

Накануне Ушаков писал в своем дневнике:

«...Он, конечно, охотнее согласился бы быть участником похода с его трудностями, неожиданностями и риском... Мне понятно это чувство, и жаль лишать товарища всех переживаний похода, но, к сожалению, я не могу пойти ему навстречу. Главная база требует присутствия человека... необходимо держать связь с материком» ...

В этот день Ходов остался один. Прощаясь, Ушаков передал ему письмо, написанное накануне. Когда замер вдали лай собак, Ходов вернулся в дом и прочел письмо.

«Дорогой Василий Васильевич!

...Оставляя вас в одиночестве, считаю своим долгом очертить ваши обязанности и дать несколько советов, которые могут оказаться вам полезными».

Дальше перечислялись обязанности следить за сохранностью имущества экспедиции (еще минимум год она будет оторвана от всего мира), вести регулярно метеорологические наблюдения, передавать их в бюро погоды и т. д.

«... Не менее важная ваша обязанность — беречь себя, учитывая, что вы делаете отнюдь не менее важную работу, чем члены экспедиции, отправляющиеся на полевые работы. Какое-либо несчастье с вами, кроме моей личной боли за вас, будет непоправимым ударом для всей экспедиции. Какой бы то ни было риск своим здоровьем и тем более жизнью должен быть совершенно исключен из ваших поступков. В период вскрытия льдов я, зная по личному опыту все опасности этого периода, категорически запрещаю вам морскую охоту или прогулки в плавучих льдах.

Зная, что ваша жизнь в одиночестве не будет легкой, надеюсь, что все трудности вы встретите бодро, а возможные испытания перенесете как настоящий полярник... Советую, как можно больше времени проводить в работах и прогулках вне помещений, одновременно не отказывая себе ни в чем из продовольствия.

Помните, что бодрость и сознание ответственности своей работы для полярника — жизнь и победа, душевная расхлябанность и отсутствие сознания долга — смерть и поражение».