Ю. А. ДОЛГУШИН
После того как я сделал несколько сообщений в газетах об этом изумительном человеке, — в связи с его опытами ночного телевидения, он решительно запретил мне упоминать его имя в печати.
— Это невыносимо, — ворчал он, — мне не дают работать. То интервью, то консультация, то предлагают квартиру в новом доме с газом, то просят сделать доклад...
Я пробовал доказать, что все это не так уж плохо, что ему давно пора бы бросить эту тесную комнатку на Малой Дмитровке в подвальном этаже и вообще устроиться по-человечески. Маэстро был неумолим. Он возмущался, вспыхивал, его маленький красноватый носик, морщась, вскидывался вверх, стараясь удержать сползающие очки с большими круглыми стеклами.
— Или вы обо мне молчите, или — я больше вам ничего не буду показывать...
Пришлось сдаться. Мы и так виделись очень редко. Иногда между нашими свиданиями проходили годы, несмотря на то, что посещать маэстро, моего старого друга и учителя — искуснейшего коротковолновика, первого открывшего мне тайны эфира, было для меня величайшим наслаждением. Обычно на мои телефонные просьбы о посещении он отвечал отказом «занят», но иногда он сам звонил мне, приглашая зайти. И тогда я чувствовал, что отказаться нельзя. Это было бы равносильно ссоре.
Но отказаться было и невозможно. Посетить этого «человека электричества» значило взглянуть в будущее, проникнуть в тайны тех завоеваний, которые еще предстоит сделать человечеству.
Я уверен, что в самой натуре маэстро есть что-то родственное электричеству. Это для него родная стихия. С необычайной легкостью он разбирается в сложнейших электрических явлениях. Однажды, когда что-то не клеилось в его хитроумных приборах, он выдернул вилку из штепселя, спокойно вставил в его отверстие указательные пальцы и с минуту ждал, «пробуя» ток, потом сказал: «Так и есть, напряжение в сети упало на пять вольт...». Его нервы могли при случае заменить ему измерительные приборы.
Все, что появлялось нового в мировой литературе об электротехнике, — оказывалось для маэстро пройденным этапом. Он шел впереди века по крайней мере на десятилетие. И если бы не странная оторванность от жизни и людей, исключительная неприспособленность, непрактичность, а может быть какие-то особые соображения, о которых он никогда никому не говорил, — ему давно принадлежали бы многие мировые патенты.
*
Летом 194... года в Москве, на Малой Дмитровке произошло странное событие, о котором на следующий день сообщала «Вечерняя Москва». В 10 ч. 45 м. вечера по стене одного из четырехэтажных домов со стороны двора блеснула полоса ослепительного света. Свидетели утверждали, что она возникла внизу, у самой земли, мгновенно скользнув по стене, перекинулась с крыши в воздух над двором и исчезла. Через 3—4 минуты явление повторилось, но уже не исчезло мгновенно, а продолжалось около 2 минут. Свет опять распространялся по стене вверх и над двором — горизонтально — высоко в воздухе. Он был совершенно неподвижен, абсолютно бесшумен и настолько ослепителен, что никто из свидетелей во дворе не мог его как следует рассмотреть.
На Пушкинской площади и во всем прилегающем районе в течение этих 2 минут было светло как днем.
На другой же день бригада научных работников из физического института внимательно обследовала место происшествия и пришла к выводу, что ничем, кроме очень искусного пиротехнического эффекта, произведенного кем-либо из жильцов, явление это объяснить нельзя. Милиция тоже прекратила расследование, так как никаких «нарушений» в этом явлении не было. На этом дело кончилось.
Через несколько дней мне позвонил маэстро.
— Слышали? — лукаво спросил он.
— Ну, конечно. И давно жду, что вы мне объясните этот «пиротехнический эффект».
Маэстро расхохотался, захлебываясь и, видимо, торжествуя.
— Готов, дорогой мой, жду, но с одним условием. Золото у вас есть?
Я был удивлен. Маэстро заговорил о золоте!
— Вам нужна валюта?..
Он начал сердиться.
— Золото! Обыкновенное, простое. Металл такой есть. Желтый, атомный вес 197,2. По таблице Менделеева номер 79!
— Ну, хорошо, — недоумевал я, — но в каком виде, в каком количестве оно вам нужно?
— В любом!!! — зарычал он. — Да вы не беспокойтесь, верну его вам сейчас же в целости. Итак... жду сегодня вечером.
Выпросив у одного из родственников массивное золотое кольцо, я вечером приехал к маэстро.
*
Никогда еще я не видел его в таком возбужденно-радужном состоянии. Никогда так охотно не говорил он о своих работах. Было очевидно, что ему удалось сделать что-то большое, крупное.
Посредине комнаты, на высоком табурете стоял аппарат с виду очень похожий на обычный любительский радиопередатчик. Сквозь застекленные прорезы в стенках были видны серебристые спирали, блоки ребристых конденсаторов, лампы, трубки странных форм. Провода тянулись от аппарата по полу, под стол, где виднелись батареи аккумуляторов и выпрямители, поднимались к потолку, лезли на стену — к сложным комбинациям антенных устройств.
— УГЭК, — сказал маэстро и торжественным жестом представил мне аппарат. Я поклонился в том же стиле: очень приятно. Маэстро расшифровал:
— УГЭК — универсальный генератор электромагнитных колебаний.
— Универсальный — в смысле «всечастотный»?
— Да, — ответил он коротко, — и у меня по спине прошел холодок. Воспроизвести весь спектр электромагнитных колебаний — значило овладеть новыми тайнами природы. Принципиально разными, окольными путями человек раскрывает эти тайны спектра на отдельных его участках. Соединение «контура», т. е. обычного конденсатора и катушки самоиндукции, с электронной лампой и источником тока позволяет воспроизвести «волны Герца», т. е. радиоволны. Пропуская обыкновенный световой луч через разные «фильтры», мы получаем инфракрасные или ультрафиолетовые лучи. Рентгеновская трубка приближает нас к естественной эманации радия, к его гамма-лучам. Врываясь в пределы стратосферы, мы встречаем сильные потоки космических излучений, пронизывающих всю вселенную...
Вот почти все, что известно современной физике об электромагнитном спектре. В нем много еще «белых пятен». Кто знает, какие новые явления, какие быть может исключительно могущественные факторы овладения природой таятся в лучах и волнах этих «белых пятен», пока еще недоступных современной технике!
О таящихся здесь возможностях дает представление то, что уже взято человеком из электромагнитного спектра. Волны Герца позволили людям сообщаться — слышать и видеть — на беспредельных расстояниях — радиотелефон, телевидение. А это по существу уже решает проблему передачи электроэнергии на расстояние без проводов, правда, в микроскопических еще количествах. Инфракрасные лучи дали человеку возможность видеть в темноте, ультрафиолетовые — приоткрыли огромные возможности биологических воздействий на организм. Лучи Рентгена сделали прозрачным, видимым для человеческого глаза недоступный дотоле внутренний мир различных тел и живых организмов. Те же лучи, действуя на гены и хромосомы, позволяют создавать бесконечное разнообразие совершенно новых форм в животном и растительном мире. Величайшие завоевания наметились в последние годы на том участке спектра, где волны измеряются метрами, сантиметрами и миллиметрами.
*
Маэстро включил ток.
Медленно возникало слабое свечение катодов. На передней панели вспыхнула ярко освещенная шкала. Послышался слабый гул трансформаторов. Началось генерирование.
— Ну... вот... — маэстро заметно волновался. — Значит, аппарат этот создает электромагнитные колебания... Их частота (количество в секунду) зависит от поворота вот этой ручки; поворачивая ее, я могу плавно менять частоту в огромных пределах, так что будут получаться волны от самых длинных — около тысячи километров длиной — до волн, измеряемых ангстремами — стомиллионными долями сантиметра. Чтобы достигнуть этого, мне пришлось построить 156 отдельных «контуров» — комбинаций из емкости и самоиндукции. Большая часть их принципиально различна по своему построению. Настройка генератора при повороте ручки последовательно переходит от одного контура к другому. В это же время движется указатель по шкале, показывая волну в сантиметрах в каждый данный момент...
Вот этим выключателем генерация мгновенно прекращается. Смотрите...
Маэстро повернул ручку. Стрелка медленно подошла к цифре 10⁵.
— Сейчас идут длинные волны...
Если промодулировать их, включить микрофон и антенну, которую я включил, то нас услышат длинноволновые приемники... Здесь волна 1000 метров...
Вот теперь меньше... Смотрите: 10⁴... 10³. Это уже диапазон коротких волн от 100 до 10 метров. Но это мало интересно. Теперь погодите. Начинаются ультракороткие... 10³... Стоп!
Щелкнул выключатель, и генерация прекратилась. Стрелка застыла, указывая волну около 8 метров. Маэстро накрыл генератор фарадеевской клеткой — большим кубическим колпаком из медной сетки с дверцами для управления и вывода энергии. Круглое отверстие против излучающего устройства было направлено в угол комнаты, где стоял сплошной металлический экран. Перед ним на стуле маэстро поставил стеклянную банку от аккумулятора, в которой сидела обыкновенная рыжеватая крыса.
Маэстро преобразился. Обычно медленные и размеренные движения его стали быстрыми, резкими, на лбу выступили капельки пота. Волнение его росло.
Он подскочил к генератору и снова дал ток. Стрелка двинулась вперед.
— Смотрите на часы, от метьте время, когда я скажу!.. —Он внимательно следил за стрелкой. — Есть! Так... теперь следите за крысой. Он отошел к дивану, на котором я сидел, и застыл рядом со мной.
Крыса начала беспокоиться. Через 5 минут она уже отчаянно металась в банке, прыгая вверх. Еще через минуту координация ее движений стала нарушаться. Наконец, она упала на спину и, вздрогнув несколько раз, затихла.
— Сколько прошло?
— Семь с половиной минут... — я схватил маэстро за руку. Это — «лучи смерти»?! Несколько нерешительно он ответил:
— Нет... не совсем... Вы еще увидите...
Мы осмотрели крысу. Сердце ее не билось. Не было ни малейших признаков жизни.
Маэстро положил крысу обратно, банку поставил на прежнее место и снова слился с генератором.
Я поймал себя на мысли о том, что этот человек и его УГЭК — одно целое, что человек стал какой-то электрической деталью этой машины.
— Дециметровые... сантиметровые волны, — бурчал маэстро. — Знаете, какая сейчас частота — несколько миллиардов циклов в секунду... Продемонстрирую вам потом. Теперь — 10⁴. Длина волны — сотые доли миллиметра. Частота — сотни миллиардов колебаний в секунду. Чувствуете?
От аппарата стала распространяться приятная теплота, казалось, что я стою перед пылающим камином.
— Инфракрасные лучи. Невидимые тепловые лучи солнечного спектра. Дальше! Теперь я раскрою вам «пиротехническую» тайну. Надо немного расстроить контур... Вот. Да, еще — комнатную антенну. Готово.
Произошло нечто невероятное. Невыносимо яркий свет, быстро нарастая, хлынул из аппарата, из всех проводов, из антенны. Самое пространство вокруг аппарата и всех, соединенных с ним проводников, вся комната, все наполнилось светом. Ничего не было видно. Ослепленный, я закрыл глаза руками...
— Это — свет, — услышал я спокойный торжествующий голос. — Его волна около шестидесятитысячной доли сантиметра. Откройте глаза, я уже выключил генерацию. Знаете, что произошло тогда? «Пиротехника»-то? Я забыл выключить внешнюю антенну! Вот мой свет и вылез во двор. Ха-ха! Право, переполох вышел занятный... Но это пустяки. Это просто свет. Вы смотрите, что будет сейчас.
Он слегка повернул ручку. Стрелка двинулась к цифре 10///5. Потом открыл отверстие экранной сетки перед излучающим устройством и снова включил ток.
— Смотрите на крысу!
Прошло несколько минут. Мертвая крыса лежала в той же позе, со скрюченными пальцами голых, белесых лапок. Я ждал затаив дыхание, мучительно напрягая зрение. Что еще мог сделать этот волшебник с мертвой крысой, — уничтожить совсем, превратить в газ, разложить на составляющие ее организм химические элементы?
Маэстро был неподвижен. Только пальцы его, сжимавшие ручку микрометрического верньера, едва заметно двигались, нащупывая в контуре какую-то неуловимую настройку.
Я вздрогнул. Может быть это галлюцинация — от чрезмерного напряжения... Нет! Мертвые лапки дрогнули. Потом крыса перевернулась и встала.
Вероятно, у меня был до неприличия ошеломленный и растерянный вид. Я бухнулся в кресло, обессиленный от напряжения, от непривычной гаммы переживаний. Маэстро, сверкая улыбкой, глядел на меня, как сова, через свои круглые очки.
— Занятно, не правда ли? — торжествовал он. — Вы, конечно, жаждете объяснений. Видите ли, есть такой диапазон излучений — на грани между ультрафиолетовыми и еще более коротковолновыми лучами — магнетическими... Вы, ведь, знаете, их открыл профессор Гурвич еще в 1932 году.
Нервные окончания всякого живого организма непрерывно излучают эти волны. Таким образом они — функция жизни. На ультракоротковолновом диапазоне я убил крысу. И она была действительно мертва, хотя все потенциальные функции жизни были сохранены. Вот почему это не была совершенная смерть: осталась возможность жизни. Тем более что ферментативные процессы, которые обычно начинаются в организме тотчас после прекращения деятельности сердца и которые через некоторое время исключают возможность возвращения жизни, — эти процессы здесь, под влиянием тех же ультракоротких волн были сильно замедлены, — может быть даже вовсе прекращены... Впрочем это — тоже известная истина. Словом, моя крыса была подобна остановившимся часам. Нужно было только толкнуть маятник. Вот я и подыскал этот толчок, это колебание, эту волну, которую живая крыса сама излучает... И тогда организм заработал снова.
А теперь я покажу вам еще один номер из этой же программы. Это будет последний.
Маэстро повертел ручку генератора, потом скорректировал настройку верньером. Крыса в банке продолжала спокойно изучать верхние углы, поднималась на задних лапах.
— Теперь следите внимательно за крысой, эффект будет моментальный. Сейчас я включу ток. Раз, два...
Маэстро выждал маленькую паузу.
— Три!
В тот же момент крыса упала замертво. Я вынул ее из банки. Сердце снова остановилось.
— Это сантиметровый диапазон, — сказал маэстро. — Теперь — конец. Теперь часы не пойдут. Они испорчены. Организм разрушен.
Глубочайшее волнение овладело мной.
— Слушайте, маэстро, но ведь это...
— Это — лучи смерти. — Он засмеялся тихо и, мне показалось, печально.
*
Было что-то подавляющее, опустошающее в этих встречах, полных огромного напряжения и уносивших меня за пределы обычной современной действительности. Мой друг, этот гений электричества, упорно и последовательно отвоевывал у природы кусок за куском то, что она еще сумела сохранить от посягательств человека. Он накапливал в своей комнате, опутанной проводами и напоминающей фантастический «кабинет Каллигари», кучи таких кусков. Потом бросал их в меня — сразу, один за другим, не давая оправиться от потрясений. Впечатления не успевали даже формироваться. Тысячи вопросов оставались невыясненными, путались, терялись, становились трудными и ненужными. Демонстрации маэстро начинали казаться иллюзией. Тогда, бывало, я бежал, потрясенный, со странным чувством обиды, и маэстро преследовал меня торжествующим смехом.
В эту ночь что-то удержало меня от бегства. Да и маэстро стал вдруг снисходительнее. Мне показалось, что в нем произошла какая-то перемена после убийства, которое он только что совершил.
Он медленно и молча собирал провода, возился с генератором, проверяя соединения, ощупывая детали. Я курил в кресле, отдыхая и понемногу приходя в себя.
— А что же дальше, — спросил я, наконец, — что произойдет, если продолжать уменьшать волну вашего генератора?
— Дальше пойдут лучи Рентгена, лучи радия, космические лучи... Но этого я вам сейчас не могу показать. Нужны экраны, которых у меня еще нет. Без них это небезопасно. А что произойдет... произойдет превращение элементов... Да! — Маэстро вдруг повернулся и уставился в меня своими совиными глазами, — мы с вами совсем забыли... Постойте. Мне ведь необходимо проверить... Еще один маленький номер — из другой оперы...
Он схватил со стола один из своих бесчисленных приборов, надел телефонные наушники, что-то покрутил и стал медленно приближаться, направляя прибор на меня, как бы фотографируя. Подойдя ближе, он попросил меня встать и начал водить аппарат около моего тела с разных сторон. Мне стало страшно.
— Бросьте, маэстро... Я не крыса. Черт знает, что у вас там...
— Постойте, постойте... ничего опасного. Так и есть. Еще минутку! — Он снял телефон и включил вместо него длинный шнур репродуктора.
— Теперь слушайте.
Раздался высокий, едва слышный, ровный звук, почти свист. Чем ближе подходил ко мне маэстро, тем громче свистел репродуктор. Максимальная сила звука оказалась у моей груди, с левой стороны.
Маэстро направил прибор к своей груди. Свиста не было.
— Вы поняли? — смеялся маэстро.
Опять он издевался...
— Что тут можно понять?!
— Фу, черт. Вы же сами... Знаете, чей это голос, этот свист? Голос золота! Вот тут оно у вас, в боковом кармане пиджака, как раз против сердца. Можете не вынимать, оно мне больше не нужно. Я хотел проверить, верно ли я вычислил волну золота. Вы разве не знаете, что металлы всегда излучают волны, каждый свою. Вот я и построил приемник. Смотрите: его можно настроить на серебро, золото, ртуть — словом на волны группы родственных (по электрическому строению атомных ядер) металлов. Сейчас он настроен на золото.
Теперь понимаете? Чтобы найти клад или золотоносную жилу, нужно только взять вот этот ящичек, настроить контур, надеть наушники и — идти!..
Не правда ли, это очень напоминает давно известный способ обнаружения золотоносных жил — с помощью прутика-рогульки... Об этом есть много свидетельств в литературе. Еще Ломоносов писал в исследовании о горном деле... — Он вытащил из книжного шкафа огромный, старый фолиант. — Смотрите... вот, параграф 59: «О рудоискательных вилках».
«К прииску рудных жил употребляют некоторые горные люди прут, наподобие вилок, на два отростеля, раздвоенный, который перстами низворот берут. Сей прут, ежели комлем к какому-нибудь месту повернется сам собою, то показывает, будто, там руду или металл, а особливо серебро или золото».
— Ломоносов был слишком умен для своего времени, чтобы верить в «научность» такого способа... Вот он и пишет дальше: «Однако сему, сколько надобно верить, всяк разумный человек рассудить может».
Но более поздние авторы уже гораздо осторожнее в своем скептицизме. А сейчас мы уже догадываемся о влиянии излучений металлов на нервы. Ничего невероятного нет в том, что в некоторых случаях эти волны могут приводить даже к непроизвольному сокращению мускулов, сжимающих прутик...
У меня получается проще, конечно. Золото заноет, когда вы к нему приблизитесь! Точное направление укажет изменение силы звука... Но это уже просто. Самое интересное — приемник. Вы знаете, какое тут усиление? В два миллиарда раз! Весь усилитель вот в этой трубке, действие ее основано на динатронном эффекте, это несколько видоизмененная трубка Кубецкого, вы ее, конечно, знаете. Впрочем я сейчас покажу вам, что можно делать с такой трубкой.
Маэстро снова кинулся к своему столу...
Готовился новый удар. Я взмолился.
— Слушайте, дорогой маэстро, больше не надо «номеров». С меня довольно. Я устал. Я хочу есть. Мне пора домой. Давайте отложим на завтра. Я уже 14 часов ничего не ел.
Он резко повернулся. Было видно, что мои слова смутили его.
— В самом деле... Я дурак. Вы простите, увлекся. Но — садитесь. Сейчас закусим. У меня есть прекрасные отбивные котлеты.
Он вытащил из-за оконной занавески аккуратно связанный пакетик и развернул его.
— Вот видите, совсем готовы, даже в сухариках, остается только поджарить... Это — несколько секунд. Смотрите!..
Снова загудели трансформаторы, вспыхнули лампы одного из генераторов на столе...
Я бросился вон из комнаты. Уже у выходной двери я услышал его голос сверху:
— Вернитесь! Все готово!
— Прощайте, дорогой маэстро, я вспомнил, что... могу опоздать на трамвай !..
На улице гасли фонари. Начинался рассвет.
Комментариев нет:
Отправить комментарий